— Шон бы моему червяку проиграл, — вдруг заявил Отто. — Мне ведь эта мысль о полётах и помогла. Об этих самых воспоминаниях, которые от стресса обостряются. Как током пробило: это ведь и есть главная черта самосознания — непрерывность! А червяк мне предлагает создание моей копии в другом месте. Но здешняя копия, то есть я сам, будет уничтожена в пандоре. Это же форменное самоу…
— А для искинов — обычный способ путешествий по Сети, — перебил Басс. — Ты прав, мы безнадёжно отстали. Что искину хорошо, то человеку смерть. Если вся эволюция — это эволюция систем копирования, нам осталось недолго.
Отто посмотрел на него, как ребёнок на гувернёра. Он по-прежнему не улавливал иронии. Басс пообещал себе больше не шутить. И тут же вспомнил, что даёт такие обещания каждый раз, когда оказывается в компании Отто.
— Я глупости говорю, да? Ты бы сразу понял, что искин с телом ленточного червя — это совсем не то же самое, что обычная цестода. Да-да-да, вот что меня обмануло…
Басс неопределённо пожал плечами. Сам он никогда не забывал, как работают сетевые пандоры. Но не так уж трудно представить себе людей попроще, которые воспринимают «посылки» как оригинальные предметы, быстро перемещённые на новое место. Его собственная мать со всеми этими пирожными от подруг… А от такой привычки — один шаг к тому, чтобы поверить в телепортацию.
— Так ты его вырубил?
— В том-то и дело, что я не уверен. — Отто покосился на дверь в подсобку. — Я слишком расслабился от удовольствия.
— От удовольствия? Ты что же, накормил себя и его хорошими наркотиками?
— Вот и ты туда же! Точь-в-точь как и мой научный руководитель в институте…
Отто вытащил из стола какой-то допотопный оптический диск, протянул Бассу.
— Моя дипломная работа о тошноте. Неужто ты никогда не испытывал удовольствия после того, как тебя хорошенько вырвало?
— Бывало, — признал Басс. — Но это… как-то…
Он поёжился, вспомнив своё первое проваленное дело, кладбище композиторов в Новом Сан-Ремо. Кто же знал, что резкие звуки, доносящиеся из склепа-органа — это не авантгардная музыкальная заставка, а система сигнализации, от которой гробокопателя начинает беспрерывно тошнить?
— Вот и мой профессор так же мычал, когда предлагал мне переделать диплом. — Отто истолковал гримасу Басса на свой лад. — А я-то целый год старался, собирал все что можно о рвотных ритуалах в древних культурах. Страусиные перья, экскременты коал… Жалко было — такая работа! Я прямо спросил тогда у профессора, чего он там мычит. И он в конце концов ответил прямо: не в почёте у нас такие исследования, которые идут против культуры потребления. Если все начнут достигать нирваны с помощью бесплатной тошноты — никто не будет покупать новые…
— Ясно, можешь не продолжать. Ты ещё легко отделался от своего профа, приятель! Говорят, в прошлом веке было несколько умников, которые исследовали связь между сосательным рефлексом и популярностью курения. И все они умерли не своей смертью. Теперь ту же хитрость используют в эмпатронах, когда делают их в форме сигарет. Ну хорошо, а где же тебя этот рвотный кайф прихватил?
— Не прихватил, а сработал по плану! — Отто даже как будто обиделся. — Я пошёл в гигиенную, приготовил состав… Говорят, выгнать ленточного червя рвотой невозможно. Ох, знали бы они, какой бывает рвота, когда относишься к ней как к искусству! Видели бы, как из меня вылетала эта лента! И так мне хорошо потом стало… Ну я и присел на минутку, отдышаться. А червяк тем временем смылся в канализацию.
— И чего ты паришься? Он там наверняка сдох.
Басс допил молоко и поднялся. Отто тоже вскочил, продолжая смотреть на Басса снизу вверх.
— Ты думаешь?
— Уверен. — Басс прошёл вглубь нетро. У белой двери с золотой табличкой он остановился.
— А в музее ты тоже все вырубил?
— Ох, забыл! — Глаза Отто округлились. — А надо было?
— Ну, если быть последовательным параноиком… — Басс вспомнил, что обещал не шутить, и быстро сменил тон:
— Нет, не надо. Да и тут не стоило сразу все вырубать. Даже в твоём одежнике зашита куча скриптов, блокирующих самостоятельное развитие искина. Но я на всякий случай проверю музей. Сооруди мне что-нибудь поесть, ладно?
— Да-да-да, конечно…
Отто и не скрывал, что рад остаться за дверью.
# # # #
Идея Музея Копировальной Истории принадлежала Тисиме. А вернее, его жабрам.
