Враждебно, испуганно он покосился на Надю. Она покойно дремала. "Куда я еду? Зачем? - в смятении думал Женя. - Что там за усадьба такая? Лера с Денисом, помню, захлебывались от восторга: "Два туалета, две ванны, комнаты для гостей...""
Как горели у бедной Леры глаза... Как завидовала она удачливой, ловкой подруге...
- Приехали, - сказала Надя. - Десятого, в восемь. - Это уже шоферу.
Алексей кивнул, развернулся и помчался в Москву.
- Вот мы и дома, - глубоко вдохнула свежий, вечерний воздух Надя.
На крыльце стояла кругленькая миловидная женщина.
- А где моя комната? - нервно спросил Женя.
Надя поняла, усмехнулась:
- Нуждаешься в автономии? Наверху. Валь, проводи. Ужин в девять. Услышишь гонг - и спускайся.
Тихая Валя, опустив глаза, потянулась за портфелем и сумкой.
- Что вы? - всполошился Женя. - Я сам!
- Как угодно, - еле слышно ответила Валя и повела его на второй этаж. - Здесь ваша комната, ванная, вот туалет для гостей.
- Спасибо, - неуверенно сказал Женя.
"Может, положено дать чаевые?" - смятенно думал он, чувствуя себя в какой-то другой жизни, известной ему лишь по книгам и фильмам. Но Валя уже исчезла.
Женя распаковал свой скромный багаж и еле удержался, чтобы не усесться за рукопись - только она и спасала от жизни. Но вместо этого подошел к окну. Голубое и зеленое широко и привольно расстилалось до самого горизонта: синее небо, юный, светло-зеленый лес, поблескивает серебром узкая речка. Пахнет травами и простором. "Как здесь, должно быть, работается! - подумал Женя и взглянул на часы. - Нет, сегодня уже не придется: скоро ужин, а потом... Нельзя быть таким уж неблагодарным!"
В ванной все сияло и благоухало. Даже бритвенный прибор был приготовлен. В туалете лежала розовая бумага, ноги тонули в коврике, приглушенный свет тоже был розовым. "А ведь тебя покупают, - подумал Женя. - И ты продаешься... Почему же Таня, как назло, так непонятно сдержанна? Молча наблюдает со стороны. И о море больше - ни слова. Как она плакала еще недавно, осенью, что в праздники всегда одна, а теперь как будто не огорчилась. И в командировку поверила сразу, и опять же не огорчилась. Да какие, к черту, нынче командировки? Какие такие лекции? Кому это нужно? Кто все оплатит? Нет, надо быть такой наивной, как Таня, чтобы поверить во всю эту галиматью!"
Властный гонг призвал Женю к ужину. Он сразу спустился: нехорошо заставлять себя ждать. Шторы были задернуты; горели ароматные свечи. Надя встретила гостя в японском шелковом кимоно, в красных, с бисером, парчовых туфельках.
- Прошу! - светски указала на кресло. Столик на колесиках стоял рядом. - Наливай. За что пьем?
- За нас, - как положено, ответил Женя.
- За нас, - согласно кивнула Надя.
Тонкий французский коньяк шел хорошо, и после третьей рюмки все уже казалось нормальным, вполне естественным: Надя в вышитом кимоно, Валя, неслышно менявшая блюда, ликер, пахнувший миндалем и приятно ударявший в ноги. А потом Женю взяли за руку и увели к себе - спокойно, уверенно, без всяких ненужных слов. А он и не думал сопротивляться, потому что коньяк вызвал желание, и он впервые ответил тем же на смелые ласки Нади - правда, скорее из вежливости. И тут же ему стало противно.
- Нет, ты как хочешь, - пьяно ухмыляясь, сказал он, - а я - пас. Старый дедовский способ лучше.
- Ах ты, пьяница, - ласково шепнула Надя, и больше Женя ничего не помнил, потому что заснул.
