Только и остается. Вот и я теперь у разбитого корыта – недостроенный дом да долги…
В прошлом, когда остров Готланд был республикой крестьян-мореходов, Стадар был большим портом, но уже в пору засилья Ганзы он утратил свое значение, став небольшим рыбацким поселком. На берегу, далеко от нынешней черты моря, можно было увидеть остатки каменных набережных. А в одном месте сохранились развалившиеся стены: здесь стояла, как утверждали, часовенка, которую построил легендарный норвежский король-викинг Святой Улав во время одного из своих походов в Балтийское море.
На изогнувшемся, как бычий рог, лесистом мысу высился утес со знаменитой пещерой. Предания рассказывали, что одна женщина в смутные времена спрятала там родовые сокровища. Теленок, постоянно ходивший за ней, выдал грабителям потаенное место, но самый клад они так и не смогли найти.
Холодным январским утром, перебираясь с холма на холм на взятом у товарища велосипеде, сюда приехал Оке. Он невольно спрашивал себя, не стоит ли попытать счастья и обыскать еще раз заветную пещеру…
Широкие лодки глухо бились о причалы рыбацкой гавани, крошились о мол кочующие по волнам льдины. Норд-вест трепал паутину антенн над крышами, срывал с дымоходов черные в красную искорку шапки дыма и тонко завывал в узких улочках между сараями.

Над улицей вихрился снег, собираясь в небольшие сугробы в старой части поселка, раскинувшейся повыше, на берегу. Там выстроились низкие домики, сколоченные из бревен или сложенные из грубого камня. Глядя на них, можно было подумать, что время вот уже много веков стоит на месте. Тем неожиданнее казался большой бетонный склад рыболовецкого союза, куда свозили для взвешивания улов и откуда по телефону уславливались о цене со скупщиками.
Оке поставил велосипед под укрытие и пошел через лабиринт воткнутых в землю шестов. Широкие шлейфы развешанных для просушки буро-коричневых сетей застыли на морозе, тонкий ледок звенел на ветру стеклянным звоном. С нескольких лодок выгружали в желтые сосновые ящики салаку.
– Хильдинга ищешь? – спросил у Оке знакомый рыбак. дыша на замерзшие руки. Пальцы совсем посинели, несмотря на напряженную работу. – Он еще не возвращался – снасти ищет. Как бы его не унесло в Россию вместе со льдинами!
Оке справился, где стоит сарай дяди Хильдинга.
– Предпоследний вон в том ряду, лицом к морю. Если дверь заперта, ищи ключ под ступеньками.
Застоявшийся запах рыбы и машинного масла ударил Оке в лицо, когда он вошел в темный сарайчик. Стены были покрыты блестящим пластом рыбьей чешуи; такой же серебристый слой лежал на беспорядочно разбросанных на полу снастях. Во внутренней утепленной каморке железная печурка таращила слюдяные окошки-глаза на пару мокрых рыбацких сапог.
Рядом с вонючим примусом стояли закопченный кофейник и несколько немытых кружек. Беспорядочно скомканные постели на прибитых к стенам нарах говорили о том, что обитатели покинули сарай второпях.
Оке отложил в сторону сверток с носками и чистым бельем, который вручила ему бабушка, и стал около окна. Мимо мыса мчались мутно-зеленые валы с белыми барашками. Ему показалось, что он заметил на гребне волны что-то темное. Ветер притих на время, и послышался как будто слабый звук мотора.
Из бетонного здания вышел плотный мужчина в кожаной куртке и фуражке с теплыми наушниками. Он пристально разглядывал морскую даль в большой бинокль. Оке поспешил выбежать к нему и спросил, не видно ли лодки дяди Хильдинга.
– Идет, да глубоко сидит. Либо вытянули полные сети рыбы, либо корпус обледенел.
Вокруг Оке и весовщика столпилась целая куча рыбаков.
– Как, Андреас, справятся? Или выйти им навстречу на шхуне?
Налетевший снежный вихрь снова закрыл все белой завесой, но стук мотора все усиливался, заглушая плеск волн. Вдруг из пелены снега вынырнула лодка, направляясь прямо к пристани.
Дядя Хильдинг стоял на носу, готовый бросить чалку. Брезентовый плащ превратился в сверкающий панцирь, с зюйдвестки свисали длинные сосульки.
– Сети спасли? – крикнул весовщик.
– Потеряли семь штук. Из моих три совсем пропали, а от четвертой одни клочья остались, да и те едва подобрали, – отвечал дядя Хильдинг мрачно.
– Снастями потом займетесь, – заявил Андреас решительно. – Сейчас вам прежде всего надо согреться. У меня как раз кофейник вскипел.
– А глоток коньячку найдется? – спросил напарник дяди Хильдинга.
Он был плохо одет и страшно промерз за время долгих поисков в море.
– Грех было бы отказать вам сейчас, – ответил Андреас и повел их за собой в теплое вместительное складское помещение.
Набивая свою трубку и ожидая кофе, дядя Хильдинг расспрашивал Оке, как дела дома, в Мурет. Громкий телефонный звонок оторвал Андреаса от кухонного столика.
