Женя все поглядывал на часы. Конечно, он приедет неприлично рано, но нетерпение так жгло и мучило, что назначенных девяти часов ждать не стал. Забежал только в булочную: купил конфет, вафель, хлеба. В полдевятого уже стоял у заветной двери.
Таня, как всегда, открыла сразу, не интересуясь, кто там стоит за дверью, и ни о чем не спрашивая.
- Сейчас такие тревожные времена, а у тебя ни стальной двери, ни даже "глазка"! - поначалу волновался Женя. - Да еще никогда не спросишь "кто там".
- А я знаю кто, - смеялась в ответ Таня.
Сейчас он не сказал ничего. Просто отбросил сумку и обнял Таню - ее теплое, еще сонное тело, - ткнулся носом в душистые черные волосы, и неожиданно слезы выступили у него на глазах.
- Можно сразу к тебе? - попросил Женя, отрываясь от Тани лишь на секунду, чтобы снять куртку.
- А чай? - как вежливая хозяйка спросила Таня, но, конечно, была бы очень разочарована, если бы Женя стал пить чай.
- Потом, потом, - прошептал он торопливо, и Таня прижалась к Жене благодарно и жаждуще.
Как давно он не видел эти сияющие глаза цвета морской волны, эту улыбку, радостную и гордую - своей и его любовью, - когда он стал раздевать свою Таню, целуя грудь, плечи, округлую чашу прелестного, юного живота, и ниже, ниже - до узких щиколоток стройных девичьих ног.
- Красавица ты моя, дорогая, любимая... За что мне такое счастье? задыхаясь, шептал он, и слезы радости и волнения, благодарности судьбе за неслыханный, ничем не заслуженный дар катились по его щекам.
- Что с тобой, Женечка? - шептала в ответ Таня. - Почему ты плачешь?
Она и сама чуть не плакала и все целовала и целовала его, ощущая на своих губах эти внезапные слезы, атласную мочку уха, выемку на беззащитной шее, волоски на груди, неизменно волнующие ее. Согласно и разом они легли на диван и, как всегда, все чувствуя синхронно, повернулись на бок. Он вошел в нее сразу, горячий и мощный - все распахнуто было ему навстречу, все ждало его с нетерпением, - их ноги переплелись, и на какое-то волшебное мгновение они превратились в единое, счастливое существо, еще не разделенное жестокими богами на две половинки.
Благословенная страсть отбушевала и пронеслась, оставив своих детей в тишине и покое, переполненных друг другом. Они обнялись еще крепче и оба мгновенно заснули.
Когда Женя проснулся, Тани, к его великому разочарованию, рядом не было. Как она умудрилась выскользнуть из его объятий, ведь он держал ее крепко? Его халат предусмотрительно лежал на стуле, а рядом стояли тапочки. Женя почувствовал себя вдруг таким одиноким, комната, знакомая до мелочей, показалась чужой, даже враждебной. Он торопливо набросил халат на голое тело - он еще не насытился Таней, - сунул ноги в тапки и пошел на кухню, чтобы попытаться соблазнить свою женщину.
Но женщина была уже совсем другой. Она стояла у плиты в брюках и свитере - зеленом, под цвет глаз, - варила сосредоточенно кофе, пристально наблюдая, чтобы не сбежала пенка, и Женя с досадой вспомнил, что ей в двенадцать нужно быть в поликлинике.
- Проснулся? - ласково и спокойно взглянула на него Таня, и взгляд ее был ясен и прост, и не верилось, что эта красивая, собранная, уже далекая от него женщина каких-нибудь два часа назад стонала от страсти и шептала слова бесстыдные и святые.
- Хочешь, останься! - приветливо предложила Таня, не замечая его досады и справедливого негодования. - Все в холодильнике. А я побежала. Мои старушки ведь приходят пораньше. Сидят, сердешные, и ждут.
Тут только Женя увидел оставленную ему записку. Машинально прочел. Ничего интересного в записке не было: она повторяла только что сказанное.