Утром его разбудил запах черемухи и щебетание птиц. Осторожно, чтобы не проснулась Надя - о вчерашнем старался не вспоминать, - Женя пружинисто встал, неслышно ступая босыми ногами, прошел по ковру, выглянул в распахнутое настежь окно. Белым-бело было окрест, и пахла каждая пушистая веточка. "Значит, похолодает", - подумал Женя и посмотрел на спящую, абсолютно ему чужую женщину. Приоткрыв рот, она чуть похрапывала. На спинке кресла висел приготовленный для него халат, точь-в-точь такой, как купила на Новый год Таня. "Но этого не может быть! - взмолился насмешливым богам Женя. - Зачем же так меня мучить?" Не сводя взгляда с халата, он быстро натянул брюки, накинул рубаху и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Ужасно хотелось пить, но он не пошел в гостиную, а поднялся наверх, к себе, огляделся, потянул ручку, торчавшую из стены. Так и есть - бар! А там, кроме спиртного, огромная бутыль кока-колы. Вот и славно!
Через пять минут Женя уже сидел за столом и работал. Он хорошо знал это давно не посещавшее его состояние духа, когда строчки ложатся сами собой, одна фраза влечет за собой другую, и четко вырисовывается связь времен. Болезнь и смерть Леры прервали работу над монографией - иногда казалось, что навсегда, - но после долгого перерыва словно прорвало плотину, идеи хлынули, как из запруды, и Женя наслаждался свободой, легкостью изложения, возвращением к любимому предмету, бегством из плена Надиной фирмы.
Мысль о Наде только мелькнула, когда раздался звук гонга - Женя отмахнулся от него, как от мухи, - и пропала, утонув в работе. "В конце концов, для мужчины это самое главное..."
До обеда его деликатно не беспокоили. А к обеду, наработавшись и проголодавшись, Женя спустился сам.
- Вроде бы звучал гонг? - спросил, наклоняясь к Наде, целуя ее в макушку.
Надя подняла голову, взглянула так благодарно, что Женя смутился: "Мало же ей надо..."
- Звучал, - подтвердила она, и глаза ее светились мягким светом. Часа три назад.
- Я работал, - объяснил Женя.
- Я поняла, - уважительно сказала Надя и вдруг прижалась губами к его руке.
Ни разу не видел Женя такой Нади! Жесткая, быстрая, ироничная, она была теперь совсем другой - домашней и ласковой.
- Не зови свою Валю, - попросил он.
- Хорошо, - послушно согласилась Надя, встала и пошла на кухню, принесла на подносе буженины, ветчины, сыра, а к ним красного вина и кофейник с кофе.
Они пообедали молча, спокойно, как давно живущие вместе супруги. Надя мирно хозяйничала, а Женя наслаждался отдыхом, поглядывая на нее, только сейчас открывшуюся. "Просто у нее так сложилось: все сама да сама. Станешь, пожалуй, жесткой", - подумал он и виновато погладил Надину руку.
И она снова схватила ее, прижала к лицу, и он почувствовал на своей руке слезы.
- Ты только меня не бросай, - всхлипывала, задыхаясь, Надя. - Можем жить так, а хочешь - сразу поженимся! Все здесь будет твоим!
Уж лучше бы она этого не говорила! Словно кипятком обожгло Женю. Он резко встал, отбросил от себя Надю.
- Покупаешь, да? Поэтому и привезла? За кого же ты меня принимаешь?
- А нищим, значит, быть лучше? - сузила глаза Надя. - Воспитали вас в нищете...
- Кого, интересно, "вас"?
- Ну, нас. Но я-то из советского дерьма выбралась и тебя, глядишь, вытащу.
- А меня тащить никуда не надо, - прошипел Женя. - Я уж сам как-нибудь.
Он встал и заходил по комнате, повернувшись спиной к Наде. Они ссорились опять-таки как супруги - с такой же внутренней яростью, - и Надя была ему странно близка, как когда-то была близка Лера, когда в молодости они бранились и бушевали по пустякам. Но тут речь шла о самом главном.