– Ну, какая цена сегодня? – спросил дядя Хильдинг, когда весовщик вышел из телефонной будки.
Андреас озабоченно покачал светловолосой головой:
– Еще с нас причитается за последнюю партию, что отправили в Стокгольм…
Напарник дяди Хильдинга недоверчиво рассмеялся. Уж этот Андреас – никогда у него не разберешь, шутит он или всерьез говорит!
– Вы что – не верите? За последние сутки не продано много рыбы, почти всю готландскую салаку вывалили обратно в море. А мы за перевозку все равно должны платить!
Дядя Хильдинг стукнул кисетом о стол, так что чашки зазвенели:
– И ты на это соглашаешься?! Мы тут снастями и здоровьем рискуем, выходим в море в мороз и шторм, и с нас же деньги брать!
– А что тут поделает союз, если горожане воротят нос от нашей салаки? – ответил Андреас.
Дядя Хильдинг посмотрел на него с усмешкой:
– Сразу видно, что тебе никогда не приходилось слоняться без работы по улицам большого города. Не то ты бы понимал, что есть тысячи людей, которые рады были бы иметь котелок салаки, да только им это не по карману.
– Чего ты из себя выходишь? Не может же наш рыболовецкий союз весь свет переделать?
– То-то, что не может. А не мешало бы, – ответил дядя Хильдинг. – Пусть бы сами оптовики вышли в море, а то они ни разу в жизни и сетей-то не ставили, а только деньги загребать умеют! Что до меня, то я теперь с места не сдвинусь, пока нам не станут платить за рыбу как следует!.. Передай маме, что я скоро буду дома, – добавил он, обращаясь к Оке.
Дядя Хильдинг хотел было сгоряча совсем отказаться от зимнего лова, однако дело кончилось тем, что он лишь перегнал лодку в Биркегарда, чтобы иметь ее под рукой на случай, если погода и цены на салаку переменятся к лучшему.
В водах около Скальвикена салака за последние десятилетия совсем перестала появляться, к тому же лову здесь обычно мешал ледяной барьер вдоль всего берега.
– В этом году лед совсем как в старые времена, – заметила как-то бабушка.
В тот день дядя Хильдинг отправился на охоту. Он вернулся домой с тремя нырками. С широких клювов стекали капли крови, рисуя красную цепочку на снегу.
– Двумя выстрелами уложил! – сообщил он горделиво и вспомнил по этому случаю самую короткую охотничью историю в Нуринге:
На море
С лодки
Из винтовки
Отбил утке клюв!
Бабушка усмехнулась и протянула птиц Оке. Была бы жизнь получше, она начинила бы их черносливом и зажарила в масле…
– Сходи на чердак, обери перья да сбереги их – пойдут на подушки, – сказала она.
Перепончатая кожа на утиных лапках казалась неприятно холодной на ощупь, и было больно смотреть на пробитые дробью ранки в красивых птичьих грудках. Однако выдернув первую горсть пуха, Оке стал уже предвкушать вкусный обед. Что, если бабушка все-таки зажарит их!
Он уже забыл, когда они в последний раз могли позволить себе намазать кусок хлеба маргарином. Соленая рыба и вареный картофель успели основательно приесться. Случалось, что у него как-то странно мелькало перед глазами и он ощущал приступы голода, хотя не мог заставить себя ничего проглотить.
Может быть, права бабушка, когда говорит, что он слишком утомляет зрение?
В школе только что открылась библиотека – целый большой шкаф, пятьдесят книг! Каждую пятницу Русен отпирал стеклянные дверцы.
– Тебе, конечно, надо книгу потолще, – поддразнивал он обычно Оке, щелкая его по уху отполированным острым ногтем.
Оке смущался, краснел, но каждый раз уносил домой по две книги. Пустые романы для детей учитель ему не предлагал, не читал он ему и обычных долгих наставлений о том, что нельзя пачкать книги и загибать углы страниц.
– Вот тебе книга о восстании Дакке, но только помни, что он был, собственно, каналья, хотя автор и симпатизирует ему, – сказал Русен, когда Оке пришел за очередной книгой.
Слова учителя, которому Оке во всем, что касалось книг, верил больше, чем кому-либо другому, сильно испортили ему удовольствие от толстого романа. Оке хотелось верить герою во всем… Когда вождь повстанцев, выступивших против Густава Васы, пал на поле битвы, пронзенный множеством стрел, Оке даже не знал, радоваться ему или горевать.
– Что-то сегодня мой ревматизм разыгрался! – ворчала про себя бабушка. Она пришла в сени под лестницу взять из мешка отрубей для свиньи.
День выдался на редкость тихий, и вечерняя заря долго держалась в морозных сумерках. Оке удивился, увидев, как на склоне холма вдруг завихрилось облачко снега. Снежинки тут же осели горстью белого пуха. Тишина стала еще глубже, будто все вокруг притаилось в немом ожидании.
