Разумеется, он обязан помочь человеку, который направляется в республиканскую армию!
Во имя невмешательства Испанию подвергли блокаде, хотя побережье Португалии было открыто для все возрастающего потока немецких и итальянских войск, а также военных материалов в адрес франкистов. Мексиканские суда, идущие в порты республики, перехватывались в Атлантическом океане, а в Средиземном море «неизвестные» подводные лодки топили советские суда, которые везли продовольствие, лекарства и истребители защитникам Мадрида. Весь мир знал, однако, что эти подводные лодки хорошо известны на оккупированных итальянцами Балеарских островах…
XVII
Велосипедное бюро расширялось. Оно переехало в более просторное подвальное помещение, и число велосипедов, висящих на крюках под потолком, и парней, ожидающих на скамейках вдоль стен, увеличилось. Однако главным предметом бесконечных разговоров в ожидалке по-прежнему оставался тотализатор.
– Эх, выиграть бы как следует! – философствовал Ерка, длинный, нескладный парень лет двадцати. Глаза его шныряли, как у сороки, выражая наглость, смешанную с трусостью.
– Лучше бы ты подумал о том, как вовлечь ребят в профсоюз и добиться сносных заработков, – ответил Оке.
Ерка ухмыльнулся.
– Ты, парень, никак рехнулся! Профсоюз! Пустое дело, только зряшная трата денег.
– Ерка прав, – согласился новичок, которого Оке надеялся склонить на свою сторону. – Я сам участвовал в забастовке, когда работал в пекарне. Организовали мы союз, да только он распался, и тех, кто оставил работу, выгнали. Это же не профессия – рассыльный, а так просто, временное занятие в ожидании другой работы. Какая уж тут сплоченность…
– Умей ладить с Оскарссоном, и он устроит тебя в мастерскую, где чинят наши велосипеды. Я уже собираюсь переходить! – похвастался Ерка.
Шеф отгородил себе отдельную конторку, сменил пивную на второразрядный кабачок и старался дать понять рассыльным, что он как начальство неизмеримо выше их.
Рассыльные сменялись часто, и скоро Оке оказался своего рода ветераном.
– Что же надо делать, чтобы быть в хороших отношениях с Оскарссоном? – спросил он едко.
Глаза Ерки забегали по сторонам. Его спас голос шефа, крикнувшего в окошко:
– Доставка от Фридхемсплана до Восточного вокзала! Чья очередь?
Оке подошел и получил путевку:
– Прицеп брать?
– Нет, там всего лишь две сумки, их надо сдать в камеру хранения.
Оке предпочитал длинные поездки не только потому, что они были выгоднее.
Научившись теперь бесстрашно передвигаться по запруженным машинами магистралям на своем грузовом велосипеде, он лучше всего чувствовал себя на улице – пусть даже дует ветер, идет дождь и ты везешь тяжелый, громоздкий груз.
Оскарссон протянул Оке письмо, адресованное в велосипедную мастерскую в Клара:
– Передай вот это на обратном пути и спроси господина Левина. Он даст тебе пятьсот крон для меня.
Оке ехал туда впервые и ожидал увидеть небольшую мастерскую с вывеской «Ремонт велосипедов». Вместо этого он очутился в длинном переходе, ведшем в помещение, которое раньше служило не то гаражом, не то мебельным складом.
Там было множество разобранных велосипедов, но рабочих – неожиданно мало. Оке сразу узнал несколько ремонтников: они работали раньше рассыльными у Оскарссон а.
Сам господин Левин стоял у сварочного аппарата, одетый в грязный комбинезон.
– От Оскарссона? Ему, конечно, деньги понадобились, – сказал он, принимая письмо.
Затем с явной неохотой вытащил потрепанный и засаленный бумажник, набитый ассигнациями:
– Триста крон. Больше ни гроша!
– Тогда я ничего не возьму, – ответил Оке.
– Ннууу… тогда четыреста?
Оке с недоумением слушал, как торгуется Левин.

– Оскарссон сказал, что я должен получить для него пятьсот. Если он ошибся, то позвоните и переговорите с ним сами.
Один из ремонтников, постарше, занятый сменой щитков на новехонькой дорожной машине, вступил в разговор:
– Последние его сведения оказались очень полезными, так что я думаю – не стоит с ним препираться; лучше дать, сколько просит.
Оскарссон расхохотался, услышав от Оке, как торговался Левин:
– Это ты здорово провернул! Я тебя не забуду. Мне нужен надежный человек, на которого можно положиться в денежных вопросах. У меня тут кое-какие дела намечаются! – заявил он важно.
Оке еще хорошо помнил корзину с пустыми пивными бутылками и грязный шаткий письменный стол, поэтому на него не так-то легко было произвести впечатление.
– Записать эту ездку в путевку?
Оскарссон слегка помрачнел:
– Это еще что за фокусы? Другие ведь не требуют оплаты за услуги, которые они делают мне попутно.
– Мы имеем право получать за все ездки, – настаивал Оке.
