– На этот раз хватит. Константин Евгеньевич очень недоволен.
Действительно, Белопольский несколько раз радировал, чтобы лодка не задерживалась. На звездолёте её с нетерпением ждали.
Зайцев дал полный ход.
Через полтора часа подводная лодка уже знакомым фарватером вошла в залив и пришвартовалась к борту звездолёта. Белопольский, Пайчадзе и Топорков встретили её экипаж у дверей выходной камеры.
– Это что такое? – спросил Константин Евгеньевич, увидя перевязанные головы Мельникова и Второва. – Почему не сообщили о ранениях?
– Это не ранения, а царапины, – ответил Мельников.
– Немедленно в лазарет.
– Нет ничего серьёзного.
– Об этом будет судить Степан Аркадьевич. Удивляюсь, Зиновий Серапионович, – прибавил Белопольский, – как вы могли допустить это! Надо было сразу направиться на корабль.
Баландин показал глазами на Мельникова и красноречиво пожал плечами.
– Надо убрать лодку в ангар. Может налететь гроза, – сказал Зайцев.
– Это без вас сделают. В лазарет, а затем на отдых!
Но профессор категорически отказался уйти в свою каюту до тех пор, пока не исследует кусок бревна и иглы деревьев, взятые из штабеля у порогов. С помощью Андреева и Коржёвского он хотел определить, сколько времени тому назад дерево было сломано, как долго плыло по реке и когда было вытащено на берег. Успехи ботаники, органической химии и наличие в лаборатории корабля электронного микроскопа позволяли надеяться, что на все эти вопросы, имевшие огромное значение, ответ будет получен.
– Успех обеспечен, – сказал он Белопольскому, – если деревья Венеры родственны земным по своему строению. Я думаю, что это именно так.
– Обещайте, что разбудите меня, как только закончите анализ, – попросил Мельников. – Иначе я буду ждать.
– Иди, иди! – подтолкнул его к двери Пайчадзе. – Разбудим, конечно!
Лабораторное исследование заняло несколько часов. Как только оно было закончено, Белопольский попросил всех собраться в красном уголке. Разумеется, никто не заставил себя ждать.
– Дерево, – начал Баландин, – из которого сделано бревно, имеет некоторые особенности, но в общем оно родственно земным растениям. Мы считаем, что с большой долей вероятности можно сказать, – оно было сломано больше восьмисот часов тому назад. Состояние древесных волокон у места слома и внутри приводит к такому выводу.
– Насколько больше? – спросил Пайчадзе.
– Станислав Казимирович считает, что восемьсот пятьдесят.
Пайчадзе переглянулся с Белопольским.
– Подождите! – сказал он. – Я сейчас соображу. Восемьсот пятьдесят. Так! Это выходит тридцать пять наших суток. Иначе говоря, двенадцатого июня.
– В полночь, – сказал Белопольский.
– Разве вам уже известна продолжительность суток на Венере? – удивился Баландин.
– Да. Вчера в четырнадцать часов тридцать одну минуту был точно полдень.
– Как же вы это определили, не видя Солнца?
– По фотографиям. Арсен Георгиевич ежедневно производил снимки неба в лучах инфракрасной части спектра. На них ясно можно различить положение Солнца. Это позволило рассчитать продолжительность суток. Они равны двадцати трём земным суткам. Таким образом получается, что дерево было сломано с корня около полутора венерианских суток тому назад, примерно в полночь.
– А вам удалось определить, когда оно было вытащено из воды? – нарушил продолжительное молчание Зайцев.
– Это можно сказать не так точно. Деревья, сложенные на берегу, часто мокнут под дождём. По счастью, кусок был отрезан от бревна, лежавшего внизу, под другими. В общем мы думаем, что оно пробыло на суше не менее девяти – десяти наших суток.
– И плыло по реке целые венерианские сутки?
– Тут не всё понятно, – сказал Баландин. – Скорость течения такова, что сплав не может идти так долго.
– А по-моему, всё достаточно ясно, – неожиданно заявил Белопольский. – Борис Николаевич прав. Обитатели Венеры выходят из своих убежищ и принимаются за работу только по ночам. В предыдущую ночь деревья были сломаны и спущены в воду. Днём они плыли и задержались у порогов, которые для того и предназначены. В следующую ночь их вытащили и сложили в штабель. Это произошло перед восходом Солнца, – сегодня. Можно предположить, что в следующую ночь, которая начнётся через пять наших суток, штабели будут куда-то перенесены, а на их месте сложат новые.
– Если всё это действительно так, – сказал Коржёвский, – то для того, чтобы увидеть жителей Венеры, надо явиться к ним ночью.