- Ладно, хватит, - опомнился Женя, подошел к окну и невидяще уставился на волшебное царство черемухи.
- Пошли погуляем, - обняла его сзади Надя.
- Пошли, - смущенно согласился Женя.
И они отправились наслаждаться весной...
Вечером он опять работал, и в этом просторе, на свежем воздухе, с полной свободой от быта - есть незаметная и неслышная Валя и какой-то там еще Сергей, есть машина, шофер, и не надо ломать себе голову, как добираться до города, есть, черт побери, на все это деньги - честные, не ворованные, заработанные нелегким трудом, - писалось легко, плодотворно, и мысль, что так может быть до конца его дней, возникала снова и снова.
Он гнал ее прочь, а она возвращалась на мягких лапах, и наконец Женя устал бороться - да и наработался всласть! - спрятал рукопись и, закинув руки за голову, отдался своим думам. "Мне уже здорово за пятьдесят, и я остался совсем один. Но мужчина один жить не может, нужна жена - и не просто женщина, а хозяйка. А какая Таня хозяйка? Для нее самое главное - ее больные и клиника, мама и дочка, и она привыкла в быту жить кое-как. У Нади же - никого, кроме меня, и простая справедливость требует..." Женя встал, подошел к бару, налил себе кока-колы. "Какая там справедливость! сморщился он и осушил залпом стакан. Речь идет об остатке жизни!" Он швырнул пластмассовый стаканчик в корзину для бумаг, захлопнул дверцу бара. Щемящее чувство утраты охватило его: "А как же любовь? Господи, почему мы любим не того, кого надо? Перед собой ведь не притворишься..." Женя бухнулся на тахту. Что уж там... Он любит Таню и не любит, хоть умри, хозяйку этого шикарного дома. Надя выгонит его сейчас же, если он уйдет к Тане, сбросит со своего корабля назад, в нищету. Что может он предложить Тане? Только себя, со своей жалкой институтской зарплатой. Нет, невозможно! Она сама ему, когда опомнится, не простит.
Женя встал, подошел к столу, открыл томик Волошина.
Я слышу вашими ушами,
Я вижу вашими глазами,
Звук вашей речи на устах,
Ваш робкий жест в моих руках.
Он решительно захлопнул книжку. Никаких стихов! Они растравляют душу. И в конце концов, есть жестокая проза жизни, а стихи - воспарение духа... Ничего он не скажет Тане. Проводит в Крым и попробует, каково ему с Надей. Имеет же он право выбора? Оно от века дано мужчине.
- Можно? - стукнула в дверь Надя.
- Заходи, заходи, - заторопился Женя. - Садись. А я только закончил работать.
Надя не садилась. Она стояла и смотрела, улыбаясь, на Женю. В руке у нее был маленький телефон - "мобильник", как его все называют.
- С праздником!
Надя протянула мобильник Жене.
- Что ты, зачем? - смутился он.
- Бери, бери, оплачен надолго. Это чтоб ты у меня не потерялся.
Нечто похожее на угрозу мелькнуло в ее глазах. "Что чувствуешь ты к этой женщине? - спросил себя Женя, и пришлось признаться: - Тревогу, смешанную со страхом".
- Нет, - решительно сказал он. - Такие игрушки не для меня... И такие подарки - тоже, - добавил он, помолчав.
- Как хочешь, - неожиданно быстро сдалась Надя и небрежно сунула мобильник в карман серых брюк. - Погуляем?
Гуляли молча, делая вид, что любуются цветущей черемухой, изредка перебрасываясь короткими фразами и опять замолкая надолго. "Что бы такое сказать? - маялся Женя. - С Таней говорили часами, а о чем, и не вспомнить". "Надо привязать его к себе, - думала Надя. - Не деньгами - так домом, не домом - так сексом... Да, не любит - себя-то что уж обманывать? хотя в постели прямо пылает. Но это от новизны ощущений, ненадежно это, некрепко... Ну и пусть, - внезапно ожесточилась Надя. - Первый муж любил, да и ладно. Второго буду любить я!" Она обняла Женю, заглянула в лицо. Шепнула таинственно, со значением:
- Пошли-ка баиньки, а?