– Может быть, ты мне покажешь, где это записано?
Оке не позволил себе вспылить, но брякнул необдуманно:
– Нет… пока что!
Оскарссон выглянул в ожидальную, затем снова захлопнул окошечко:
– Вот как! А я уж подумал было, что у тебя профсоюз почти готов и ты не сегодня-завтра пригрозишь мне забастовкой!
Оке смолчал, но покраснел до корней волос. Кто же это донес?
– А ты подумал как следует о последствиях? Ты же знаешь, сколько мы берем почасно с заказчиков и сколько я получаю за дежурство у телефона и за то, что предоставляю вам помещение и велосипеды.
– Помещение – нам?
– Вот именно! Если прибыль не покроет всех моих усилий по организации этого бюро, я брошу все дело, и вы с вашим профсоюзом окажетесь на улице.
– Уж не хочет ли Оскарссон поменяться с кем-нибудь из нас? – отпарировал Оке.
– Нет, пока что воздержусь. Но что случится, если все бюро повысят процент рассыльным? Чем это кончится? Тем, что цены на доставку повысятся и люди станут обращаться в другие организации.
Оке красноречиво глянул на пачку денег.
– Эти деньги не имеют отношения к делу, – заявил Оскарссон, пряча их в карман.
– Ну, так как же? Мне оплатят ездку? – повторил Оке.
– До чего же ты упрям из-за каких-то грошей! Брось ты вязаться с этим. Лучше я поднесу тебе кружечку после работы.
К Оскарссону вернулось хорошее расположение духа.
– Спасибо, но сегодня вечером я занят. Лучше поднесите Ерке. Небось он заслужил, – ответил Оке и понял по тому, как передернулось красное лицо Оскарссона, что попал в точку.
* * *
Повесив велосипед на место, Оке направился прямо в клуб. Анархист сидел, как обычно, за своим столиком у окна, рядом с ним пристроился Рашпиль. Эта двойка стала уже чем-то вроде инвентаря, вроде неизменных цветочных горшков на столах.
Однако Рашпиль чувствовал себя в кафе уже не так хорошо, как раньше. Половина прежних завсегдатаев перекочевала в окопы Гвадалахары или могилы харамской долины. А вторая половина не упускала случая напомнить об этом Рашпилю, когда он пытался завести свою старую песню о недостаточной активности шведских рабочих и их неспособности к жертвам.
В ожидании Геге Оке устроился на «полатях». Геге появился с газетами под мышкой – совсем как в их первую встречу. Лицо его сияло от радостного возбуждения, и он шагал тверже, чем когда-либо.
– Что с тобой случилось? – спросил Оке.
Геге взял его за руку и произнес почти торжественно:
– Я получил работу! Настоящую работу – на стройке.
«Верните нам достоинство людей» – эти слова еще давным-давно написал в своей рабочей песне Хенрик Менандер. В душе Геге коренилось добытое горьким опытом сознание того, что человеческое достоинство и труд неразрывны. Труд составляет основу существования – твердую почву под ногами.
– И еще одно дело, – продолжал он. – Есть вести от Акселя!
Оке буквально вырвал у него из рук письмо, написанное почерком, так хорошо знакомым по многочисленным протоколам ячейки. Оно было послано месяц назад; очевидно, задержала военная цензура.
«Дорогие товарищи! Мне досталось довольно основательно, но теперь уже большинство осколков вытащили. Самый ехидный проник в левое легкое. Меня угостили в битве на Хараме, о которой вы, наверно, уже знаете из газет.
В начале февраля франкисты развернули большое наступление, решили перерезать шоссе между Мадридом и Валенсией и отрезать Мадрид от побережья. Целый ряд атак предприняли они у Аргандского моста, бросали в бой марокканскую кавалерию, немецкие моторизованные части и итальянскую пехоту. Хуже всего досталось нам от их самолетов, которые действовали почти без помех.
В нашей группе были французы, испанцы, один поляк и двое датчан. Прямо из учебного лагеря бригады мы попали в огненный, грохочущий дьявольский концерт.
Никогда не забуду запах тимьяна и пороха в долине. Фашисты закрепились на хребте по ту сторону реки, а республиканская милиция занимала склон горы до самого берега.
Первая встреча с противником была весьма неприятной. Мы продвинулись вперед на полкилометра, как вдруг навстречу двинулись огромные махины. Фашистские танки! А у нас не было никакого бронебойного оружия. Мы с поляком попробовали спасти пулемет, но это оказалось невозможным. Тогда мы привели его в негодность и отошли метров на триста. Там мы закрепились. Фашисты напоролись на заградительный огонь нашей артиллерии, которая отбила им охоту двигаться дальше.
А на рассвете все началось сначала.
Фашисты потеснили нас, но тут мы разозлились и закопались в землю. У нас было четыре пулемета на фронте шириной в пятьдесят метров. Это остановило их. Тогда фашисты стали забрасывать нас минами, мы несли большие потери. Одному датчанину прямым попаданием снесло голову.
