А ЭХО все-таки сделайте.
- До свидания, доктор. Спасибо!
- Всего доброго. До свидания. Вы тоже идите, Ниночка, у меня тут...
Ничего толкового не придумав, а потому не закончив фразы, Таня уткнулась в бумаги. Ниночка упорхнула, как птичка, улетучилась моментально, и Таня с облегчением спрятала бумаги в стол. "Все! Надо привести себя в порядок". Она вынула зеркальце, попудрилась, подмазала губы помадой, щеточкой с черной тушью провела по ресницам. Эх, жаль, давно нет духов: хорошие не по карману, а дешевка - зачем? "Что он там говорил про мои волосы?" Таня, изогнувшись, умудрилась понюхать длинную прядь. "Подумаешь, - пожала она плечом. - Ничего особенного!" Но она лукавила: волосы в самом деле пахли приятно, и это был их природный запах. К тому же, встав пораньше, Таня вымыла голову ароматным шампунем - тем самым, розовым, чей запах прельстил накануне Женю. "Не придет - так и буду, как дура, ходить с чистыми волосами", - хмыкнула Таня и, посидев еще минут двадцать, решилась наконец выйти из кабинета.
Почему она так робеет? Ну не придет, так и ладно! "Это все, матушка, из-за отсутствия практики, - упрекнула себя Таня. - Когда в последний раз ходила ты на свидание? Уж и не вспомнить..." Таня все замедляла и замедляла шаг, готовя себя к неизбежному: никакого Жени у дверей поликлиники, конечно же, нет.
- Таня! А я все боялся, что вас пропустил! - Он ринулся ей навстречу, старомодно прижал ее руку к губам. - А почему так поздно?
- Больные...
Не могла же она признаться, что сидела в пустом кабинете и тянула время? Он взял из ее рук тяжелую сумку.
- Завтра еду к своим, на дачу, - объяснила Таня.
Женя весь подобрался.
- Свои - это кто?
- Мама и дочка.
Женя остановился и остановил Таню, обнял, не выпуская сумки из рук, прижал к себе.
- Что вы, - шепнула Таня. - Это же мой район, здесь мои больные.
- А разве врачу нельзя целоваться? - пробормотал Женя и тихонечко поцеловал Таню.
Но и от этого осторожного поцелуя поплыло все вокруг. "Что со мной? растерянно подумала Таня. - Ведь нельзя же так, сразу..." Она оторвалась от Жени, быстро пошла вперед. Не спрашивая ни о чем, он догнал ее, взял под руку, и они пошли вместе. Он не смел поверить себе - неужели Таня ведет его домой? - он досадовал на себя, что явился, болван, без цветов, без конфет и шампанского, - но он же не знал ничего! - боялся неосторожным словом или движением остановить Таню, что-то разрушить, и поэтому шел молча, изредка поглядывая на Таню. Но она на него не смотрела и, казалось, о чем-то думала. У подъезда остановилась, вынула ключи из сумочки.
- Вы меня, случайно, не убьете? - как-то слишком серьезно для шутки спросила она.
- Насмотрелись ужастиков? - улыбнулся Женя. - Телевизионщики у нас что-то совсем озверели... Нет, не убью, честное пионерское!
- Тогда входите. Будем пить чай.
Значит, на кухню. Оно и к лучшему: можно не снимать, как это принято в Москве, обувь. Невозможно - в тапочках на свидании!
Женя сидел на табурете и смотрел, как Таня ставит на плиту чайник, режет хлеб, сыр, колбасу. Ладно, он будет покорно пить чай и съест что-нибудь, лишь бы она успокоилась, не нервничала, не боялась его! И вдруг ему показалось, что будет чудовищной, непоправимой ошибкой, если он сейчас же, сию минуту не сделает первого шага. Ведь он мужчина - какой уж там чай!
- Таня! - Женя встал. Его шатало от волнения, у него дрожали руки. Танечка!
Она стремительно повернулась к нему, и он увидел, как вспыхнуло от радости ее лицо.
- Я знаю, что так не принято, - бормотал он, целуя ее волосы, расстегивая одеревеневшими пальцами пуговицы на блузке, - но я не могу, и не надо...
Кровь болезненно пульсировала в затылке, казалось, вот-вот он потеряет сознание, в то же время Женя четко сознавал, что нужно делать. Одним движением он разложил диван, накинул поданную Таней простыню, бросил в изголовье подушку, подумал обо всем, о чем следовало думать, - даже о том, чтобы вовремя выйти из Тани.
- Сегодня можно было бы до конца, - шепнула она.
- Да? - возликовал Женя. - Сейчас, сейчас...
Таня, приподнявшись на локте, лукаво заглянула ему в глаза, и от этого взгляда больших зеленоватых глаз мгновенно и бурно снова восстала его плоть. Какая, оказывается, в нем сила и мощь! Как он жаждет эту женщину! Она ни о чем никогда не пожалеет!
На этот раз они были вместе долго и нежно, ласково и почти спокойно.
- Господи, как хорошо! - сказали они вместе, с совершенно одинаковой интонацией.
- Представляю, что ты обо мне думаешь, - положила голову ему на плечо Таня.
- Нет, не представляешь, - обнял ее Женя. - Да я ничего и не думаю, только чувствую.
- И что же ты чувствуешь?
- Счастье. Любовь.
- Так не бывает. Мы ведь едва знакомы.
- Да. - Женя осторожно касался ее волос, легкими поцелуями покрывал лицо. - Я тоже когда-то так думал.
