Это была песня «Я непременно выживу», но она пела другой текст. Это были слова, сочиненные нами несколько лет тому назад для рождественского ревю:
О Баббингтон, я лучший твой стажер,
Мои способности произведут фурор.
Трудиться буду я и день, и ночь,
О, только не гони меня ты прочь!
Не надо мне ни сна, ни выходных –
Мне б только пребывать в стенах твоих!
Улыбаясь, я вышел из квартиры и подождал, пока песня закончится, а потом снова вошел в дом, наделав много шума. Музыку торопливо выключили, когда зазвучала следующая песня: «Как ты думаешь, я сексуален?»
Ханна вышла в прихожую, чтобы встретить меня. Она раскраснелась от смущения и танца.
– А что случилось с остатком моего уикенда без Чарли? Ты же не можешь вот так запросто врываться сюда и отнимать его у меня, даже если это твоя квартира!
Я решил пока что не говорить ей правду. Конечно, Ханна заслужила того, чтобы ее узнать и утешиться тем, что не совершила ошибку. Однако мне требовалось время, чтобы обдумать все случившееся. Я не готов был обсуждать все это сейчас.
– Я неважно себя почувствовал, и мне захотелось поскорее попасть домой, – объяснил я.
Лицо Ханны стало озабоченным.
– Я могу чем-нибудь помочь? Сестра Ханна может надеть передник и наложить гипс не хуже, чем самый лучший доктор.
– Спасибо, сестра, но со мной все будет в порядке. Можешь возвращаться к воспоминаниям о карьере Рода Стюарта.
Глаза у нее забегали.
– Понятия не имею, как эта песня попала на пленку. Просто загадка! А вообще-то, какие у тебя планы на сегодня?
– Я собирался сесть на «Поезд, идущий в нирвану», а потом отправиться «На яхте» с Мэгги Мэй.
Ханна возмущенно фыркнула:
– О господи, я всегда считала его самым сексуальным мужчиной из всех.
– Даже если ему, скажем, восемьдесят лет? – осведомился я, театрально изображая шаркающую походку.
– Ему не восемьдесят, а около пятидесяти семи, причем он очень молодо выглядит.
– Пожалуй, болен-то совсем не я.
– Меня уволили, так что мне можно вести себя несколько странно. А теперь отвяжись и дай мне помечтать о шотландском пледе. – Вернувшись в гостиную, Ханна прибавила звук – теперь музыка чуть ли не гремела.
Улыбка сползла у меня с лица, как только она повернулась ко мне спиной, и я удалился в свою спальню. Род Стюарт прославлял разных женщин, а мне хотелось колотить кулаками в стену от ярости.
В конце концов Род выдохся и затих – и немудрено, в пятьдесят семь лет! Ханна тихонько бродила по квартире, а я лежал в кровати, надеясь, что из трещин в потолке сам собой появится ответ на все вопросы. Зазвонил телефон, и я слышал, как Ханна с кем-то приглушенно беседовала. Однако я не стал выяснять, кто звонил: мне было неинтересно.
Чуть позже Ханна постучалась и вошла. Она присела на краешек кровати.
– Ну, как тут мой бедный маленький солдатик? – Сочувствие ее не было чрезмерным.
Я попытался скрыть свои чувства.
– Не так уж плохо.
– Значит, тебе получше? Прекрасно. Это значит, что сегодня вечером мы сможем где-нибудь пообедать.
Я застонал и сказал, что не хочу никуда идти – разве что на кухню, где в холодильнике у меня припасен «Тоблерон».
Ханна отвела от меня взгляд, и глаза ее снова забегали.
– Наверно, тебе придется пережить небольшое разочарование, – призналась она. – Прошлой ночью мне не спалось, и я прикончила его.
Я сел в постели.
– Как это прикончила? Я же его даже не начинал. А он был размером с небольшую гору.
Подавив улыбку, Ханна погладила меня по руке, успокаивая, и сказала, что компенсирует это, пригласив меня на обед.
– Я угощаю. Хочу отблагодарить тебя за все, что ты сделал.
Мне было неловко, чтобы она тратилась теперь, когда ничего не зарабатывает, но, с другой стороны, я так предвкушал насладиться этим шоколадом, что промычал что-то в знак согласия. Ханна поднялась на ноги:
– Хорошо. Мы выходим через час, так что давай по-быстрому. Ты же так долго торчишь в ванной. Бог его знает, чем ты там занимаешься, большая девчонка.
– По крайней мере я там не поедаю чужой шоколад, – проворчал я ей в спину.
Ровно через шестьдесят восемь минут мы были готовы к выходу. Я успел принять душ, побриться и переодеться. Ханна отказалась назвать место нашего назначения.
Мы поехали на метро, и Ханна привела меня в шикарный гриль-бар. Там был приглушенный красный свет, а позже вечером должен был играть джаз. Нас провели в дальний конец комнаты, где в уютном уголке за большим столом сидели Эш, Люси, пара наших сослуживцев, мой старый школьный друг Майк «Куки» Куксон и Элли. Когда все встали и спели мне хором: «С днем рожденья тебя!», Элли осталась сидеть, глядя мне прямо в глаза и явно ожидая моей реакции. Я отвел взгляд и повернулся к Ханне.
