"Ко-
нечно, он угадал, что оскорбит меня, если станет дерзким", - думала она.
И надеялась, твердо верила, что их отношения навсегда остановятся на том
светлом периоде нежности, когда можно любить и смело смотреть друг другу
в глаза, не мучась укорами совести, ничем ее не запятнав.
Все же она старалась не удаляться с ним от других.
Но вот в субботу вечером, на той же неделе, когда они ездили к Тазе-
натскому озеру, маркиз, Христиана и Поль возвращались в десятом часу в
отель, оставив Гонтрана доигрывать партию в экарте с Обри-Пастером,
Рикье и доктором Онора в большом зале казино, и Бретиньи, заметив луну,
засеребрившуюся сквозь ветви деревьев, воскликнул:
- А хорошо было бы пойти в такую ночь посмотреть на развалины Турноэ-
ля!
И Христиану тотчас увлекла эта мысль - лунный свет, развалины имели
для нее то же обаяние, как и почти для всех женщин.
Она сжала руку отца:
- Папа, папочка! Пойдем туда!
Он колебался, ему очень хотелось спать. Христиана упрашивала:
- Ты только подумай: Турноэль и днем необыкновенно красив, - ты ведь
сам говорил, что никогда еще не видел таких живописных развалин. Этот
замок, и эта высокая башня... А ты представь себе, как же они должны
быть прекрасны в лунную ночь!
Маркиз наконец согласился.
- Ну хорошо, пойдемте. Только с одним условием: полюбуемся пять минут
и сейчас же обратно. В одиннадцать часов мне полагается уже лежать в
постели.
- Да, да. Мы сейчас же вернемся. Туда и идти-то всего двадцать минут.
И они направились втроем к Турноэлю. Христиана шла под руку с отцом,
а Поль рядом с нею.
Он рассказывал о своих путешествиях по Швейцарии, по Италии и Сици-
лии, описывал свои впечатления, восторг, охвативший его на гребне Мон-
те-Роза, когда солнце взошло над грядой покрытых вечными снегами исполи-
нов, бросило на льдистые вершины ослепительно яркий белый свет и они
зажглись, словно бледные маяки в царстве мертвых. Он говорил о том вол-
нении, которое испытал, стоя на краю чудовищного кратера Этны, по-
чувствовав себя ничтожной букашкой на этой высоте в три тысячи метров,
среди облаков, видя вокруг лишь море и небо - голубое море внизу, голу-
бое небо вверху, и когда, наклонившись над кратером, над этой страшной
пастью земли, он чуть не задохнулся от дыхания бездны.
Он рисовал то, что видел, широкими мазками, сгущая краски, чтобы
взволновать свою молодую спутницу, а она жадно слушала его и, следуя
мыслью за ним, как будто сама видела все эти величественные картины.
Но вот на повороте дороги перед ними вырос Турноэль. Древний замок на
островерхой скале и высокая тонкая его башня, вся сквозная от расселин,
пробоин, ото всех разрушений, причиненных временем и давними войнами,
вырисовывались в призрачном небе волшебным видением.
Все трое в изумлении остановились. Наконец маркиз сказал:
- В самом деле, очень недурно. Словно воплощенный фантастический за-
мысел Гюстава Доре. Посидим тут пять минут.
И он сел на дерновый откос дороги.
Но Христиана, не помня себя от восторга, воскликнула:
- Ах, папа, подойдем к нему поближе! Ведь это так красиво, так краси-
во! Умоляю тебя!
На этот раз маркиз отказался наотрез:
- Ну уж нет, дорогая. Я сегодня нагулялся, больше не могу. Если хо-
чешь посмотреть поближе, ступай с господином Бретиньи, а я здесь подож-
ду.
Поль спросил:
- Хотите, сударыня?
Она колебалась, не зная, как быть, - боялась остаться с ним наедине и
боялась оскорбить этим недоверием порядочного человека.
- Ступайте, ступайте, - повторил маркиз. - Я вас здесь подожду.
Тогда она подумала, что отцу ведь будут слышны их голоса, и сказала
решительно:
- Идемте, сударь.
И они пошли вдвоем по дороге.
Но уже через несколько минут ее охватило мучительное волнение, смут-
ный, непонятный страх - страх перед черными развалинами, страх перед
ночью, перед этим человеком. Ноги вдруг перестали слушаться ее, как в
тот вечер у Тазенатского озера, они как будто вязли в болотной топи,
каждый шаг давался с трудом.
У дороги, на краю луга, рос высокий каштан. Христиана, задыхаясь, как
будто она долго бежала, бросилась на землю и прислонилась спиной к ство-
лу дерева.
- Я не пойду дальше... Отсюда хорошо видно, - невнятно сказала она.
Поль сел рядом с нею. Она слышала, как бьется его сердце быстрыми,
резкими толчками. С минуту они молчали. Потом Поль спросил:
- Вам не кажется, что мы уже жили когда-то прежде?
Ничего не понимая от волнения и страха, она прошептала:
- Не знаю. Я никогда об этом не думала.