- Какие старушки? - хмуро спросил Женя.
- Седенькие, - улыбнулась Таня. - Приходят за час до приема и ждут. А всего-то надо им, что рецепты.
- А настоящие больные у тебя есть? - раздражаясь, спросил Женя.
- Есть и настоящие, - не обиделась Таня. - Но старушки всегда впереди.
- Делать им нечего!
Не заметить его раздражения было уже невозможно, и Таня бросила на Женю быстрый, внимательный взгляд.
- Очень они одиноки, - вздохнула она. - Никому не нужны. И здоровье их больше никого не волнует. Так хоть доктору, мне то есть, пожалуются.
- Почему же они никому не нужны? - все равно продолжал раздражаться Женя. - А дети, внуки?
- Дети сами нуждаются в помощи. - Таня подкрасила губы, знакомым движением махнула кисточкой у ресниц. - А внуков они давно вынянчили, те и забыли... Такие дела... Ну, я пошла. Дверь захлопнешь?
Женя проводил Таню в прихожую, подождал, пока натянет она сапожки, подал шубку. И тут только заметил брошенный им пакет.
- А я принес всякие сласти, - печально сказал он.
- Ничего, съедим! - обнадежила его Таня. - Пока!
И исчезла.
Тому, кто ушел, всегда легче, чем тому, кто остался. Таня уже привычно думала о больных, подыскивала аргументы для очередного разговора с главным - что-то Сережка совсем стал нервным, - планировала поездку к маме, а Женя все обижался, печалился и скучал. Зачем-то снова улегся в постель, ткнулся носом в подушку - она хранила еще аромат волос Тани - и закрыл глаза. А ведь ему давно пора бежать в институт - тем более что в два начинался распоследний в этом году Ученый совет, защищался под занавес Димка из их сектора, и Женя был его оппонентом. А кроме того, надо связаться с сыном - как там дела? - хотя нет, еще рано... Мысли текли медленно и лениво, не хотелось ни вставать, ни одеваться, ни даже пить кофе, а хотелось лежать так весь день и ждать Таню. "Потому что мне ее всегда не хватает", - подумал Женя и испугался этой физической от нее зависимости. Страх вызвал чувство естественного мужского протеста, а от него ведь рукой подать до самой настоящей ненависти. Впрочем, Женя об этом еще не догадывался.
"Все, встаю! - велел себе Женя, взглянул на часы и заторопился. Нельзя, чтобы волновался Димка!" Он быстро встал, заправил постель, умылся - "Уже оброс! Черт знает что: ведь вечером брился!" - хлебнул на кухне остывшего чаю - второй раз за утро, - снова вошел в комнату. Яркое солнце заливало ее - на улице, видно, похолодало, - и такой обжитой и уютной была эта комната, где все еще дышало счастьем, что на мгновение показалось просто невозможным уйти.
Женя окинул их обжитое прибежище прощальным взглядом и поехал на работу.
* * *
Защита - всегда событие, даже если институт еле дышит, правительству на всю науку - чохом! - плевать, а народ и вовсе не понимает, на кой хрен нужны все эти диссертации? Интеллигенция уже давно не оправдывается, на мнение народа махнула рукой.
А Димка-то, сильно пьющий, несобранный, постоянно теряющий то паркеровскую ручку, то записную книжку, то кошелек, работу представил, как все от него и ждали, очень достойную, много выше по уровню кандидатской и пожалуй что докторскую. Так что Женька товарищем своим гордился, и шары в корзине все до единого были, естественно, белые, и хвалили все Димку наперебой - ну да он, как всегда, никого особенно и не слушал, нетерпеливо стремясь к им же организованной, честно заслуженной выпивке.
Что-то уже новогоднее было и в защите, и в обмывании ее в буфете, и в общей, давно забытой праздничной атмосфере. Может быть, потому, что героем дня был общий любимец, признанный талант и прекрасный парень? Вот если бы еще не пил! Но так на Руси не бывает.