Внезапно над лесом пронесся тяжелый вздох, верхушки сосен беспомощно закачались, и в то же мгновение все за окном скрылось в снежном вихре. Ветер свистел и выл во всех щелях, крыша стонала под его напором – казалось, дом покачивается на своем скалистом ложе.
– Я знала, что будет вьюга! – воскликнула бабушка. – Вот уже которые сутки все косточки ноют.
Дядя Хильдинг вызвался сделать что надо в хлеву.
– Да ты и подоить-то не сможешь! – возразила было бабушка.
– А сколько раз я доил мальчишкой, когда вы уходили на работу к хозяину! – ответил он обиженно и забрал у нее подойники.
В глубине души бабушка была только рада. В такой вечер лучше сидеть в теплой комнате перед очагом. Она внимательно прислушивалась к мощному гулу непогоды, вспоминая прошлые бураны, но ничего похожего не могла припомнить.
– Да, об этом шторме долго будут говорить, – произнесла она наконец серьезно.
– Ни в коем случае не выходите! – предупредил дядя Хильдинг, вернувшись с молоком.
Сам же он надел меховой полушубок, поднял воротник, так что нос почти исчез в овечьей шерсти, и сунул в карман маленький фонарик.
– А ты куда? – встрепенулась бабушка.
– Дойду до Биркегарда. Надо проверить лодку, чтобы море не разбило или не унесло ее.
Бабушка побледнела. Дорога шла только до деревни, дальше надо было пробираться по узким, запутанным тропкам.
– В такой буран ты непременно заблудишься на мысу.
Дядя Хильдинг только усмехнулся:
– Да я здесь с закрытыми глазами пройду!
– Во всяком случае, берегись, чтобы тебя не пришибло падающим деревом.
Дверь уже придавило снаружи высоким снежным сугробом, так что дяде Хильдингу пришлось поднажать на нее плечом. Сильный порыв ветра ворвался в дымоход и швырнул угольки на пол. Бабушка закашлялась от едкого дыма, Оке кинулся спасать половики.
– Придется топить осторожнее, – заметила бабушка. – Подкладывай не больше одного полешка зараз.
Неумолчный гул шторма перешел в ураганный рев. Яблоня отчаянно хлестала ветвями по крыше. Она всегда качалась и скрипела в ветреные ночи, но каждый раз, как кто-нибудь предлагал спилить ее, бабушка решительно возражала.
– Она у нас самая плодовитая, – говорила бабушка, а про себя еще думала, что ей будет недоставать привычного скрипа.
Вдруг Оке пронизал страх: он вспомнил, что пользовался дядиным фонариком без спросу и почти истратил батарейку.
– Не бойся, – заговорила бабушка, заметив его тревогу. – Хильдинг зайдет к кому-нибудь по дороге, если увидит, что не пройти. Мне бы только знать, что он надежно закрыл двери в хлев.
Бабушка имела в виду дверцу, через которую выносили навоз: она запиралась деревянной щеколдой, а при сильном ветре бабушка припирала ее еще и подпоркой.
– Если она распахнется, вся скотина замерзнет.
Оке разыскал керосиновый фонарь и захватил на всякий случай целый коробок спичек:
– Я пойду проверю.
– Только будь осторожен с огнем, если ветер фонарь задует, – предупредила бабушка.
Едва Оке вышел за дверь, как фонарь погас, словно незащищенная свеча. Морозный воздух проник сквозь ткань одежды, в лицо захлестали колючие ледяные иголки. Спотыкаясь, согнувшись пополам, Оке пробивался к хлеву. Его то и дело отбрасывало ветром назад. Особенно трудно оказалось преодолеть небольшой оледеневший участок. Наконец Оке догадался идти спиной к ветру, сильно наклоняясь, когда налетал особенно резкий порыв.
Что-то большое, черное прокатилось по сугробам и с грохотом врезалось в ствол рябины – очевидно, сметенная ветром клетка для цыплят.
В хлеву было тепло и уютно, хотя стены дрожали и поскрипывали. Сквозь щели в задней дверце залетал снег, тая в канавке для навоза. Дядя Хильдинг подпер ее надежно: бабушка зря беспокоилась.
Оке поставил еще одну подпорку и решил немного передохнуть. Корова шумно жевала жвачку и недоуменно смотрела на него большими фосфоресцирующими глазами. Она явно не могла понять, что он тут делает среди ночи, когда ей уже задали вечерний корм.
Но вот Оке снова нырнул в буран. Теперь ветер дул ему в спину, подталкивая так, что ноги едва поспевали. Вдруг он увидел колеблющийся отсвет на крыльце. Бабушка вооружилась маленьким штормовым фонарем и направлялась сама к хлеву.
– Я иду! Вернись! – закричал Оке отчаянно, но ветер сорвал крик с его губ и утопил в своем гуле.
Если бабушка успеет дойти до скользкого места, она может упасть и сильно разбиться!
– Тебя не было так долго, что я уж подумала – с тобой случилась беда, – объяснила она ему, когда они вместе вошли в дом.
Бабушка поставила на угли чайник, на тот случай, если дядя Хильдинг все же вернется.
– Ты бы ложился, – предложила она Оке, но он отказался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39