Он сказал:
- А я думаю иногда... вернее, чувствую это. Ведь человек состоит из
души и тела, они как будто отличны друг от друга, но природа их одна и
та же, и, несомненно, они могут возродиться, если элементы, составившие
их в свое время, соединятся в том же сочетании. И новый человек будет не
таким же точно, но очень схожим с тем, кто существовал когда-то, если
тело, подобное прежнему, оживит душа, подобная прежней. Сегодня вечером
я чувствую, я уверен, что я жил когда-то в этом замке. Я узнаю свое
гнездо, я владел им, сражался в нем, оборонял его. Это несомненно. И я
уверен также, что любил тогда женщину, очень похожую на вас, ее даже и
звали так же, как вас, Христианой! Я настолько в этом уверен, что, мне
кажется, я вновь вижу вас вон там, на этой башне, вы зовете меня оттуда.
Ну, вспомните, постарайтесь вспомнить! Позади замка спускается в глубо-
кую долину лес. Мы с вами часто бродили там. В теплые летние вечера на
вас были легкие одежды, а на мне тяжелые доспехи, звеневшие под сводами
листвы.
Неужели вы не помните, Христиана? Подумайте и постарайтесь вспомнить.
Ведь ваше имя мне так знакомо, как будто я слышал его с детских лет. А
если внимательно осмотреть все камни этой крепости, на одном из них
прочтешь его - оно вырезано моей рукой. Да, да, уверяю вас, я узнаю мое
гнездо и мой край, так же как я узнал вас при первой же встрече, с пер-
вого взгляда.
Он говорил со страстной убежденностью, вдохновленный близостью этой
женщины, красотой этой лунной ночи и развалин.
Внезапно он стал на колени перед Христианой и прерывающимся голосом
сказал:
- Позвольте же мне поклоняться вам! Я так долго искал вас и наконец
нашел!
Она хотела подняться, уйти, вернуться к отцу, но не было сил, не хва-
тало мужества; ее удерживало, сковывало ее волю жгучее желание слушать
его, впивать сердцем слова, восхищавшие ее. Она как будто перенеслась в
волшебный мир всегда манящих мечтаний, поэтических грез, в мир лунного
света и баллад.
Он схватил ее руки и, целуя ей кончики пальцев, шептал:
- Христиана!.. Христиана! Возьмите меня!.. Убейте меня!.. Люблю
вас... Христиана...
Она чувствовала, как он дрожит, трепещет у ее ног. Он целовал ей ко-
лени, и из груди у него вырывались глухие рыдания. Ей стало страшно, не
сошел ли он с ума, и она торопливо поднялась, хотела бежать. Но он вско-
чил быстрее, чем она, и, схватив ее в объятия, впился в ее губы поцелу-
ем.
И тогда без крика, без возмущения, без сопротивления она упала на
траву, как будто от этого поцелуя у нее подкосились ноги, сломилась во-
ля. И он овладел ею так же легко, как срывают созревший плод.
Но едва он разжал объятия, она поднялась и бросилась бежать, обезу-
мев, вся дрожа, вся похолодев, как будто упала в ледяную воду. Он догнал
ее в несколько прыжков и, схватив за плечо, прошептал:
- Христиана, Христиана!.. Осторожнее, - там ваш отец!
Она пошла медленнее, не отвечая, не оборачиваясь, машинально передви-
гая ноги, неровной походкой, спотыкаясь. Он шел следом, молча, не смея
заговорить с ней.
Завидев их, маркиз поднялся.
- Идемте скорее, - сказал он. - Мне уж холодно стало. Все это очень
живописно, но для здоровья вредно.
Христиана прижималась к отцу, как будто искала у него защиты, искала
приюта в его нежности.
Вернувшись в свою комнату, она мгновенно разделась, бросилась в пос-
тель, накрылась одеялом с головой и заплакала. Уткнувшись лицом в подуш-
ку, она плакала долго-долго, уничтоженная, обессиленная. Не было у нее
ни мыслей, ни страданий, ни сожаления. Она не думала, не размышляла и
сама не знала, почему плачет. Она плакала безотчетно, как, случается,
поют, когда на душе радостно. Измучившись, изнемогая от долгих слез и
рыданий, разбитая усталостью, она наконец уснула.
Ее разбудил тихий стук в дверь, выходившую в гостиную. Было уже сов-
сем светло, часы показывали девять. Она крикнула: "Войдите!" - и на по-
роге показался ее муж, веселый, оживленный, в дорожной фуражке, с неиз-
менной дорожной сумкой через плечо, в которой он держал деньги.
Он крикнул:
- Как, ты еще спишь, дорогая! Я разбудил тебя? Нагрянул без предуп-
реждения. Надеюсь, ты здорова? В Париже прекрасная погода.
И, сняв фуражку, он подошел, чтобы поцеловать ее.
Она съежилась и прижалась к стене в безумном нервном страхе перед
этим румяным самодовольным человеком, вытянувшим губы для поцелуя. Потом
вдруг закрыла глаза и подставила ему лоб. Муж спокойно приложился к нему
и сказал:
- Ты позволишь мне помыться в твоей туалетной? Меня не ждали сегодня,
и в моей комнате ничего не приготовлено.
