Мы уже нашли там десятки корпусов, но почти все - это яхты
и небольшие лодки, относительно новые. Мы нашли остатки великолепной
моторной лодки "Додж" выпуска 1920 года, которая затонула максимум шесть
месяцев назад. Летом же мы хотим прощупать дно моря подводным сонаром,
чтобы как можно более точно определить положение "Дэвида Дарка".
- Но он же наверняка давно сгнил. От него ничего не осталось.
- Думаю, осталось, - возразил Эдвард. - Ил в том месте настолько
жидкий, что в него можно легко погрузить руку по локоть. В одном месте я
чуть не провалился в него по пояс. Если "Дэвид Дарк" затонул где-то там,
то он погрузился в ил по ватерлинию, а потом постепенно опускался все
глубже. Все деревянные части сохраняются под илом великолепно. К тому же
мимо залива Грейнитхед протекает исключительно холодное течение, впадающее
в Салемский залив, оно должно законсервировать открытые части корабля.
Грибы и бактерии не любят холодной воды, так же, как и морские ракушки, и
древоточцы.
- Крайне благодарен за лекцию по морской биологии, - буркнул я. - Но
на что ты надеешься, если в конце концов все же найдешь "Дэвида Дарка"?
Эдвард посмотрел на меня с предельным удивлением и развел руками.
- Конечно же, мы поднимем его на поверхность, - заявил он так, будто
это было очевидно для всех с самого начала. - А потом проверим, что же
находится в его трюме.

12
Эдвард Уордвелл подвез меня на своем обшарпанном голубом "джипе" до
рыбного ресторана "Западный Берег", а я поставил ему обед: суп из
моллюсков и антрекот. Впервые за последние два дня я почувствовал, что
по-настоящему голоден. Я уплел двойную порцию ирландских булочек к супу и
внушительную тарелку салата ко второму.
Ресторан был украшен рыбацкими сетями в стиле, распространенном на
всем побережье Новой Англии, но в нем царил уютный полумрак, все выглядело
нормально, а моллюски шли в горло великолепно.
После переживаний последней ночи единственное, чего бы я хотел, так
это спокойного уголка и вкусной еды.
Эдвард рассказал мне, что он начал плавать с аквалангом в Сан-Диего,
когда ему было всего пятнадцать лет.
- Аквалангист из меня так себе, - заявил он, - но это, видимо, только
увеличивает мой интерес к подводной археологии.
Опровергая популярное мнение, гласящее, что Тихий океан и Карибское
море прямо-таки кишат обломками испанских кораблей с золотом, Эдвард
заявил, что лучше всего сохранившиеся корабли всегда находятся в северных
водах.
- Например, в Средиземном море деревянный корабль выдержит в воде
пять лет. В водах Тихого океана максимум год, если повезет. Изделия из
железа выдерживают в теплых морях только от тридцати до сорока лет.
Он рисовал пальцем кружки на поверхности стола.
- Изучая морскую археологию, начинаешь понимать, что никакого "просто
океана" нет. В разных местах под водой царят разные условия, так же как и
на суше. Возьмем, например, "Вазу", который затонул в Стокгольмском заливе
в 1628 году и был извлечен почти целым в 1961 году. Корпус сохранился
удивительно хорошо просто потому, что в холодных морях нет моллюсков,
которые точат дерево. А в Сойленте, у входа в залив Саутгемптон и залив
Портсмут в Англии, корпус "Ройял Джордж" пролежал на дне пятьдесят три
года и совсем неплохо сохранился. "Эдгар" спустя сто тридцать три года
после затопления все еще обходится стороной другими кораблями.
Классический пример - это, конечно, "Мэри Роуз", утонувшая в 1545 году,
почти на сто пятьдесят лет раньше, чем "Дэвид Дарк", однако сохранившаяся,
точнее, сохранилась та часть ее корпуса, которая была погребена в иле.
- Но подъем "Вазы" и "Мэри Роуз" стоили сотни тысяч долларов, -
напомнил я ему. - Каким чудом ты хочешь поднять "Дэвида Дарка", если у
тебя даже нет тысячи долларов, чтобы заплатить за картину?
- Сначала я должен локализовать корабль, доказать, что он находится в
этом месте. Лишь после этого я могу обратиться к Музею Пибоди, Институту
Эссекса и городскому совету по поводу сбора средств.
- Ты очень уверен в себе.
- Приходится. Есть две крайне существенные причины поднять этот
корпус. Во-первых, сама его историческая ценность. Во-вторых, то безумное
влияние, которое он оказывает на жителей Грейнитхед.
- Ну, со вторым я согласен, - признался я. Я кивнул кельнеру, чтобы
тот принес очередную порцию виски.
- У меня великолепная идея, - заявил Эдвард. - Почему бы тебе не
поехать со мной, чтобы понырять во время уик-энда? Если погода будет
сносная, то мы планируем поездку в субботу утром и, может, в воскресенье.
