Затем правой рукой он вынул из кармана револьвер, а левой быстро расстегнул пуговицы на жилетке. Приставив дуло к груди напротив сердца, он нажал на курок. Мы все вздрогнули от раздавшегося выстрела, а молодой человек рухнул на спину.
В тот же момент Кантрель повел нас дальше, а в комнату, рванув резко дверь, вошел помощник.
Просто одетые женщина и ее сын, не упустившие ничего из происходившего на их глазах, стояли, обнявшись, со следами сильного волнения на лице.
Мы продолжали свой путь вдоль прозрачной стены, за которой видна была теперь лишь пустая площадка, ожидавшая, как видно, появления новых персонажей.
Дойдя до конца гигантской клетки, Кантрель свернул налево, прошел в конец стеклянной перегородки метров двадцать и свернул налево еще раз. Теперь мы медленно шли вместе с ним в направлении террасы вдоль той из двух последних стеклянных стенок, которую мы еще не обследовали.
Вскоре Кантрель остановился, указал пальцем на стекло, и мы увидели метрах в трех за ним большой предмет цилиндрической с|юрмы из темного металла, оснащенный разного рода ручками и имевший фута два в диаметре и пять в высоту. Метр сообщил нам, что это – электрический аппарат его изобретения, предназначенный, главным образом, для выработки сильного холода. Еще шесть таких же аппаратов занимали вместе с первым всю длину помещения и располагались в идеально симметричном порядке параллельно еще одной хрупкой стенке, посредине которой находилась пока что закрытая двухстворчатая дверь, разделявшая помещение на две одинаковые части.
Объяснив нам, что с помощью этих семи аппаратов во всей клетке поддерживается постоянная температура, Кантрель вернулся назад, но через секунду вновь присоединился к нам и повел нашу группу по аллее, посыпанной желтым песком, тянувшейся по прямой, вплоть до видневшегося далеко впереди плавного поворота, а пока же на нескольких метрах сужавшейся, чтобы затем вновь обрести свою нормальную ширину.
В то время как каждый шаг удалял нас от гигантской стеклянной клетки и террасы, Кантрель прояснял все то, что успели увидеть наши глаза и услышать наши уши.
Обнаружив, какие великолепные рефлексы удалось получить на лицевых нервах Дантона, переставших жить более века тому назад, Кантрель задумал создать полную иллюзию жизни недавно умерших людей, предотвратив малейшую их порчу с помощью сильного холода.
Однако необходимость в низкой температуре не позволяла использовать электризующую силу слюдяной воды, которая быстро замерзла, а посему в ней окончательно застывал бы и каждый покойник.
После долгих опытов на трупах, вовремя помещенных в нужные условия, после продолжительных поисков метр создал в конце концов «виталин», а вместе с ним и «воскресин» – красноватое вещество на основе эритрита, которое, если ввести его в жидком виде в череп мертвеца через проделанное сбоку отверстие, охватывало мозг со всех сторон и затвердевало. Теперь достаточно было прикоснуться к какой-либо точке созданной таким путем внутренней оболочки виталином – коричневым металлом, который можно было легко вводить в виде короткого стержня в уже проделанное отверстие, чтобы два этих новых тела, инертные, пока находятся в разобщенном состоянии, мгновенно производили мощный электрический разряд, проникавший в мозг, побеждавший неподвижность трупа и придававший ему поразительную видимость жизни. Вследствие удивительного пробуждения памяти труп сразу же воспроизводил, причем с высокой точностью, мельчайшие движения, совершавшиеся человеком в те или иные знаменательные моменты его жизни, и после этого, не останавливаясь ни на минуту, он бесконечно долго повторял все тот же неизменный набор жестов и движений, выбранный раз и навсегда. При этом иллюзия жизни была абсолютной: живость взгляда, дыхание, речь, различные действия, переходы – здесь было все.
После того как об открытии стало известно, к Кантрелю посыпались письма от многих удрученных горем семей, желавших увидеть ожившего на их глазах после рокового мига кого-нибудь из безвозвратно ушедших родственников. Кантрель для удобства расширил частично одну из аллей в своем парке и построил нечто вроде огромного прямоугольного зала, собранного из металлического каркаса с потолком и стеклянными стенами. В зале он установил свои электрические холодильные аппараты для постоянного поддержания холода, достаточного, чтобы предохранить тела от разложения, и в то же время такого, чтобы ткани их не зацепенели. Сам же Кантрель и его помощники должны были потеплее одеваться, когда им приходилось проводить в зале длительное время.