Она ответила торопливо:
- Ну конечно, пожалуйста.
Он исчез за дверью позади кровати.
Христиана слышала, как он там возится, плещется, насвистывает. Потом
он крикнул:
- Что у вас новенького? У меня очень хорошие новости. Результат ана-
лиза превзошел все ожидания. Мы можем излечивать на три болезни больше,
чем курорт Руайя. Великолепно!
Она села в постели, едва дыша, совсем потеряв голову от неожиданного
возвращения мужа, как от болезненного удара, пробудившего в ней угрызе-
ния совести. Он вышел из туалетной довольный, сияющий, распространяя
вокруг себя крепкий запах вербены. Потом уселся в ногах постели и спро-
сил:
- А что наш паралитик? Как он чувствует себя? Начал уже ходить?.. Не-
возможно, чтоб он не выздоровел: в воде обнаружено столько целебных
свойств!..
Христиана совсем забыла о паралитике и уже несколько дней не ходила к
источнику. Она пробормотала:
- Ну да... конечно... Кажется, ему уже лучше... Впрочем, я на этой
неделе не ходила туда... Мне нездоровится...
Он посмотрел на нее внимательней и заметил:
- А правда, ты что-то бледненькая... Хотя это тебе очень идет. Очень!
Как ты сейчас мила! Необыкновенно мила!..
Он пододвинулся и, наклонившись, хотел просунуть руку ей под спину,
чтобы ее обнять.
Но она отпрянула с таким ужасом, что он остолбенел, застыл с протяну-
той к ней рукой и оттопыренными для поцелуя губами. Затем он спросил:
- Что с тобой? До тебя дотронуться нельзя! Я ведь не сделаю тебе
больно!
И он опять потянулся к ней, глядя на нее загоревшимися глазами.
Она заговорила, запинаясь:
- Нет... Оставь меня... оставь меня... Потому что... потому что...
Мне кажется... кажется, я беременна...
Она сказала это, обезумев от страха, наобум, думая только, как бы из-
бежать его прикосновения, - так же могла бы она сказать, что у нее про-
каза или чума.
Он тоже побледнел - от глубокого, но радостного волнения - и только
прошептал: "Уже?!" Теперь ему хотелось целовать ее долгими, нежными по-
целуями счастливого и признательного отца семейства. Потом он забеспоко-
ился:
- Да возможно ли это?.. Как же это?.. Ты уверена? Так скоро?
Она ответила:
- Да... возможно.
Тогда он закружился по комнате и закричал, потирая руки:
- Вот так штука, вот так штука! Какой счастливый день!
В дверь опять постучали. Андермат открыл ее, и горничная доложила:
- Пришел доктор Латон, хотел бы поговорить с вами по важному делу.
- Хорошо. Попросите в гостиную. Я сейчас приму его.
И Андермат вышел в смежную гостиную. Тотчас появился доктор. Вид у
него был торжественный, натянутый и холодный. Он поклонился, едва пожав
протянутую руку банкира, с удивлением смотревшего на него, сел и присту-
пил к объяснению тоном секунданта, обсуждающего условия дуэли:
- Многоуважаемый господин Андермат, я попал в очень неприятную исто-
рию и должен изложить ее, для того чтобы вы поняли мое поведение. Когда
вы оказали мне честь, пригласив меня к вашей супруге, я немедленно явил-
ся, но, оказывается, за несколько минут до моего прихода к ней был приг-
лашен маркизом де Равенель мой коллега, инспектор водолечебницы, кото-
рый, очевидно, пользуется большим доверием госпожи Андермат, нежели я. И
получилось так, что я, придя вторым, как будто бы хитростью отнял у док-
тора Бонфиля пациентку, хотя он по праву уже мог считать себя ее врачом,
и, следовательно, я как будто совершил поступок некрасивый, неблаговид-
ный, недопустимый между коллегами. А нам, многоуважаемый господин Андер-
мат, при исполнении наших обязанностей необходимы большой такт, большая
корректность и сугубая осторожность, во избежание всяческих трений, ко-
торые могут привести к серьезным последствиям. Доктор Бонфиль, осведом-
ленный о моем врачебном визите к вам, счел меня виновным в неблаговидном
поступке, - действительно, обстоятельства говорили против меня, - и
отозвался об этом в таких выражениях, что, если бы не его почтенный воз-
раст, я бы вынужден был потребовать у него удовлетворения. Для того что-
бы оправдать себя в его глазах и в глазах всей местной медицинской кор-
порации, у меня остается только один выход: как мне это ни прискорбно, я
должен прекратить лечение вашей супруги, рассказать всю правду об этом
деле, а вас просить принять мои извинения.
Андермат ответил в большом замешательстве.
- Я прекрасно понимаю, доктор, в каком затруднительном положении вы
оказались. Но ни я, ни моя жена тут не виноваты, всему виной мой тесть,
- это он позвал доктора Бонфиля, не предупредив нас. Может быть, мне
следует пойти к вашему коллеге и объяснить ему, что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35