Машина изо всех сил сопротивлялась тяжести воды, но стрелка альтиметра неуклонно и быстро шла вниз.
Самолёт падал в океан с работающим мотором, находясь почти в вертикальном положении.
Мельников напряжённо следил за высотой. Он знал, что реактивный двигатель надо выключить раньше, чем машина погрузится в океан, иначе неизбежен взрыв, но хотел сделать это в самый последний момент, чтобы до конца использовать подъёмную силу, тормозящую скорость падения.
До поверхности океана осталось двести метров.
Страшный удар встряхнул самолёт. Оглушительный треск электрического разряда… ослепляюще яркая вспышка…
Мотор перестал работать.
И, точно в насмешку, как раз в это мгновение гроза окончилась. Грозовой фронт прошёл.
Беспомощный самолёт качнулся с крыла на крыло, перевернулся носом вниз и стрелой ринулся в воду.
Мельников не растерялся, работая штурвалом, он выровнял самолёт в тридцати метрах от воды.
– Сбрасывать? – крикнул Второв.
– Погодите! Надо опуститься ниже.
Планируя на крыльях, машина полого опускалась. Громадные волны обдавали пеной поплавки самолёта.
Прошла минута… вторая. Они всё ещё летели.
Грозовой фронт промчался, но связь не восстанавливалась. Очевидно, ливень ещё продолжался над островом. Он находился где-то сзади. И, по-видимому, очень далеко.
Ветер срывал гребни волн; мелкая водяная пыль туманом закрывала видимость.
Самолёт упорно держался в воздухе.
И вдруг волнение стихло. Бушующие волны как-то сразу улеглись. Под крыльями была почти неподвижная, плавно колыхающаяся поверхность. Туман рассеялся.
– Берег! – отчаянно закричал Второв.
Угрожающе близко, словно вынырнув из бездны океана, на самолёт надвигался незнакомый скалистый берег.
Мельников инстинктивно рванул штурвал на себя. Но с остановившимся двигателем самолёт уже не мог подняться.
Гибель была неминуема…
Машина уже коснулась воды и мчалась, скользя на поплавках, прямо на скалы.

На помощь!

Весь экипаж «СССР-КС 3» находился в радиорубке. Топорков сидел у приёмника, готовый, как только прекратится проклятый ливень, возобновить связь с самолётом.
Приборы показывали, что снаружи воздух насыщен электричеством до опасных пределов. Звездолёт очутился как бы внутри огромной непрекращающейся молнии.
Грозовой фронт надвинулся на остров пятьдесят минут тому назад, и было неизвестно, когда он, наконец, пройдёт. Такой грозы ещё ни разу не было.
Белопольский, внешне спокойный, сидел рядом с Топорковым, поминутно взглядывая на часы.
Все молчали. Мысли звездоплавателей были далеко, там, где одинокий самолёт с двумя их товарищами носился в воздухе, отрезанный стеной ливня от острова и корабля.
Где он находится? На каком расстоянии отсюда? Они не знали. Может быть, грозовой фронт раскинулся на сотни километров в обе стороны.
Время шло мучительно медленно.
Но вот гроза прошла.
Топорков включил передатчик. Хотя, судя по прибору, ионизация воздуха была ещё чрезмерно велика, он всё же начал звать Мельникова на волне радиостанции самолёта. Личные рации могли отказать, если Мельников и Второв слишком далеко отлетели от острова.
Проходили минуты, но связь не восстанавливалась.
Прекратились неистовые трески. В эфире стояла полная тишина. Стрелка ионного прибора опустилась к нулю, воздух очистился от электричества.
– Говорит звездолёт! Где вы? Где вы? Отвечайте! Говорит звездолёт!..
– Немедленно приступить к сборке второго самолёта! – приказал Белопольский. – Как можно скорее!
Все, кроме Топоркова, бросились к двери.
– Пайчадзе, Андреев, Топорков и я остаёмся на корабле. Константин Васильевич! Сделайте всё, что возможно для ускорения работы.
– Слушаюсь! – ответил Зайцев.
– Говорит звездолёт! Где вы? Отвечайте! Отвечайте!..
– Если самолёт слишком далеко, – сказал Андреев, – между ним и нами мог оказаться грозовой фронт, и радиоволны не проходят.
– Как у них с воздухом? – спросил Пайчадзе.
– Для двух человек его хватит на двадцать четыре часа.
– Говорит звездолёт! Где вы?..
Шли часы…
Короткие грозы несколько раз заставляли пятерых человек прерывать работу. Нужно было не менее двенадцати часов, чтобы собрать крылья большого самолёта, и эти вынужденные перерывы взвинчивали и без того напряжённые нервы людей. Всегда спокойный и уравновешенный Зайцев ругался, как одержимый, ожидая прояснения погоды.
Белопольский не выдержал и прислал на помощь Андреева и Пайчадзе. На звездолёте осталось два человека. Это было грубейшим нарушением законов космических рейсов.
