Так до самого своего последнего часа несчастный грешник мучился от неизлечимого недуга.
№ 3. Эпизод, описанный поэтом Жильбером в его «Пережитых восточных снах».
Году эдак в 1778, будучи исполненным любопытства дилетантом и испытывая благородную жажду творческих ощущений, Жильбер предпринял длительное путешествие в Малую Азию, в преддверии которого он посвятил долгие месяцы усердному изучению арабского языка.
Посетив много разных мест и городков, он добрался до развалин Баальбека – главной цели своих странствий.
То самое важное, чем знаменитый мертвый город привлекал к себе его любопытство, заключалось в памяти о великом сатирическом поэте Миссире, чьи произведения, частью дошедшие до нас, появились в эпоху расцвета Баальбека.
Как сатирик Жильбер до фанатизма восхищался Миссиром, справедливо считая его своим духовным прародителем.
В первый же день путешественник разыскал главную площадь, куда, по преданиям, Миссир приходил в определенные дни и нараспев читал благоговейно внемлющей толпе свои новоиспеченные стихи, подчеркивая ритм слов своих позваниванием нечетного систра.
Жильбер был знаком со многими противоречащими друг другу и исполненными яростной страсти сочинениями различных знатоков творчества Миссира, писавших под впечатлением народного предания, в котором с большой уверенностью говорилось, что великий поэт обладал необычным систром. Некоторые из них заявляли, что это невозможно, ссылаясь на то, что на древних систрах, изображенных на рисунках и памятниках, было четыре или шесть поперечных металлических прутков, и приводили в подтверждение результаты раскопок, при которых не было найдено ни одного непарного систра. По мнению же других, следовало тем не менее довериться авторитетным преданиям и признать, что Миссир захотел отличиться, использовав единственный в своем роде инструмент.
Отослав своих проводников в сторону, Жильбер остался поразмышлять в одиночестве на месте, освященном почитаемой тенью своего далекого предтечи. В лежавших вокруг него развалинах он хотел увидеть древний многолюдный и богатый город и испытывал волнение при мысли о том, что наверняка ступает по камням, сохранившим следы ног Миссира.
Близился вечер, но Жильбер, забыв о времени, погрузился в думы, недвижно сидя среди старых разбросанных камней, бывших когда-то частью зданий.
Только с наступлением темной ночи он решился наконец покинуть притягивавшее его место. Поднимаясь с камня, он заметил вдруг неподалеку свет – тонкий дрожащий лучик, пробивавшийся вверх из какого-то глубокого подземелья.
Жильбер подошел ближе и ступил на старые плиты разрушенного некогда дворца. Мерцающий свет проходил сквозь узкую щель между двумя плитами.
Заглянув в освещенную щель, поэт разглядел просторную залу, по которой среди затейливых груд предметов, тканей и украшений расхаживали два незнакомца. Один из них держал в руке лампу.
Прислушавшись к разговору двух этих приятелей, по виду местных жителей, Жильбер без труда понял их замыслы. Младший из них наткнулся как-то в подземных помещениях, о существовании которых никто не подозревал, на всевозможные древние вещи, постепенно снесенные им в ту залу, где они теперь находились и куда было чрезвычайно трудно проникнуть. Старший – очевидно, моряк – предлагал раз в году забирать отсюда часть сокровищ и подвозить их ночью на тележке к морю, а там их перегружали бы на судно и он отвозил бы их в далекие края, чтобы продавать по баснословным ценам. Сообщники делили бы прибыль между собой, держа все дело в тайне, дабы избежать справедливых требований их соотечественников, имевших одинаковые с ними права на этот общий клад.
Ходя взад и вперед по проходу, молодцы отбирали предметы, которые они собирались доставить под покровом ночи к морю. Отобрав необходимое, они удалились и выбрались из подземелья так, что Жильбер не смог понять, где же находится вход. Напрасны были и все его усилия заметить незнакомцев в каком-либо месте развалин.
Не слыша более никаких звуков, охваченный безумным любопытством поэт во что бы то ни стало хотел коснуться руками и полюбоваться наедине, до того, как их увидят все остальные, неведомыми ему сокровищами, лежавшими совсем рядом. Вышедшая недавно луна заливала своим светом две лежавшие у его ног плиты. Жильбер обнаружил, что на одной из них не было следов скрепляющего раствора. Руки его Рэимон Руссе ль
нашли, за что ухватиться в щели между плитами, а потом тяжелый камень был приподнят и отвален в сторону.
Цепляясь пальцами за края открытого им прохода, Жильбер быстро скользнул в него, повис на вытянутых руках и наконец легко соскочил вниз.