Улучив минуту, Женя взял у вахтерши ключ, зашел к себе в сектор и позвонил Тане.
- Ой, это ты? - обрадовалась она. - А я только вошла.
- Почему так поздно? - покачиваясь у стола, строго спросил Женя.
- Спорила с Сергеем.
- С каким еще Сергеем?
- Который Иванович, - засмеялась Таня. - А ты что, выпил? - наконец-то догадалась она.
- А как же! - с удовольствием признался Женя. - Димка же защитился!
- Ах да, - вспомнила Таня. - И как?
- Ве-ли-ко-леп-но! - с некоторым трудом выговорил длинное слово Женя. - Ни одного черного шара!
- А как выступал его оппонент? - лукаво поинтересовалась Таня.
- Зал визжал от восторга! - нахально заявил Женя и сказал главное то, для чего звонил: - Я очень тебя люблю. А ты?
- И я.
- А сама сбежала...
Таня вздохнула.
- Чего молчишь?
- Так ведь больные...
- Тогда до завтра.
- До завтра.
- Я тебя ужасно люблю!
Ему хотелось повторять это снова и снова. И вовсе он не был пьян. Нет, конечно! Просто вино обострило чувства. Как там в рекламе? "Мы стали чувствовать острее..." А главное - он не отошел еще от их общего утра, столь редкого в его с Таней жизни.
- Я знаю, - счастливо сказала Таня. - Ты не очень обращай внимание, когда я печалюсь, договорились?
- Договорились... - У Жени вдруг сжало горло, и так стало жаль Таню и почему-то себя, что комната поплыла перед глазами. - Нервы ни к черту, пробормотал он и вытер глаза рукой.
- Ты мне так дорог, так невозможно дорог, - торопливо говорила Таня. И я все время чувствую, что не одна. Это ведь очень важно! Ну, давай, вешай трубку, а то я расплачусь.
- Сначала ты.
- Нет, ты.
- Хорошо.
Женя повесил трубку и тут только заметил стул. Он сел на него, посидел немного, потом встал, погасил свет, запер дверь, отдал вахтерше ключ и, стараясь никому не попадаться на глаза, выскользнул из института.
4
- Кто там? Наши все дома.
- Надя... - совершенно растерялся Женя. - Какими судьбами?
Он стоял на резиновом коврике, с шапкой в руке, как гость в собственном доме, и смотрел на улыбающуюся, в облегающем бордовом костюмчике, в каких-то тапочках с помпончиками Надю.
- А мы из больницы.
За Надиной спиной вырос Денис.
- Представляешь, встретились у окошка, где передачи, - торопилась объяснить, видя несомненную оторопь хозяина, Надя. - Ну, я, конечно, проникла к Лерке. Подумаешь, карантин! - Она по-девчоночьи фыркнула, но сразу же посерьезнела. - Лерка так побледнела, так побледнела! Что же ты стоишь, раздевайся!
- Спасибо, - машинально ответил Женя и снял куртку.
- Заходи, заходи, - гостеприимно приглашала Надя. - Я вам кое-что приготовила.
Тут только Женя заметил Лерин на ней фартук. "А тапки? Откуда тапки?" - спросил он себя, не очень-то понимая, почему это так его раздражает.
- Видишь, я и тапки с собой взяла. - Надя будто прочла его мысли. - И белый халат! А Димка, пока я бегала к Лере, покараулил мое пальто. Да это вообще не трудно, я тебя научу.
Она говорила уверенно, быстро. Черные глаза поблескивали, как антрациты. Ловкие руки вынимали тарелки и вилки, резали хлеб, накладывали в тарелки рагу.
- А вино? - встрепенулся Денис. - У нас, кажется, есть вино!
Он метнулся к бару, вытащил бутылку вина, из серванта достал фужеры. Женя строго взглянул на сына - "Разве у нас какой-нибудь праздник?" - но вспомнил, где был утром и откуда пришел сейчас, и устыдился своего лицемерия.