– Тебе не следовало это делать, – укоризненно произнес я.
– Это была идея Элли, – со смехом ответила она. – А поскольку ты вернулся раньше, нам пришлось немного изменить планы. Предполагалось, что она приведет тебя сюда на романтический ужин.
Не желая иметь дело с Элли, я повернулся к Майку – единственному другу, оставшемуся у меня со школы. В то время, как другие постепенно отпали, поскольку я часто отменял встречи из-за своей работы, Майк остался. Он был из тех друзей, с которыми не видишься веками, а когда встречаешься, кажется, что вы расстались только вчера.
Он понимал, каково мне приходится. Мы вместе учились в университете и юридическом колледже, и он также был принят на работу в огромную юридическую фирму. Куки говорит, что уже через десять минут после официального введения в должность он понял, что это не для него. Вероятно, это было связано с тем, что его тут же предупредили: если он и дальше будет предпочитать пуговицы запонкам, это вряд ли понравится старшему компаньону. Куки был нескладный, с непослушными волосами, и он совершенно не умел носить строгие костюмы.
Однако ему потребовалось пять долгих лет, чтобы набраться мужества что-то изменить. За это время он лютой ненавистью возненавидел юриспруденцию. В конце концов Куки уволился – после того, как на рождественской вечеринке пьяный компаньон сказал ему, что они скорее сделают компаньоном Чингис-хана, чем его. «Если он будет одеваться хотя бы немного приличнее, чем вы», – хихикнул этот компаньон.
Куки переквалифицировался в работника сферы социальных проблем, и у него оставалось время на его хобби – электронику. Зарплата его была примерно в два раза меньше, чем у стажера в «Баббингтоне». Я восхищался – хотя и издали – его решимостью помогать людям, которых в «Баббингтон Боттс» охранник и на порог бы не пустил.
Когда мы с Куки были стажерами, то первые два года жили вместе и прекрасно проводили время. Но потом мой отец, который беспокоился о том, чтобы меня ничто не отрывало от занятий юриспруденцией, прожужжал мне все уши о том, как важно иметь свою недвижимость. Правда, в то время я мог позволить себе только однокомнатную квартиру. Мы с Куки расстались, и он отнесся к моему переезду с восхитительным спокойствием.
Я чувствовал себя виноватым, так как мы с Куки не беседовали целую вечность. В последнее время лишь обменялись несколько раз и-мейлами. Мне же хотелось рассказать ему об Элли при личной встрече. Он терпеть ее не мог после того как Элли сказала одной девушке, которая очень нравилась Куки, что она может подыскать себе бой-френда получше в сточной канаве. «Впрочем, – добавила она, задумчиво глядя на компанию, где на заднем плане стояли и мы с Куки, – вероятно, он там уже притаился».
Мы с Куки дружески обнялись.
– Ты знаешь, кто тут, не так ли? – спросил он краешком рта. – Всего лишь чертова Элли Грей.
– Да, Куки, я хотел тебе кое о чем рассказать, – сказал я, схватив его за руку.
– Можешь не рассказывать, я уже знаю, что вы с ней внезапно стали закадычными друзьями и регулярно спите вместе.
Его брови взлетели очень высоко, когда я подтвердил, что так оно и есть.
– О боже! Когда? Как? Почему? У меня так много вопросов.
Я оглядел собравшихся, которые смотрели на меня, ожидая, пока я сяду.
– Не сейчас, дружище. Позже.
– Мне нужно, чтобы ты немедленно ответил только на один вопрос, – прошептал он. – Все так, как мы себе всегда представляли? – Элли в постели была темой номер три в наших беседах с Куки – после Саманты Фокс в постели и Мадонны в постели.
Несмотря ни на что, я не смог сдержать улыбку. Хотя это предприятие и отложилось лет на пятнадцать, но наконец-то, с некоторым опозданием, тому тинейджеру, каким я был когда-то, повезло. Я взглянул Куки прямо в глаза и ответил: «Классно». Он чуть не рухнул от смеха.
Наконец с приветствиями было покончено, и все снова уселись. Конечно же, мне оставили место рядом с Элли, Ханну усадили напротив, а рядом с ней оказался Куки. Благодаря мне они уже несколько раз встречались, и сейчас сразу же принялись болтать. Да и все остальные вдруг занялись друг другом, предоставив меня Элли. Но я просто не мог взглянуть ей в глаза.
– Я ничего не могла сделать, – тихо произнесла она. – Все было организовано давным-давно.
Я продолжал молчать.
– Разве мы не можем сегодня вечером просто повеселиться, а завтра выяснить отношения? Пожалуйста, Чарли. – В ее голосе прозвучала нотка отчаяния.
– Это не так-то легко, – прошипел я. – Я все еще не могу прийти в себя от того, что ты сделала.
– Мне действительно жаль, ты должен мне верить.
Наконец я повернулся к ней лицом.