Лунный свет потоком лился в отверстие из-под плиты, и поэт лихорадочно и с восхищением принялся разглядывать ткани, украшения, музыкальные инструменты, статуэтки, сваленные в этом захватывающем дух музее.
Но вдруг он остановился, весь дрожа от изумления и волнения. Перед ним, освещенный мертвенно бледным светом, посреди различных безделушек стоял систр с пятью прутками! Он торопливо схватил его, чтобы рассмотреть поближе, и разглядел на рукоятке имя Миссира, вырезанное доподлинными буквами, убедившее его в том, что в его руки попал знаменитый непарный систр, вызывавший доселе столько споров.
Ослепленный находкой, Жильбер взгромоздил друг на друга несколько ящиков и стульев и благополучно выбрался из подвала.
Оказавшись снова наверху, он вернулся на то место, где так долго простоял в задумчивости, и пьяный от радости прочитал в оригинале самые прекрасные стихи Миссира, тихонько покачивая систром, которого касалась когда-то рука великого поэта.
Залитый лунным светом, охваченный приподнятым волнением, Жильбер, казалось, ощущал дыхание Миссира в своей груди. Он стоял именно там, где его кумир в далекие времена читал толпе речитативом свои новые творения, отбивая такт тем самым инструментом, звучание которого раздавалось теперь в ночной тиши!
После долгих минут упоения поэзией и думами о прошлом Жильбер отыскал своих проводников и сообщил им о спрятанных в подземелье сокровищах и о подслушанном им разговоре. Была устроена западня, и в ту же ночь оба злоумышленника были схвачены в момент, когда они приступили к исполнению своих грабительских планов.
В благодарность за оказанную важную услугу Жильберу преподнесли в дар систр Миссира, и он до конца жизни трепетно хранил бесценную реликвию.
№ 4. Ломбардская легенда, поразительно похожая на притчу о курице, несущей золотые яйца.
Жил был когда-то в Бергаме карлик по имени Пиццигини.
Каждый год в первый день весны под действием сил обновляющейся природы поры на его коже раскрывались и все тело исходило кровавым потом.
В народе считалось, что если это кровопотение сильное, то можно ждать благоприятной погоды и заранее быть уверенным в богатом урожае; когда же пот выделялся не обильно, то следовало готовиться к большой засухе, за которой последуют голод и разруха. Надо сказать, что верования эти постоянно подтверждались жизнью.
Когда наступало время этой странной болезни, которая к тому же сопровождалась таким жаром, что ему приходилось укладываться в постель, за Пиццигини всегда наблюдала кучка земледельцев и в зависимости от количества вышедшей в виде пота крови по всем долинам этого края от одного селянина к другому передавалось веселье или уныние.
Если предсказание оказывалось удовлетворительным, крестьяне, уверенные, что прекрасный урожай принесет им долгие дни отдыха и радости, благодарили карлика и посылали ему всевозможные дары. Их суеверие превращало его в подобие божества. Принимая следствие за причину, они полагали, что Пиццигини по своей воле посылает хороший или плохой урожай, и в случае удачного предсказания побуждали его щедростью своих даров ублажить их еще и на следующий год.
Напротив, если пота было мало, никаких подарков карлик не получал.
Ленивому и развращенному Пиццигини очень нравилось пользоваться благами, стоившими самому ему столь малого труда. Всякий раз, когда кровь в достаточном количестве заливала его белье и постель, дары, посылавшиеся ему со всех уголков края, давали ему возможность жить целый год в покойной и пышной праздности. Но будучи слишком слабовольным и непредусмотрительным, чтобы откладывать что-то на черный день, после каждого слабого кровопотения он впадал в нищету.
Как-то раз весной, накануне ожидаемого всеми дня, перед тем как улечься в кровать и претерпеть свое лихорадочное потение, он спрятал в постели нож, дабы при необходимости помочь природному явлению.
И вышло так, что у нашего уродца тело лишь чуть-чуть увлажнилось. На лице его едва можно было заметить несколько красных капелек. Страшась грозящих ему долгих месяцев голодной жизни, он схватил нож и, делая вид, что извивается от жара, нанес себе на руки, ноги и туловище глубокие порезы, не вызвав при этом подозрений у наблюдавших за ним крестьян.
Кровь стала заливать белье к великой радости всех стоявших у кровати. Но раненый карлик уже не мог остановить кровотечение. Обрадованные же крестьяне оставили его истекать кровью в полумертвом состоянии и поспешили известить весь люд, что никогда еще, просто-таки никогда, красный пот не выделялся столь обильно.
Пиццигини удостоился необычайно хороших и многочисленных подношений, хотя сам он страшно ослабел, исхудал и едва передвигался, пугая всех мертвенной бледностью.