Работа шла бешеным темпом. Все хорошо понимали, что, если Мельников залетел очень далеко, найти остров в просторах океана без радиосвязи невозможно. А она всё не восстанавливалась.
Они боялись думать, что всё уже кончено, что Мельников и Второв давно погибли. Отсутствие связи объясняли грозовыми фронтами.
Последнее сообщение с самолёта гласило, что он направляется к югу. Значит, в этом направлении и следовало искать. Но для этого надо закончить сборку, выждать благоприятный момент и вылететь. Куда?..
«На юг!» – говорили они сами себе, отгоняя мысль, что «юг» – это весьма неточное понятие. Найти маленькую машину в условиях плохой видимости, при непрерывном маневрировании, чтобы не попасть под ливень, было бы чистой случайностью.
Но ничего другого, кроме надежды на такую случайность, не оставалось. Пока не пройдут роковые двадцать четыре часа, никто не прекратит попыток спасти товарищей.
Через пять часов после начала работы одно крыло уже стояло на месте. Если не помешают грозы, самолёт будет готов на два часа раньше.
Два часа! В таких обстоятельствах это было очень много!
Казалось, что природа Венеры сжалилась над гостями. Работа шла без задержек. Грозы стороной обходили остров.
У микрофона Белопольский и Топорков, сменяя друг друга, непрерывно звали Мельникова, чутко прислушиваясь, не раздастся ли ответ. Но тишина в эфире нарушалась только то близкими, то далёкими грозовыми разрядами.
– Если радиосвязи мешают грозовые фронты, – сказал Топорков, – то не могут же они быть сплошными. За несколько часов должны были образоваться просветы.
Белопольский хмурился. Мысль о гибели Мельникова и Второва всё чаще приходила ему в голову, заставляя покрытое морщинами лицо академика бледнеть, как от боли.
Он понимал, что его товарищи, изматывая силы, трудятся над почти безнадёжным делом, но приказать прекратить работу не мог решиться. Ещё шестнадцать часов Мельников и Второв, теоретически, могут быть живы…
Через девять часов двадцать минут Баландин неузнаваемо хриплым голосом доложил, что самолёт готов.
– Разрешите мне и Зайцеву вылететь на поиски.
– Ни в коем случае! – ответил Белопольский. – Спустите самолёт на воду. Полетит Топорков. Всем, кроме Князева и Романова, немедленно вернуться на звездолёт.
Он выключил передатчик, не слушая возражений профессора.
– Отправляйтесь, Игорь Дмитриевич! Никто из них не в силах лететь. Придётся вам одному. В отсутствие Бориса Николаевича я не имею права покинуть корабль.
– Я сделаю всё, что возможно, – ответил инженер и вышел из рубки.
Белопольский остался один. Он знал, что Топорков не будет ждать возвращения других на корабль, а сразу отправится к самолёту, сознавал огромную ответственность, которую взял на себя, лишив звездолёт всего экипажа. Всё может случиться на чужой планете. Но поступить иначе он был не в силах.
Возможно, что если бы дело касалось не Мельникова, Константин Евгеньевич сохранил бы благоразумие. Никто, кроме Камова, не знал глубокой привязанности молчаливого и сурового академика к его молодому спутнику в полёте на Марс. Мельников был дорог Белопольскому, как родной сын.
Не забывая через равные промежутки времени вызывать пропавший самолёт, Белопольский наблюдал по экрану за всем, что происходило на заливе. Одновременно он внимательно следил за показаниями электробарометра.
Но грозовые фронты, наделавшие столько бед, словно сговорившись, обходили остров. Погода благоприятствовала полёту.
Сквозь туман он смутно различал лодку Топоркова, скользившую по заливу, видел, как она разошлась с другой, направлявшейся к кораблю. Его приказание выполнялось, и пятеро работавших над самолётом возвращались. Романов и Князев, проводив Топоркова, вернутся на его лодке.
Белопольский видел, как крохотная фигурка скрылась в кабине самолёта, который тотчас же тронулся с места и со всё возрастающей скоростью промчался по воде и поднялся в воздух. С тёплым чувством благодарности подумал он о смелом человеке, не задумываясь бросившемся навстречу опасностям, чтобы попытаться спасти Бориса и его спутника. Весь подавшись вперёд, он следил за машиной, пока, превратившись в еле заметную точку, она не скрылась среди просторов свинцового неба.
«И этот может никогда не вернуться», – мелькнула страшная мысль.
Чей-то голос, раздавшийся из репродуктора, заставил Белопольского стремительно выпрямиться.
Вызывает Топорков?.. Нет, голос был не Топоркова. Этот голос, такой знакомый, родной…
– Звездолёт! Звездолёт! Говорит Мельников! Говорит Мельников! Отвечайте!..
Ещё не веря неожиданному счастью, Белопольский переключился на передачу.
– Слышу, Борис, слышу! Где ты?