– Мы так и сделаем, – ответил ему Белопольский. – Программа работ требует пребывания звездолёта на ночной половине Венеры. С наступлением вечера мы перелетим на континент и спустимся где-нибудь в районе порогов. Там мы проведём много времени, в том числе и ночного. Работа на острове закончена. Больше здесь нечего делать.
– А успеем ли мы за пять суток подготовить ракетодром? – спросил Зайцев. – Чтобы корабль мог взлететь, надо уничтожить часть коралловых деревьев на западном берегу и в значительной степени разрушить самый береговой обрыв.
– В этом нет нужды. Сегодня замечены первые признаки начинающегося прилива. К вечеру уровень воды поднимется на восемьдесят метров. Коралловые деревья больше чем на половину их высоты будут залиты, а берег и подавно. Кстати, Борис Николаевич, дойдёт прилив до порогов?
– Думаю, что нет, – ответил Мельников. – На обратном пути мы с Зиновием Серапионовичем измерили скорость течения и расстояние от порогов до океана. Расчёт показывает, что плотина находится на высоте двухсот метров над уровнем моря.
– А можно опуститься на берег реки?
– Безусловно, на южном берегу. Расстояние между рекой и лесом вполне достаточно.
– Значит, через пять суток, двадцать второго июля, звездолёт покинет остров, – сказал Белопольский. – И перелетит на берег реки как можно ближе к найденной плотине. Будем надеяться, что там мы разгадаем, наконец, загадку разумных существ на Венере.

Перелёт на материк

Во второй половине длинного, двухсотсемидесятичасового дня на берегу острова прекратились всякие проявления жизни. «Актинии», «ленты», «лианы», казалось, умерли. К ним можно было сколько угодно прикасаться, брать их руками, гнуть – они не реагировали. Самые продолжительные ливни уже не вызывали никакого движения.
– Состояние дневного анабиоза, – говорил Коржёвский. – Такое явление наблюдается и на Земле. Только там оно зависит от времени года, а здесь дня. Многие растения Земли «умирают» на зиму и снова «воскресают» весной. Некоторые животные на зиму засыпают. А на Венере неблагоприятное время для жизненных процессов – это день. Конечно, здесь, на острове, решающую роль играют приливы и отливы. Морские организмы «заснули» потому, что лишились водной среды. На дне океана, как мы видели, жизнь кипит и днём. Обитатели острова приспособились к особенностям жизни на коралловом рифе, который то погружается в воду, то выходит из неё. Это очень интересно. Вообще на Венере предстоит много работы. Для биолога тут обширное поле деятельности.
Он улыбался и потирал руки от удовольствия.
– К сожалению, мы пробудем на Венере только полтора месяца, – ответил Баландин.
– Надо добиться скорейшей организации второй экспедиции, и на более длительный срок. Ведь и вы этого хотите. Жизнь в океане Венеры вам так же интересна, как и мне.
– Что можно изучать, не выходя из лодки, – говорил профессор и тяжело вздыхал.
Предсказание Мельникова сбылось. Белопольский категорически запретил пользоваться водолазными костюмами. Он даже приказал убрать их из лодки и запереть в кладовой, опасаясь, не без оснований, что учёные способны забыть об опасности.
Непредвиденное обилие животных в океане Венеры нарушило весь план работы, тщательно составленный ещё на Земле Баландиным и Коржёвским. Экспедиция оказалась в этом отношении неподготовленной. Не было никаких средств, чтобы раздобыть образцы фауны и флоры морского дна. Подводная лодка не была оснащена механическими драгами. Водолазные костюмы, лёгкие и удобные, рассчитанные на максимальную свободу движений, не давали никакой защиты от нападения опасных хищников, существование которых, так же как и других высокоорганизованных организмов, считалось маловероятным.
– Всё это так, – говорил Баландин. – Но мы оказались в самом нелепом положении.
– Ив этом значительная доля вашей собственной вины, – указал ему Белопольский. – Подготовка к работе в океане проводилась вами. Я хорошо помню, что конструкторы предлагали снабдить лодку механическими драгами, но вы отвечали им, что они не нужны. Кто, как не вы, доказывал, что в океане Венеры нет органической жизни? Вполне естественно, что было решено не загружать лодку ненужным оборудованием.
– Я рассчитывал на водолазные костюмы. Не мог же я предвидеть, что вы запретите ими пользоваться.
Присутствующие при разговоре невольно рассмеялись.
– А что же вы хотите? – возмутился Белопольский. – Разрешить вам отправиться прямо в пасть «кошачьей акулы»?
И вот в результате допущенной ещё на Земле ошибки Баландину и Коржёвскому приходилось довольствоваться наблюдениями за подводным миром Венеры сквозь прозрачные стенки лодки.
Зайцев сдержал своё обещание и уже на следующий «день» после возвращения от порогов доставил Баландина и Коржёвского на то место, где они видели загадочных красных черепах.