Однако в тот год разразилась небывалая засуха и жестокий голод воцарился повсеместно. Впервые предсказания недомерка не сбылись.
Те, кто наблюдал за карликом во время его кровепотного приступа, почуяли подвох и усомнились в его мнимых лихорадочных дерганьях, а усомнившись, заставили его показать свое тело и обнаружили на нем рубцы от им самолично нанесенных себе ран.
Весть об обмане вызвала огромное возмущение и презрение к плуту, выманившему себе прекрасные дары и тем самым еще больше усугубившему нищету народа.
Но все же людское суеверие предохраняло Пиццигини от каких-либо грубых нападок, и люди ничего не предпринимали против этого своеобразного идола, который, по единодушному мнению, мог еще принести в будущем немало пользы крестьянину. Было решено лишь отныне более тщательно следить за явлением алого пота.
Тем временем карлик, посмеиваясь исподтишка, продолжал бессовестно и на виду у всех тратить нажитое обманом, тогда как весь край был близок к агонии.
Бледность его и истощение достигли при этом крайних пределов, и он предавался своим непрекращающимся оргиям, словно какой-то призрак.
На следующий год, когда подошел обычный весенний срок, Пиццигини улегся, как положено, на кровать, но уже под неусыпными взорами окружавших его людей. Напрасно, однако, все ждали появления кровавого пота. Пораженный малокровием со времени того страшного кровопускания, плюгавый человечек оказался теперь неспособным на новую демонстрацию своего странного феномена, который до сих пор проявлялся регулярно, хотя и с разной силой.
Карлик не получил никаких подарков.
Четыре месяца спустя необычайно богатый и обильный урожай показал всем никчемность карлика как предсказателя.
Обреченный на одиночество и презрение Пиццигини, собственноручно зарезавший курицу, несущую золотые яйца, жил с тех пор в беспросветных лишениях, ибо кровь его так и не восстановилась и никогда больше ежегодное кровопотение не возобновлялось.
№ 5. Сюжет из мифологии о том, как изнуренный от усталости Атлант, сбросил однажды небесную сферу со своих плеч, чтобы тут же, подобно закапризничавшему ребенку, со страшной силой пнуть ногой ненавистное бремя, нести которое он был обречен вечно. Пятка его угодила прямо в Козерога, чем и стали объяснять впоследствии чрезвычайную несуразность фигуры, образованной после такого удара звездами этого созвездия.
№ 6. Случай из жизни Вольтера, почерпнутый из переписки Фридриха Великого.
Осенью 1775 года пресыщенный славой восьмидесятилетний Вольтер гостил у Фридриха в замке Сан Суси.
Как-то два друга прогуливались вблизи королевской резиденции, и Фридрих с восхищением внимал увлекательным речам своего выдающегося спутника, а тот, войдя в раж, остроумно и пылко излагал свои бескомпромиссные антирелигиозные воззрения.
Так, в беседе, друзья забыли о времени, и закат солнца застал их в чистом поле. Как раз в этот момент Вольтер разразился особенно резкой тирадой против старых догм, с которыми он так долго боролся. Вдруг он умолк на средине фразы и застыл на месте, охваченный сильным волнением.
В нескольких шагах от них совсем еще юная девушка опустилась на колени, заслышав доносившийся от часовенки звук далекого колокола, звавшего на молитву. Сложив руки и обратив лицо к небу, девушка громким голосом и с чувством молилась, даже не замечая двух незнакомцев, – так далеко, в края мечты и света, стремительно уносил ее восторг.
Вольтер глядел на нее с невыразимой тоской, отчего его худое лицо стало еще более землистым, чем обычно. От сильного волнения черты его судорожно сжались, и при звуке священных слов услышанной им рядом молитвы с уст его бессознательно, словно песнопение, сорвалось латинское слово «Dubito» – «Я сомневаюсь».
Сомнение это наверняка касалось его собственных учений об атеизме. Можно было подумать, что при виде отрешенного выражения лица молящейся девушки на него снизошло некое озарение, а близость смерти, чему в его возрасте удивляться не приходилось, навеяла страх перед вечными муками, охвативший все его существо.
Состояние это длилось всего мгновение. Ироническая улыбка вновь мелькнула, и начатая фраза была завершена язвительным тоном.
И все же потрясение состоялось, и Фридрих навсегда запомнил тот краткий и бесценный миг, когда Вольтер испытал мистическое озарение.
№ 7. Событие, прямо касающееся гения Рихарда Вагнера.
17 октября 1813 года, Лейпциг, перемирие, объявленное между французами и союзными войсками, прервало начатую накануне смертельную битву, которой суждено было с таким ожесточением продолжаться еще два следующих дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34