– Самолёт стоит у неизвестного берега, к западу от вас. Ударом молнии выведен из строя двигатель. При посадке самолёт наскочил на мель. Шасси сломано. Я и Второв не пострадали. От толчка вышел из строя генератор радиостанции, который удалось исправить только сейчас. Снять самолёт своими силами не можем.
– На поиски вылетел Топорков. Соединитесь с ним на вашей волне. Как с воздухом и продуктами питания?
– Я слышал весь разговор, – донёсся откуда-то с неба голос Топоркова, – Борис Николаевич! Дайте радиомаяк!
– Лететь к нам на самолёте незачем, – ответил Мельников. – Возвращайтесь назад! Константин Евгеньевич! Прикажите Игорю Дмитриевичу немедленно вернуться. Если считаете возможным, вышлите за нами подводную лодку.
– То есть, как это «считаете возможным»? – рассердился Белопольский. – Мы готовы сделать всё, чтобы спасти вас. Но хватит ли вам кислорода?
– Его хватит ещё на четырнадцать часов. И часа два мы можем жить за счёт кислорода в баллонах противогазов. Я считаю, что только подводной…
Голос Мельникова неожиданно оборвался. Встревоженный Белопольский тщетно звал его, но он больше не отвечал.
– На западном горизонте мощный грозовой фронт, – сообщил Топорков.
– Немедленно возвращайтесь! Маяк нужен?
– Нет. Остров ещё виден.
В рубке появился Баландин. У профессора был крайне изнурённый вид. Войдя, он услышал, как Белопольский приказывал Романову и Князеву задержаться у ангара и встретить Топоркова.
– Самолёт возвращается? Так скоро!
Вслед за Баландиным вошли Коржёвский, Пайчадзе, Андреев и Зайцев.
Белопольский рассказал товарищам о неожиданном разговоре с Мельниковым. Он не забыл включить передатчик, чтобы Романов и Князев тоже слышали.
Казалось, что это, столь радостное, известие сразу вернуло всем силы.
– Сможет ли лодка выйти из залива? – озабоченно спросил Баландин.
– Это мы сейчас выясним, – ответил Белопольский. – Саша! – позвал он.
Юного механика все называли по имени.
– Слушаю, – ответил Князев.
– Как только поставите самолёт в ангар, отправляйтесь к выходу из залива и выясните, сможет ли подводная лодка пройти в океан. Промерьте глубину.
– Есть!
– А если не сможет? – спросил Коржёвский.
– Тогда мы взорвём скалы, загораживающие выход, – с обычной энергией ответил Белопольский. – На лодке отправятся Зиновий Серапионович и Константин Васильевич.
– В таком случае прошу обоих пройти со мной, – сказал Андреев. – Сколько времени займёт подготовка лодки к походу?
– Если не придётся взрывать скалы, то часа полтора.
– Достаточно, чтобы вернуть силы. Пойдёмте, Станислав Казимирович! Постараемся привести подводников в нормальное состояние.
Коржёвский, Баландин и Зайцев вышли с Андреевым.
Топорков благополучно совершил посадку и, как только самолёт был укреплён в ангаре, моторная лодка, не теряя ни минуты, пошла к выходу из залива. Фарватер для прохода подводной лодки был найден и промерен.
Но, едва лодка вернулась на корабль, начался новый ливень. Тот самый грозовой фронт, о котором Топорков сообщал по радио, закрыл остров.
Но он не задержал работу. Внутри звездолёта подводная лодка поспешно оснащалась всем необходимым. Наученные горьким опытом, звездоплаватели старались предусмотреть самое худшее. На лодку погрузили двойной запас продуктов на пять человек, с расчётом на неделю, тройной комплект кислородных баллонов и дополнительных аккумуляторов, тщательно проверили механизм и радиоаппаратуру. Не были забыты водолазные и охлаждающие костюмы. Топорков установил на пульте управления свой электробарометр.
Люди торопились, но каждый узел, каждая деталь были трижды проверены.
Подводная лодка, построенная специально для рейса на Венеру, была не велика – восемь метров в длину и два с половиной в диаметре. Её корпус был отлит из пластмассы, крепкой, как сталь, и прозрачной, как стекло. Четыре мощных прожектора давали возможность осветить всё пространство вокруг лодки. Два винта, приводимые в действие электромоторами, могли сообщить ей скорость в пятьдесят километров в час. Почти все части оборудования были пластмассовые, что делало лодку лёгкой и подвижной.
Как только грозовой фронт прошёл, возобновилась связь с самолётом. Мельников уточнил положение открытой ими земли. По его расчёту, она находилась на юго-западо-западе от острова, в ста пятидесяти километрах. Протяжённость берега была настолько велика, что лодка никак не могла проскочить мимо.
– По-моему, это материк, – сказал Борис Николаевич. – Было бы неплохо, если бы Зиновий Серапионович по дороге к нам осмотрел берега к северу и югу. Надо уточнить, материк это или остров. Мы хорошо видим лес, и это не кораллы.
– В каком состоянии самолёт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41