Но, к огорчению учёных, их не оказалось. Огромное количество «зубчатых циниксов» лежало и ходило по дну, но эллипсоидных панцирей нигде не было. Они бесследно исчезли.
То же самое повторилось на второй и на третий «день».
– Куда они подевались? – недоуменно говорил Баландин. – Почему только они ушли отсюда?
– Жаль! – печалился Коржёвский. – Судя по вашим описаниям, это совершенно особенные животные.
– Новая загадка, – подытоживал Зайцев. День подходил к концу. Невидимое Солнце склонилось к западному горизонту. С каждым часом прилив становился выше. Казалось, что коралловый остров медленно погружается в океан.
Сначала пришлось перенести мостик к двери нижней выходной камеры, потом убрать его совсем, а на берег сходить по лестнице. 21 июля остров окончательно скрылся под водой. Из океана поднимались теперь только верхние части коралловых стволов, между которыми могла свободно проходить моторная лодка.
Ветер всё чаще и чаще дул с востока. Не защищённый больше ушедшей под воду скалистой грядой, звездолёт сильно качался на волнах. В конце концов пришлось отказаться и от экскурсий на подводной лодке. Переход на неё из выходной камеры становился опасным. Кроме того, испарение нагретой воды настолько усилилось, что, как только лодка отходила от корабля на несколько метров, он исчезал из виду, словно растворяясь в тумане.
За ужином Белопольский сообщил, что «завтра» они перелетят на материк.
– В котором часу? – поспешно спросил Топорков.
– В десять.
– А нельзя отложить до половины первого?
Константин Евгеньевич с недоумением пожал плечами.
– Можно; но зачем? Не всё ли равно – в десять или в двенадцать?
Топорков нервно вертел в руке вилку.
– Мне кажется, – сказал он, – что если звездолёт поднимается в воздух, то ему не мешает подняться и над облаками.
– Понимаю! Вы хотите послать на Землю радиограмму. Но ведь не облака мешают этому, а ионизированный слой, который, по вашим же вычислениям, находится на высоте двухсот сорока пяти километров.
За столом все прекратили еду. С напряжённым вниманием члены экипажа следили за этим разговором. Во взглядах, устремлённых на командира корабля, можно было прочесть волнение, надежду и горячую мольбу. Один Мельников не поднял головы. Он знал Белопольского лучше всех.
– А разве нельзя подняться выше? – спросил Топорков.
Белопольский нахмурил брови.
– Можно, – сказал он. – Но я не могу подвергать звездолёт опасностям спуска без достаточных оснований.
Мельников вдруг резко выпрямился. Побледневший, с сурово сдвинутыми бровями, он посмотрел в глаза Белопольскому. Привычная выдержка на этот раз изменила ему.
– Без достаточных оснований? – раздельно произнёс он. – Тревога и волнение наших родных и близких, мучительная неизвестность, бессонные ночи, горе и отчаяние – всё это недостаточные основания?
В кают-компании наступила тишина.
Казалось, Белопольский нисколько не обиделся. Тем же ровным и спокойным голосом он сказал:
– Я отвечаю перед всей нашей страной за успешное окончание рейса. Если корабль не вернётся на Землю, горе наших родных и близких будет во много раз сильнее. Кому другому, но не тебе, Борис, упрекать меня в эгоизме.
Ужин закончился в унылом молчании.
Но, когда стали расходиться, Белопольский, уже подойдя к двери, обернулся к Зайцеву.
– Константин Васильевич, – сказал он самым обыденным тоном, – подсчитайте запасы горючего и дайте мне расчёт необходимой затраты для полёта корабля на высоте трёхсот километров в течение одного часа. Борис Николаевич поможет вам это сделать.
И на следующий «день», 22 июля, в двенадцать часов двадцать минут повёрнутый моторными лодками носом на восток, чтобы не мешали верхушки коралловых стволов, «СССР-КС 3» расправил крылья и, промчавшись по воде более полутора километров, поднялся в воздух.
Далеко внизу остались волны океана, нависшие над ними мрачные тучи, грозовые фронты и бесчисленные молнии. Над звездолётом раскинулся чистый тёмно-голубой купол неба; ослепительно ярко сияло на нём огромное Солнце.
Всё выше поднимался корабль, всё более темнело небо. Его цвет постепенно переходил в синий, потом в тёмно-синий и, наконец, в фиолетовый.
На высоте восьмидесяти километров звездолёт начал проваливаться. Разреженный воздух не давал достаточной опоры его крыльям. Тогда включили два основных двигателя. С их помощью поднялись ещё на сто километров.
Небо стало почти чёрным, появились звёзды.
Когда был включён третий, а затем и четвёртый двигатель, Мельников убрал крылья; они стали ненужными – реактивный самолёт превратился в ракету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41