При помещении в этот просторный ледник каждому покойнику, принятому Кантрелем, делали внутричерепную инъекцию воскресина. Вещество вводилось через маленькое отверстие, просверливаемое над правым ухом, которое, впрочем, вскоре затыкалось плотной виталиновой пробкой.
Как только воскресни и виталин входили в соприкосновение, покойник начинал двигаться, а находившийся рядом, тщательно укутанный свидетель его жизни по жестам и словам пытался узнать воспроизводимую сцену, которая могла состоять из цепочки нескольких отдельных эпизодов.
На этой исследовательской стадии Кантрель и его помощники держались вблизи двигавшегося трупа и следили за каждым его жестом, чтобы оказать при необходимости нужную помощь. Они подметили, что точное повторение мышечных усилий, служивших при жизни для поднятия какого-либо тяжелого предмета (которого теперь здесь не было), приводило к потере равновесия, которое, если не принять немедленных мер, влекло за собой падение покойника. Точно так же, если ноги, ступавшие по ровному полу, решили бы вдруг подняться или спуститься по воображаемым ступенькам, нужно было быть готовым в любой момент заменить своей рукой несуществующую стену, о которую вдруг захотел бы опереться плечом покойник, или же подхватить его, если бы он вообразил, что перед ним кресло, и сел в него.
После такого знакомства с воспроизводимым эпизодом Кантрель тщательно записывал все детали и создавал в одном из мест стеклянного зала точную копию нужной обстановки, пользуясь как можно чаще для этого подлинными предметами. В тех случаях, когда произносились слова, в соответствующем месте стены проделы-валось малюсенькое слуховое окошко, заклеенное кружком из шелковой бумаги.
Предоставленный сам себе и одетый соответственно своей роли труп теперь передвигался свободно и без опасности упасть среди правильно расставленной мебели и различных предметов обстановки, служивших опорой и поддержкой. По окончании цикла действий его возвращали на первоначальное место и он снова повторял только что проделанные упражнения. Свою покойничью недвижимость он обретал, как только палочку из виталина извлекали за малюсенькое токопроводящее колечко, а когда Виталии вновь вставляли в череп через прикрытое волосами отверстие, труп принимался играть свою роль с самого начала.
Если того требовало содержание сцены, Кантрель нанимал статистов. Поддевая толстые вязаные свитера под костюм, необходимый для соответствия персонажу, и покрывая голову густым париком, они смело оставались в ледяном холоде клетки.
Так, прибывая по очереди, восемь покойников были подвергнуты в Locus Solus новой обработке и вновь переживали здесь эпизоды из своих прошлых жизней, связанные с определенным сплетением событий.
№ 1. Поэт Жерар Ловерис, доставленный его вдовой, которую в ее безутешном горе поддерживала только надежда на мнимое воскресение, обещанное Кантрелем.
За последние пятнадцать лет Жерар с успехом издал в Париже ряд замечательных поэм, причем ему особенно удавалась передача местного колорита самых отдаленных краев.
Особенности его дара без конца толкали его в путешествия, и чтобы избежать постоянных тяжелых разлук, поэт возил с собой по всему свету молодую жену Клотильду, как и он, неплохо владевшую всеми основными европейскими языками, и сына Флорана – крепкого ребенка, легко переносившего тяготы бродячей жизни.
Как-то, когда они ехали в дорожной карете по голым калабрийским ущельям в Аспромонте, на них напала шайка бандитов под предводительством знаменитого атамана Грокко, известного частыми дерзкими и жестокими нападениями на путников.
Раненый кинжалом в левую ногу при первой же попытке сопротивления, Жерар был схвачен вместе с двухлетним Флораном. Клотильду Грокко оставил на свободе, но предупредил, что спасти обоих пленников от смерти она сможет, только если принесет пятьдесят тысяч франков ко дню, на который назначена их казнь. Затем он достал из-за пояса письменный набор с гербовой бумагой и принудил поэта, от которого не ускользнуло ни одно слово из приговора, выписать Клотильде доверенность на получение денег. Жерара с Флораном отвели на вершину крутой горы и заперли в старой часовне заброшенной крепости, где Грокко с горем пополам держал свой лагерь.
Поэт не видел для себя никакой возможности спастись. Грокко совершенно ошибочно принял его за праздного богача, путешествующего удовольствия ради, и назначил слишком высокий выкуп, едва ли Клотильда могла надеяться собрать хоть пятую часть его. Если же деньги вовремя не доставлялись, бандит ни на час не откладывал время казни.
И все же после долгих раздумий Жерару пришел на ум смелый способ спасти хотя бы Флорана. Пообещав несколько тысяч франков, которые, как он знал, Клотильда сумеет без труда достать, поэт подкупил своего сторожа – некого Пьянкастелли, считавшегося самым хитрым в банде и решившегося на рискованное дело, взяв в помощники лишь сожительницу свою Марту.