7
Таня собиралась в Крым. Бесплатная почти путевка оказалась еще какой платной: в который раз поднялись цены на билеты, и рубли наши никому в Крыму были уже не нужны. Только доллары! А где их взять?
- Как - где? - засмеялся Сергей. - Меняй!
- Было бы что, - призадумалась Таня.
Сотню торжественно преподнесла мама. Еще на две Таня поменяла рубли. Достаточно? Нет? На юг ведь сколько ни возьми, все равно мало.
Таня делилась своими тревогами с мамой.
- У вас же санаторий с питанием, - утешала мама. - Вы же не "дикари".
- Оно конечно, - неуверенно соглашалась Таня.
Сашка от радости вертелась волчком. Купила купальник - "Да он что, из золота?" - всплеснула руками бабушка, - подстриглась по последней моде, стирала, гладила, любовно складывала стопочкой свои вещички.
- Возьмите, девочки, теплое, - волновалась Марина Петровна. - Июнь в Крыму бывает холодным.
- А май - еще холоднее, - смеялась Саша: путевки были с двадцатого мая.
Шестнадцатого, в день получки, Таню ждал хорошо организованный начальством сюрприз - премия "за внедрение научных исследований в клиническую практику".
- Здорово! - обрадовалась Таня. - Так кстати!
- Тугрики всегда кстати, - посмеивался довольный Сергей. - Беги меняй!
Во всей этой суете глухая печаль не покидала Таню: они почти не виделись с Женей. Из командировки он вернулся каким-то странным, хотя выглядел хорошо: посвежел и даже загорел немного.
- Ты как из дома отдыха, - пошутила Таня, и он вспыхнул, зарделся, забормотал нечто невнятное.
"Что это с ним?" - мельком подумала Таня, но, как это случалось часто в последнее время, ни о чем не спросила.
Звонил Женя по-прежнему каждый день, но и звонки его казались Тане теперь принужденными: он словно бы отмечался. "Я уеду, и все у нас кончится", - в минуты прозрения думала Таня, но, как все влюбленные, на самом деле в такое не верила, вообразить себе этого не могла. Жене сама не звонила: это казалось ей унизительным. "Хорошо, что он не едет с нами, думала Таня. - В качестве кого представила бы я его Саше? Она, конечно, знает, что мы с ним друзья, но тут совсем другое дело. А у нее как раз переходный возраст..."
- Что-то ты похудела, Таня.
Марина Петровна с тревогой смотрела на дочь: в последнее время ей Таня не нравилась.
- Вот и хорошо! - бодро откликалась Таня. - А то все мы, русские, толстяки и толстухи.
- Про тебя-то уж этого никак не скажешь.
- Вот и хорошо! - повторяла Таня, и глаза ее были такими несчастными, что Марина Петровна первой отводила взгляд.
"Родненькая моя! Тебя кто-то обидел? Поверь, все пройдет!" - мысленно уговаривала дочку Марина Петровна, но молчала, не решаясь заговорить первой.
За два дня до отъезда Таня проснулась в пять, словно ее кто толкнул: "Я должна ему позвонить". Зачем, для чего, что скажет, Таня не знала. Но больно стучало сердце, коченели ноги, ломило виски, и неотвязная мысль, что она позвонит - и все наконец разрешится, не давала покоя. Что "все", Таня тоже не знала. Она старалась прогнать совершенно ненужную мысль, пыталась заснуть, думать о неотложных делах - все было тщетно. "Почему мне так страшно? - спрашивала себя Таня. - Почему я боюсь набрать номер его телефона? Что, собственно, значит этот звонок?" И чем сильнее билось сердце и ломило виски, тем больше нервничала и сердилась на себя Таня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50