После упорной шестидневной обороны мы перешли в наступление, которое обошлось фашистам в 9000 убитых, и оттеснили их на пять километров от шоссе. Мы пошли в атаку после того, как наши танки незамеченными подобрались ночью к самым позициям фашистов.
Я как раз побежал вперед с пулеметом, как вдруг меня что-то сильно ударило. Единственный способ вывезти раненых у нас здесь – переправа на мулах через мост, под непрерывным огнем с высот, потом подъем до перевязочного пункта. Оттуда на машине по проселку до шоссе. Но я ничего не помню из этого пути. Пришел в себя уже в госпитале.
А теперь я, как уже было сказано, поправляюсь и жду с нетерпением писем от вас. Привет всем друзьям и товарищам.
Аксель».
– Ты заметил, как тут стало пусто без Акселя, Бьёрк-нера и остальных «испанцев»? Кафе словно вымерло, – заметил Геге, когда Оке кончил читать и комментировать письмо.
– Да и Сверре не хватает.
– Надо будет как-нибудь в воскресенье съездить в Сёдэрбю навестить его. Раньше у меня просто не было возможности, а теперь – другое дело, – ответил Геге, предвкушая радости первой получки.
Рашпиль прошел к полке с газетами. Казалось, он собирался подняться на «полати», однако дело ограничилось приветственным кивком.
– Смотри ты, какой молчаливый стал! Уже не рассказывает о том, как собирался ехать в Вену, – подметил Оке.
Геге сразу посерьезнел:
– Не так-то легко угадать, кто на самом деле трус.
– Ты имеешь в виду меня? – Оке чувствовал себя так, словно получил пощечину.
– Нет, ты еще молод туда ехать. Я думаю о себе самом. «У испанцев и без тебя хватает таких, которые в жизни не держали винтовки в руках», – сказал мне как-то Бьёркнер, когда мы с ним обсуждали этот вопрос. Мой призыв пришелся как раз на тот год, когда в моде было разоружение, поэтому меня начисто освободили.
– Чего же ты устраиваешь из этого проблему?
– Видишь ли… я не совсем уверен, что решился бы поехать даже в том случае, если бы прошел военное обучение…
XVIII
Загорелые, с засученными рукавами, съезжались в конце рабочего дня рассыльные.
– Хорошо тебе – сидишь тут, дремлешь от звонка к звонку! – позавидовал ему Ерка. Однако Оке вовсе не был обрадован своим повышением – он дежурил у телефона и замещал Оскарссона, когда тот отправлялся куда-нибудь по делам. Сидя так в подвале, прозеваешь все лето. Лучшим временем дня было, когда он, окончив работу, забирал свой собственный велосипед, купленный по дешевке у Оскарссона, и ехал домой через мост Кунгсбрун. Чайки кружили у моста, подстерегая рыбу, и садились с криком на старые сваи.
В садиках вдоль Дроттнинггатан сирень уже привяла, и Оке еще раз подумал о том, что так и не увидит по-настоящему лета в этом году.
Он подъехал к автомату и позвонил Ингер:
– Поедем вместе за город на велосипедах?
– Сегодня вечером? Куда же ты собираешься?
– В любую сторону, лишь бы выбраться из города и подышать свежим воздухом.
Оба они плохо знали окрестности Стокгольма и остановили свой выбор на шоссе Руслагсвеген.
Вечер был душный, однако с наступлением сумерек ехать стало легче, и они скоро оставили позади предместья.
– Будем ехать, пока не доберемся до какого-нибудь кафе, – решила Ингер.
Она не сомневалась, что их поджидает поблизости дачный поселок с летним кафе на открытом воздухе, с увитыми плющом беседками и яркими цветными фонарями, вокруг которых кружат ночные бабочки. Однако по обе стороны дороги тянулся километр за километром глухой лес. Как-то вдруг нахмурилось небо, из-за горизонта на западе выползли черно-синие громады туч.
– Пожалуй, пора поворачивать, – решил Оке, не видя, чтобы лес кончался. – Похоже, будет ливень.
– Скажи уж прямо, что грозы боишься! – поддразнила его Ингер.
– Да ведь ты промокнешь насквозь, если мы не вернемся до дождя, – возразил Оке, ругая себя за неосмотрительность.
Сильный порыв ветра пригнул макушки деревьев, и первая молния провела ярко-голубую черту на черном небе. Дождь хлынул почти одновременно с громом, яростно захлестав по шоссе.
Ингер и Оке поспешили укрыться под густой елью. Набросив на плечи куртку Оке, они решили переждать тучу. Тяжелые капли пробивались сквозь еловые лапы, и ствол быстро почернел от сырости.
– Я всегда какая-то сонная в грозу. Не будь так сыро и жестко, я бы тут и уснула, – проговорила Ингер, кладя голову ему на плечо.
– Там перед последним поворотом домишко какой-то стоял, – вспомнил Оке. – Что, если перебраться туда?
Выждав, пока поослабнет дождь, они вскочили на велосипеды и помчались во всю прыть к домику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39