В шайке у многих разбойников были любовницы, не подчинявшиеся никакой дисциплине и ходившие по близлежащим городам за припасами. Столь же вольная, как и ее товарки, Марта должна была тайно отвести Флорана к Клотильде, получив за это условленную сумму, которую она принесет Пьянкастелли, после чего сообщники быстро покинут логово Грокко во избежание наказания.
Поэт отказался бежать сам, чтобы таким образом спасти сына. Грокко часто проходил мимо часовни, расположенной вровень с землей, и видел в окно Жерара, так что, если бы тот вдруг бежал, то погоня за ним не заставила бы себя долго ждать. Оставаясь же на месте, отец прикрывал исчезновение сына, чье бегство также во многом зависело от удачи, а путь к спасению обещал быть долгим и трудным.
Грокко опасался, как бы его пленники в стремлении вырваться на волю не снеслись с кем-либо на стороне, и потому всегда строго следил за тем, чтобы у них не было ни перьев, ни карандашей.
Пьянкастелли нарушил на время сей запрет и предоставил узнику возможность написать Клотильде записку о вручении определенной суммы женщине, которая приведет к ней Флорана. На следующий день, еще до рассвета, снабженная письмом Марта ушла вместе с ребенком, укрывая его своим плащом.
Но в тот день, узнав внезапно о приближении группы богатых путешественников, которых стоило захватить, Грокко взял на вылазку Пьянкастелли, так как ценил его помощь и советы в таких серьезных предприятиях.
К Жерару же приставили другого стража – Луппатто, и пленник весь дрожал от мысли, что исчезновение его сына будет обнаружено и Марту вместе с ним без труда догонят.
К счастью, когда Луццатто в первый раз принес ему поесть, он не обратил внимание на отсутствие ребенка, решив, очевидно, что тот еще спит в куче тряпья, сваленной в темном углу часовни. Однако поэт боялся, что в следующий раз его новый тюремщик обязательно увидит, что ребенка нет и дело раскроется еще до того, как Марта окажется недосягаемой для преследователей. Жерар стал думать, как избежать опасности.
У одной из стен часовни валялась разбитая на куски среди обломков алтаря статуя Богоматери в натуральную величину, а рядом – выпавшая из державших его когда-то материнских рук и оставшаяся невредимой фигурка младенца. Поэт решил обмануть Луццатто при помощи ребенка, сделанного из камня.
Надо сказать, что Грокко передал ему какую-то мазь, чтобы лечить рану на левой ноге, полученную им при нападении на карету, и мазь эта по цвету не отличалась от цвета кожи. Жерар взял статуэтку божественного дитяти, намазал ему мазью лицо, уши, шею и уложил на подстилку Флорана. Довольный полученным результатом, он стал думать, как прикрыть каменные волосы. Лучше всего для этой цели подошел бы белый чепец. Но как его сделать? По выработанной им во многих путешествиях привычке, на Жераре было цветное белье, и яркий чепец вполне мог бы вызвать подозрения.
Часовня освещалась только светом из одного окна, забранного толстой решеткой, установленной на нем в свое время как защита от ночных грабителей. Решетка эта находилась в глубине своеобразной узкой ниши, образованной углублением фасада. Снаружи в углу этой ниши виднелась куча всевозможных отбросов – огрызков, объедков, корок и кожуры.
Узник решил попробовать найти что-либо подходящее в этой свалке, которую он мог рассматривать через немного выступающую наружу решетку. Увидев сверху кучи большое количество кожуры, он вспомнил, что накануне один из разбойников стащил с крестьянской повозки корзину груш и вся шайка потом ими угощалась. Узнал об этом он от Пьянкастелли, принесшего ему одну грушу на ужин.
Осененный внезапной мыслью, Жерар просунул руку между прутьями и собрал все белые остатки от груш висевшие на черенках, и отделил их, оторвав семечки и то, что их окружало. Он получил толстые грубые нити и старательно разделил их на нити более тонкие, из которых его неумелые пальцы, неустанно трудясь, связали постепенно чепчик, похожий на настоящий. Одетая в этот головной убор, укрытая по шею и повернутая лицом к стене, статуэтка была похожа на настоящего ребенка. Мазь хорошо имитировала кожу, а чепчик казался сделанным из ткани.
Затем поэт старательно подобрал все следы своего труда, которые могли выдать его, и вернул их на послужившую ему таким образом кучу.
Когда Луццатто принес обед, Жерар, подавив страшное волнение, попросил его не шуметь, чтобы не нарушить, пояснил он, сон Флорана, захворавшего с утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34