- Шутишь? Я никогда в жизни не надевал акваланг. Напоминаю, я родом
из Сент-Луиса.
- Я тебя научу. Это же легче легкого. Под водой, конечно, темновато,
но ведь это же не Бермуды. И тебе понравится, как только ты немного
привыкнешь.
- Честно говоря, не знаю, - еще противился я.
- Хотя бы попробуй, - настаивал Эдвард. - Послушай, хочешь узнать,
что случилось с миссис Саймонс? Хочешь узнать, какого дьявола эти духи
шастают по Грейнитхед?
- Конечно.
- Тогда я позвоню тебе в субботу утром, если погода улучшится. Только
тебе нужно будет взять с собой теплый свитер, штормовку и плавки. Я же
улажу дело с комбинезоном и всем остальным, необходимым для ныряния.
Я выдул остатки виски.
- Надеюсь, со мной не случится ничего страшного.
- Я уже сказал, будешь в восторге. Но... только помни, нельзя есть
слишком много на завтрак. Если захочется порыгать под водой, то это может
быть опасно, даже смертельно.
- Спасибо за предупреждение, - я криво улыбнулся. - Допустима ли с
утра овсяная каша?
- Вполне допустима, - совершенно серьезно ответил Эдвард. Потом он
посмотрел на свои водонепроницаемые часы для работы под водой и заявил: -
Мне пора. Моя сестра приезжает сегодня из Нью-Йорка, и я не хочу, чтобы
она ждала под дверью.
Эдвард отвез меня домой. Приехав, он затормозил так резко, что джип
затрясся в пляске святого Витта.
- Сказать кое-что интересное? - бросил он. - Когда-то я проверял,
откуда взялось название "Аллея Квакеров", которое всегда казалось мне
бессмысленным, поскольку тут никогда не было никаких квакеров. Как тебе
известно, главные их поселения были в Пенсильвании, в то время как здесь,
в Грейнитхед, я не нашел никаких исторических упоминаний о квакерах до
середины девятнадцатого века.
- Ну и что, ты узнал все-таки, откуда происходит это название?
- В общем-то, да, но, собственно, чисто случайно. Из старой книги,
которую прислала в музей старая миссис Сеймур, она все время нам что-то
высылает, чаще всего разное тряпье, вытянутое с чердака. Но в этой книге
на странице с названием кто-то написал: "Аллея Кракер, Грейнитхед".
- Кракер? Но ведь это по-французски?
- Вот именно. И это значит: "лопаться, ломаться".
- Но почему же выдумали такое название?
- Меня не спрашивай. Я специалист только по морской истории. Может,
поверхность земли постоянно лопалась. Тогда носили гробы на Кладбище Над
Водой, помнишь, так может, назвали этот путь Аллеей Кракер, потому что
гробы очень часто падали на землю и лопались, разбиваясь. Кто знает?
- Именно за это я так люблю историков, - неожиданно заявил я. -
Именно за то, что они никогда не могут прояснить ни одного дела
окончательно.
Я вылез из джипа и захлопнул дверцу. Эдвард опустил стекло со своей
стороны.
- Благодарю за обед, - закричал он. - Ну и... удачи тебе с фараонами.
Джип уехал, подскакивая на выбоинах разбрызгивая колесами воду. Я
вошел в дом, налил себе еще виски и решил немного прибраться. Миссис
Херрон, живущая в доме Бедфордов, присылала мне дважды в неделю, по
вторникам и пятницам, свою служанку Этель "для услуг": застелить кровати,
пропылесосить ковры, вымыть окна и так далее. Но я и сам любил, чтобы в
доме было чисто, и всегда любил свежие цветы. Они напоминали мне
счастливые дни с Джейн - лучшие дни во всей моей чертовой жизни.
В этот вечер я сел у камина и прочитал все, что только мог найти о
затонувших кораблях, погруженных в воду, и об историческом прошлом Салема
и Грейнитхед. Прежде чем часы фирмы "Томпион" пробили полночь, прежде чем
стих ветер и дождь прекратил хлестать, я уже знал о подъеме затонувших
судов достаточно много, хотя, конечно, мне было еще далеко до эксперта. Я
разгреб кочергой догоравшие поленья в камине, потянулся и подумал, что,
пожалуй, заслужил напоследок еще одну порцию виски. Странное дело:
пьянствуя в одиночку, я никогда не мог напиться. Но при этом похмельем я
все же страдал. Явно незаслуженная кара.
Я запер двери на ключ и забрал с собой последнюю порцию "Шивас",
затем напустил полную ванну горячей воды и медленно разделся. Я не спал
две ночи подряд и чувствовал себя выжатым как лимон.
Я растянулся в ванне, закрыл глаза и старался расслабиться.
Напряжение медленно уступало. Я слышал лишь капанье воды из душа, в
котором никогда не удавалось плотно закрутить кран, и тихое потрескивание
лопающихся пузырьков пены.