Из всех медовских приятелей Басса маленький японец был чуть ли не единственным, кто по-прежнему активно применял свою специальность к собственному организму. Способность жить под водой решила для многих японцев проблему перенаселения. Но это требовало своей платы: жабры приходилось время от времени менять на новые.
Превращение бывшего лора в мусорщика ещё более осложнило жизнь Тисимы. Из-за контактов с ядовитыми веществами жабры требовали более частого обновления, а уход из клиники лишил его возможности использовать тамошний трансплант-принтер.
Пандоры из нетро Отто нельзя было использовать по другой причине: вшитый механизм защиты снижал качество копий при работе с определёнными субстанциями. Но выход все же нашёлся. Басс, к тому времени уже отобравший у Марии «Евангелие от Лилит», однажды в шутку рассказал Тисиме, что анти-копировальная защита пандор очень напоминает главный постулат секты Джинов: геном человека как операционка, в которой — искусственно или в ходе эволюции — были отключены некоторые опции. Поэтичный японец, умевший видеть вселенскую связь предметов и явлений, умудрился проследить эту шуточную аналогию гораздо дальше. И доказал на практике, что работа электронного мусорщика сходна с работой эпигенетика. По крайней мере, в отношении того открытия, которое было так необходимо ему самому.
В ходе раскопок на свалках Тисима обнаружил свой «геном Лилит»: в первых моделях молекулярных копиров не было системы искусственного снижения качества копий. Более того, он выяснил, что при установке в демонстрационных целях (например, в музеях) старая техника не облагалась драконовским налогом на копирование, который придумали борцы за авторское право. «Хорошо, что половые органы наших предков тоже никто не догадался обложить налогом, как в Китае-2», заявил по этому поводу Тисима во время очередной встречи с Бассом. Басс в очередной раз поразился силе поэтического чутья приятеля.
Сам он, помогавший Тисиме и Отто настраивать старые копиры и принтеры, не знал деталей сделки между ними. Но по всей видимости, она была выгодна для обеих сторон: Музей Копировальной Истории в последние годы собирал больше посетителей, чем само нетро. А заодно помог Бассу сделать собственное открытие.
Они с Тисимой и раньше сканировали память выброшенных машин на предмет интересных данных. Попадалась и незатертая порнушка, и финансовые отчёты, и кое-какой компромат посильнее. Именно Басс обратил внимание японца на странные коды, которые стали попадаться в памяти списанных ксероксов, холодильников и даже стиральных машин с сетевым доступом.
Сперва они думали, что это вирус-шпион. Но кому надо шпионить в старых стиральных машинах и холодильниках? К тому же среди этих «вирусов» не было ни одной пары одинаковых. И все же они сильно отличались от всех прочих кодов, которые встречались Бассу до сих пор.
Особенно по звуку. Бывает, что остроумные скриптуны специально вставляют в код лишнюю строчку, чтобы на звуковом дебаггере это звучало как заковыристое ругательство или женский оргазм. Но здесь было другое: загадочные чужие коды звучали как куски одной мощной симфонии по сравнению с детским пиликанием собственных программ тех машин, в которых поселились «чужаки». И симфония эта была совершенно дикой…
Было и ещё кое-что, чего не знал Тисима. Басс обещал стереть эти коды из памяти устройств, перетащенных в музей. Вместо этого он решил поэкспериментировать — и добавил лишний модуль памяти в один из заражённых ксероксов.
Звуковой дебаггер тут же сигнализировал, что и в новом чипе завёлся кусок «симфонии». Одновременно из ксерокса вылез листок со тремя столбиками цифр.
Басс таскал загадочную распечатку в кармане целый месяц, пока её не нашла Мария, которая в то время ещё работала телепродавщицей. Одна из её подружек легко расшифровала табличку: это были биржевые индексы. К сожалению, ценная информация к тому моменту уже протухла — но Басс понял, чем с ним расплатились за добавочную память.
Позже он ещё трижды пользовался услугами загадочного искина. В том, что это дикий искин, убеждало только одно: никто не устраивал облавы в нетро после этих сеансов связи. Доверять официальным поискинам Басс зарёкся ещё со студенческих времён, когда имел неосторожность поискать через них один интересный препарат. Буквально через пару минут после того, как он ввёл слово в искалку, над ним уже кружили полифемы, слепя лазерными сканерами. Обвинение в попытке приобретения запрещённой субстанции он ещё выдержал. Но штраф за использование лицензированного термина надолго отбил охоту к законным методам получения информации. В конце концов, у каждого свои жизненные принципы.