– Тогда в понедельник первым делом ступай к Тому Галливеру и расскажи о том, что случилось.
Она колебалась, явно собираясь сказать «нет», и я резко отодвинулся от стола вместе со стулом.
– Не понимаю, как ты можешь сидеть так близко от Ханны, – яростно прошептал я и направился в туалет.
Он был весь в мраморе, и мне там сразу не понравилось, потому что на табуретке возле раковины сидел мужчина средних лет, которого постригли явно не в парикмахерской, а дома. Он печально смотрел на обширную коллекцию с лосьонами, применяемыми после бритья, и на маленькую плетеную корзиночку с мелочью. Да, дела у меня могли быть и похуже. По крайней мере, я не служу там, где главным образом приходится иметь дело с бумажными полотенцами и щетками для унитаза.
Я стоял у писсуара, размышляя о том, как он рассказывает друзьям, кем служит. Может быть, консультант по личному уходу? Или советник по личной гигиене? Коммивояжер, предлагающий полотенца? Специалист по раковинам?
Я всегда ощущал в таких случаях неловкость за то, что мне так повезло с работой. И не приходится открывать краны для подвыпивших клиентов, у которых пальцы в моче. Это отражалось и на финансах, поскольку я считал себя обязанным делиться с этими ребятами своим благосостоянием.
Все еще пребывая в сильном смущении, я рассматривал себя в зеркале, висевшем над раковиной, дольше, чем позволяли приличия, когда за тобой наблюдает тот, кто возлагает финансовые надежды на твое мытье рук. Преодолев соблазн вытереть их о брюки и быстренько улизнуть, я сдался и взял предложенное полотенце. Хорошо бы в кошельке нашлось что-нибудь мельче банкноты в пять фунтов, а то неловко будет брать сдачу из корзиночки.
– Проклятые бабы, да? – вдруг сплюнул мужчина.
– Простите?
– Проклятые бабы. Я знаю этот взгляд. Он говорит: «Сказать ли ей сейчас, что все кончено, или немного подождать?»
– Простите?
– Когда ты координатор по мужской гигиене, то хорошо разбираешься в таких взглядах. Вы просто бросьте ее. Не стоит продолжать. Она сделает это снова. Что бы это ни было.
Как ни странно, в его словах был резон.
– Откуда вы знаете?
– Эта сука в дамском туалете. Так называемый менеджер по женской гигиене. Она сама себя так назвала, так что не удивляйтесь. Говорит, что поделится тисненой туалетной бумагой всякий раз, как она поступает, но никогда этого не делает. Я знаю, у нее где-то припрятан целый запас.
Я медленно отступил к двери.
– Ну что же, спасибо за совет.
– Прошлой ночью я последний раз с ней спал, ей-ей. Эта уловка больше не сработает. – Он начал яростно выравнивать ряд бутылочек, и я выскользнул за дверь. В этот момент из дамского туалета, находившегося напротив, как раз кто-то вышел, и я увидел сморщенную восточную женщину, которая сидела там возле раковины. На вид ей было около девяноста двух лет. «Свинья!» – злобно зашипела она на меня.
Вечер тянулся, но я так хорошо держался, что никто ничего не заметил. Мы с Элли почти не разговаривали, и я старался не смотреть в ее сторону. Она беседовала с другими и выглядела при этом так ослепительно, что мне хотелось простить ее и забыть все, что случилось. Но потом я бросал взгляд на бедную Ханну, которая смеялась, в то время, как у нее на душе скребли кошки, и понимал, что Элли вовсе не та, за кого я ее принимал, и в душе у нее пусто. Я подумал, не сделать ли мне драматическое заявление за столом, но тут же осознал, что это никому не поможет.
Позже, когда заиграл оркестр и все пошли танцевать, Куки опустился на стул, который освободила Элли.
– Черт возьми, приятель, ты кошмарно выглядишь.
Я оцепенел. Он слишком хорошо меня знал.
– Что ты хочешь сказать? Я прекрасно себя чувствую.
– Ну, конечно! Меня-то тебе не провести, Фортьюн. Я знаю, когда у тебя что-то не в порядке.
Я огляделся.
– Не здесь. Пошли со мной в сортир.
Мы вместе вышли из-за стола, и Ханна закричала, что Элли нужно быть осмотрительней: у нее есть соперник. Элли лишь взглянула на нас с подозрением.
В туалете не было никого, кроме моего нового друга координатора. Я быстренько выложил свои новости Куки.
Он потер подбородок.
– Да, горбатого могила исправит. Координатор так хватил кулаком по раковине, что бутылочки зазвенели.
– Если вы с самого начала им не покажете, кто хозяин, они будут постоянно пользоваться вашей добротой, – прошипел он, выпучив глаза. – О, вам никогда не получить жидкое мыло, если вы не будете ползать перед ней на коленях и умолять.
Куки начал искать запасной выход, но я пояснил ему, что это всего лишь еще один пример антагонизма между мужчинами и женщинами. Сильно озадаченный, он спросил меня, что я собираюсь делать.
Я вздохнул.
– Не думаю, что у меня есть выбор, и это меня убивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49