Теперь, когда буря миновала и утихло легкое завывание ветра, я боялся
много меньше. Может, думал я, духи прилетают с ветром, как Мэри Поппинс, а
когда ветер меняется или прекращается, они оставляют нас в покое? И молил
Бога о безветренной погоде. Но добавлял одно условие: в субботу утром,
хотя бы на пару часов, должен разыграться шторм, чтобы мне не пришлось
нырять с Эдвардом.
Я лежал в ванне, когда услышал тихий шепот. Я тут же открыл глаза и
начал прислушиваться. Ошибки быть не могло. Это был тот же шепот, который
я слышал внизу, в библиотеке, приглушенный, почти непонятный поток
святотатственных ругательств. Меня опять затрясло, а вода в ванне
показалась грязной и холодной.
Я уже не мог сомневаться. Мой дом был одержим нечистой силой. Я
чувствовал ледяное дуновение чьего-то присутствия, так, будто все двери
внизу бесшумно открылись и холодный ветер гулял по коридорам. Я сел в
ванне. Вода плеснула слишком коротко и слишком глухо, словно
недоработанный звуковой эффект.
Лишь затем я посмотрел на зеркало, подвешенное над ванной. Оно было
покрыто теплым паром, пар начал местами конденсироваться гуще, и на
поверхности зеркала сформировалось что-то вроде лица с вытаращенными
глазами. Капли воды стекали с почерневших глазных ям, как слезы, капали из
уголков рта, как кровь, и хотя я знал, что это только конденсирующаяся
влага, мне казалось, что это лицо живет, словно бы чей-то дух, обитающий
под посеребренной поверхностью зеркала, отчаянно пытается освободиться,
связаться с внешним миром.
Я встал, расплескивая воду, потянулся за мочалкой, лежащей на краю
ванны, и тремя резкими движениями стер пар, так что зеркало снова было
чистым; но в нем я увидел только свое перепуганное лицо. Я вылез из ванны
и завернулся в полотенце.
Это же все бессмысленно, говорил я себе, направляясь в спальню. Если
каждую ночь меня будут преследовать шепоты и призраки, то мне лучше
убраться отсюда. В "Архитекчурал Дайджест" я читал об итальянце, который
жил в огромном палаццо вместе с "шумным духом", и это ему нисколько не
мешало, но я не был ни так же храбр, ни так же спокоен, чтобы терпеть
подобные вещи в своем доме. В этих шепотах звучала какая-то омерзительная
похоть, а все видения были полны ужасающего страдания. У меня было
чувство, что я заглядываю прямо в чистилище, хмурое преддверие ада. Самое
худшее, что там была и Джейн, та самая Джейн, которую я обожал, на которой
женился и которую все еще любил.
Я вытерся насухо, вычистил зубы и проглотил таблетку снотворного,
полученного от доктора Розена. Я взял с собой в постель книгу о
строительстве Панамского канала. Уже давно пробило час, и в доме царила
тишина, только напольные часы в холле непрерывно тикали и вызванивали
четверти часа.
Сам не знаю, когда я заснул. Я очнулся и увидел, что ночная лампа
неожиданно стала тускнеть, как будто в сети падало напряжение. Свет
делался все слабее и слабее, пока наконец спираль внутри колбы не замигала
оранжево, как умирающий светлячок, и не погасла.
Потом стало холодно. Температура резко начала падать, совсем как
прошлой ночью в библиотеке. Пар вырывался из моего рта. Я плотно закутался
в одеяло, чтобы не замерзнуть.
Я услышал смех, шепот. В доме были какие-то люди! Наверняка были! Я
услышал шорох ног по полу, как будто пять или шесть человек поспешно
поднимались наверх. Но шум неожиданно затих, дверь осталась запертой, и
никто так и не появился.
Я лежал, замерев в одном положении, опираясь на локоть и завернутый в
одеяло. Рука у меня уже ныла, но я боялся пошевелиться. Вчера утром,
вспоминая, как лихо я вломился в дом миссис Саймонс, я пыжился как петух,
считая себя отчаянным храбрецом, но теперь, посреди ночи, слыша этот шепот
и шум под дверьми спальни, я помнил только, что ужасно боялся.
- Джон-н-н! - прошептал чей-то голос. Я огляделся, изо всех сил
стискивая зубы. - Д-ж-о-н, - повторил голос. У меня уже не было сомнений в
том, чей это был голос.
- Джейн? - сипло прохрипел я. - Ты ли это?
Постепенно в ногах кровати начала появляться ее фигура. Не такая
ослепительно яркая, как до раньше, но такая же мигающая, как сообщение,
передаваемое по гелиографу. Худая, с запавшими глазами, с волосами,
волнующимися на каком-то невидимом, неощутимом ветру, с воздетыми руками,
словно она показывала, что хоть и мертва, но не тронута тлением. Но больше
всего меня ужаснуло, что она чрезвычайно высока. В Джейн, облаченной в
туманные белые одежды, было имела более семи футов роста, она почти
достигала головой потолка, и выражение ее вытянутого лица было таким, что
меня охватил ледяной ужас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52