Отделаться от нервозного Отто было уже само по себе приятно. Басс притворил дверь и огляделся. Старый ксерокс стоял под фотографией обнажённой женщины с белой кляксой вместо лица. В отличие от немца с его микробами, Тисима увлекался «искусством брака». Сначала Басс полагал, что это — следствие работы с мусором. Позднее он заподозрил, что Тисима не так прост: бракованные фотографии как бы подчёркивали отсталость техники прошлого — и это отлично маскировало бизнес «точных копий», ради которого затевался музей.
Убедившись, что ксерокс работает, Басс направился к древнему струйному принтеру. Первый снимок крысиного короля, скачанный из «швейцарки», на печати вышел смазанным. Прямо хоть Тисиме отдать, в его коллекцию брака. Басс покрутил запись кладбища, нашёл другой портрет многоголовой твари и снова запустил принтер. Ага, уже лучше.
Новая ампула жидкой памяти в несколько тысяч раз превышала по ёмкости те чипы, которые Басс скармливал дикому поискину во время прошлых посещений музея. Ксерокс принял дань без эмоций. Басс запихнул в аппарат фотографию крысиного короля, сделал копию и стал ждать.
В тот первый раз табличка с биржевыми котировками появилась из самого ксерокса. Потом дикий искин обосновался и в других экспонатах музея: иногда плата за дополнительную память вылезала из фотокомбайна, иногда — из запылённого факса. Однажды в ответ на «дань» загудела единственная в музее пандора, и Басс даже слегка испугался, представив себе, что сейчас из молекулярного принтера вылезут новые жабры Тисимы, татуированные адресами и цифрами. К счастью, пандора всего лишь высветила ответ на своём маленьком дисплее.
Но сегодня молчала и пандора. Может быть, загадочный обитатель музейных машин нашёл себе новое убежище? Или он вообще кочует туда-сюда по Сети, занимая первые попавшиеся ресурсы и освобождая их при малейшей опасности? При удачной схеме распределения и при постоянном движении такая нетварь может достичь приличной мощности. Хотя в Сети обойти эволюционные запреты непросто. Другое дело Музей: в старой копировальной технике нет антивирусов.
Прошло десять минут — и никакого ответа. Не повезло.
Басс уже направился к двери, когда за спиной раздался щелчок. Музыкальный автомат? Это может оказаться похуже, чем жабры.
Машина, которую Басс по привычке называл «музыкальным автоматом», когда-то торговала электронными журналами, билетами, играми и прочей цифровой продукцией, которую можно записать на стандартную карточку памяти. Почти все эти чипы имели неприятную особенность в виде добавочных музыкальных файлов, которые норовили заиграть каждый раз, когда кто-то касался карточки. Даже в юности Басс не разделял музыкального помешательства сверстников. За годы жизни с Марией он выкинул, наверное, пару сотен таких чипов — но что толку? Не проходило и месяца, как он снова наступал в гигиенной на музыкальную «мину».
Хорошо хоть есть ушные фильтры. Басс вытащил карточку из автомата — и с облегчением отключил режим глухоты. «Волшебный календарь» — пожалуй, единственный товар автомата, играющий музыку только в определённых случаях. Сейчас он лишь высветил столбик текста:

в красной красной пещере
около розовой двери
белые белые волки
сдвинув белые холки
ждут того, кто поверит
в сказку розовой двери
или того, в чьей пещере
словно фигурки на полке
сдвинув белые холки
около розовой двери
ждут такие же звери

«Зубная паста», поморщился Басс. Однако игра телепродавщиц тут была ни при чем. Календарь предполагал совсем другую игру. Басс положил карточку на большой палец и щёлкнул снизу. Дважды перевернувшись в воздухе, чип упал на ладонь. Стих на экранчике сменился новостью о странных сбоях аппаратуры на какой-то космической станции. Нет, не то… Ещё раз.
Нужная информация появилась после пятого щелчка. Картинка по качеству сильно уступала фотке, которую он положил в ксерокс. Кроме того, у изображённого в календаре крысиного монстра было на четыре головы меньше.
Но Басса больше интересовала подпись. Глаза пробежали объявление по диагонали (редкий феномен… первый случай в Германии, 1748… чаще всего у чёрных крыс… невозможно вывести в неволе… частный зоопарк готов приобрести… ) и упёрлись в самое важное число.
Число было замечательным. Оно немного напоминало ленточного червя из истории Отто: тройка и длинный хвост нулей. Но Басс разбирался в мифических животных. Без сомнения, это был совсем другой червь. Его личный Червь Счастья. Уже один только вид его производил магический эффект. Басс широко улыбнулся и хлопнул музыкальный автомат по хромированному боку, как старого приятеля.
— Ну-у-у, если они столько платят даже за восьмиголового… Придётся идти, да?
Музыкальный автомат молчал, но Басс был благодарен ему даже за это.
# # # #
Гамбургеры удались. Может быть, потому, что Отто делал их сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72