- За Лерочку! - подняла бокал Надя. - За ее скорейшее выздоровление!
Она чокнулась с Денисом и Женей, глядя Жене прямо в глаза, и, как всегда в ее присутствии, он почувствовал странное напряжение, смутное беспокойство, словно какие-то незримые токи исходили от Нади.
- Что смотришь? - задорно вскинула она голову. - Похудела?
И встала, и прошлась по кухне, как манекенщица.
Тут только заметил Женя, что Надя в самом деле кажется намного стройнее и как будто выше, чем полгода назад, когда он видел ее в последний раз.
- Да, похудела, - с некоторым удивлением не мог не признать он.
Надя звонко расхохоталась, еще раз прошлась, покачивая бедрами, мимо Дениса и Жени и села за стол.
- Теперь это уже не проблема, - небрежно махнула она рукой. - Слышал о гербалайфе?
- О чем? - разом спросили Денис и Женя.
- Восточное средство, - загадочно обронила Надя. - Восточные травы...
Щуря глаза, не притрагиваясь к рагу, она рассказывала о таинственном гербалайфе, а Женя с беспокойством думал, как же она успеет к себе на дачу: ведь уже поздно. Но Надя, будто не ощущая течения времени, все говорила и говорила... Осоловевший от вина и рагу, а больше от женской безудержной болтовни, Денис вдруг зевнул. И тут же смутился.
- Оставайтесь у нас ночевать, тетя Надя, - вежливо сказал он. - Поздно уже, темно.
Надя бросила на Женю вопросительный взгляд.
- Конечно, - поддержал сына Женя. - Мы постелим тебе на диване. Разве можно в такую темень ехать за город?
- Я и не собиралась! - расхохоталась Надя, и Женя внезапно почувствовал себя дураком.
"Что она этим хочет сказать?" - маялся он тяжелым недоумением, пока Денис мыл посуду, а Надя, грозя ему пальчиком, требовала, чтобы он никогда - "никогда, слышишь?" - не смел называть ее "тетей".
- В Америке все зовут друг друга по именам, - говорила она. - Никаких там "тетей", никаких этих наших отчеств. Это же гораздо проще!
Денис сонно кивал, со всем соглашаясь. "Далась им эта Америка", сдерживал зевок Женя: все-таки день у него выдался напряженный. Радостный, полный тепла и света, но напряженный. Да и выпил в институте порядочно.
- Ну, давайте стелиться, - встал он, прерывая поток слов. - Разложи, Дениска, диван, а я принесу белье.
- Да, пора! - встала Надя и скрылась в ванной. Вышла в розовом Лерином халатике, который, надо признать, очень шел к ее черным глазам.
- Можно? - лукаво спросила она.
- Конечно! - воскликнул Денис; Женя молча кивнул.
Что-то неправильное, нехорошее было во всем - в тапочках, рагу, Лерином любимом халате, - только он никак не мог понять, что именно.
"В конце концов, ничего особенного, - успокаивал себя Женя, лежа в постели и тщетно стараясь заснуть. - Давняя подруга, и это естественно... Лера с Дениской сто раз у нее ночевали..." Да, но ведь не он! А теперь она лежит там, за стенкой, и он боится лишний раз повернуться и стесняется встать и пройти в туалет.
О Господи, какой долгий, перепутанный день! Темная, предрассветная Москва, и он, вместе с народом, едущим на работу, мчится в стремительном поезде к Тане. Там, у Тани, слетает все наносное, неважное и ненужное, и он становится самим собой - молодым, счастливым, уверенным. Таким приезжает в институт, таким оживленно оппонирует Диме, пьет вместе со всеми вино - "За удачу, за докторскую - Димка, не подведи!" - звонит Тане и говорит ей слова любви, едет домой, счастливо опустошенным, мечтая о ванне и сне, а дома новый сюжет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50