- Когда?
- Давно. До встречи с тобой. Знаешь, ведь я не верил в любовь с первого взгляда, - смущенно признался он. - Считал, выдумки.
- И я! - воскликнула Таня. - Я тоже! Да и теперь - не смею себе признаться. Может, нам только кажется?
- Нет, не говори так! - Женя опустился на Таню, заглянул ей в лицо. Можно? Ты не устала?
- Нет, не устала, - шепотом ответила Таня и послушно раздвинула ноги.
Если б он только знал, как она безудержно счастлива! Запах мужчины она его сразу вспомнила, - его сокровенная суть, заполнившая ее до краев, руки, так бережно касающиеся ее груди...
- Ты меня теперь не прогонишь? - спросил он, когда где-то там, за стеной, часы пробили двенадцать. - Может, ты хочешь, чтобы я уехал?
- Нет, не хочу.
4
Первая ночь вместе, да еще сразу, после первой близости, - тоже ведь испытание. Освеженные душем и ночной прохладой, оба почти не спали, непрестанно чувствуя присутствие друг друга. Иногда забывались то ли сном, то ли дремотой, но и во сне Таня знала, что не одна. А Женя, можно сказать, не спал вовсе. Вообще-то он не храпел, но Лера, посмеиваясь, утверждала, что иногда, если лежит на спине... Ужасно! "Ничего... Даже успокаивает..." Так то жена!.. Женя лежал неподвижно, стараясь ровно дышать и не шевелиться, и только когда затекла рука, осторожно высвободил ее из-под головы Тани.
Как странно и как прекрасно! Через два года ему пятьдесят, у него верная, преданная жена, взрослый сын, а у сына любимая девушка - вот-вот женится и сделает отца дедом. И вдруг - эта встреча! Как огонь, ослепительная, нестерпимая вспышка! Ее глаза, волосы, нежная грудь - и нет ничего дороже. Поразительно: ведь он ее совсем не знает. Умная она или нет, хотя глаза очень умные, интересно ли будет с ней? А ей - с ним? Ничего он не знает! Чувствует только, что эта женщина безмерно ему дорога, и он уже, не успев обрести, страшно боится ее потерять.
К утру Женя, уставший от счастья и рассеянных дум, неожиданно крепко заснул. Проснулся внезапно, сразу, как только проснулась Таня. Она смотрела на него, моргая и улыбаясь, и он обнял ее и вошел в нее - сонную и горячую, и близость была упоительной - радостной и доверчивой, совсем непохожей на вчерашнюю хмельную страсть.
- Ты какой-то другой, - сказала Таня, словно подслушав мелькнувшее в его голове изумление перед собственным своенравным телом.
- И ты - другая...
- Мне нужно ехать.
- Куда?
- На дачу.
- Ах да... Я провожу. Можно?
Он странно робел перед Таней, перед ее над ним властью: ведь она может отнять себя у него, отобрать эту светлую радость.
- Ты только не покидай меня, - забормотал он, обняв и прижав к себе Таню. - Никогда-никогда, пожалуйста! Я буду так любить тебя, так любить, как никто никогда не любил!
- Откуда ты знаешь? - задыхаясь в его объятиях, а больше от счастья, смущенно улыбнулась Таня.
- Я верю, чувствую, - ткнулся ей в плечо Женя, стараясь спрятать свое волнение, утаить от Тани.
А потом они вышли на улицу. Звонко чирикали воробьи, приветствуя раннее утро, легкий ветерок парусами надувал светлые шторы на окнах. Женя с Таней шли по безлюдным, еще не жарким улицам, ехали в открывшемся только метро.
- Можно поехать с тобой до поселка?
Тяжело было расстаться с Таней.
- Нет, не надо.
Она словно бы испугалась.
- И ты там будешь целых два дня?
- Конечно.
- А в понедельник? Что в понедельник? - заторопился Женя.
- Утренний прием в поликлинике, а потом - библиотека.
- Опять периодика?
- Опять периодика.
- Я займу тебе место.
- Сейчас мало народу.
- Приезжают уже абитуриенты. В некоторых вузах экзамены.
- Так студенты вроде в периодику не ходят?
- Еще как ходят!
Это он знал лучше Тани: читал в педагогическом лекции и принимал экзамены.
- Ну займи, - снисходительно улыбнулась Таня. - А как я узнаю, какое место?
- Оставлю записочку - от входа справа, если встать спиной к двери. "Для Тани..." А фамилия как?
Таня сказала.
- Так вот и напишу: "Это место для Семеновой Тани".
Они стояли уже на платформе. Подкатила с победным свистом электричка.
- Пока.
- До встречи.
С грохотом захлопнулись двери, пустая электричка умчала Таню, и Женя остался один. Он так резко почувствовал это - ее нет в Москве, он не знает, где Таня, - что заныло сердце. Женя прижал руку к груди, постоял, успокаиваясь, отдыхая от небывалого напряжения последних двух суток, огляделся по сторонам в поисках мороженого. Увидел, купил и пошел в метро, спрятав на всякий случай, как в старые суровые времена, вафельный стаканчик в портфель.
"Как хорошо, что никого нет дома", - доставая стаканчик в вагоне утреннего, чистого поезда, подумал Женя, и ему стало стыдно. Они так звали его с собой, когда уезжали - Лера с Денисом. Денис - особенно.
- Поехали, па, - тянул он. - Сыграем в шахматы. Что я там буду делать с мамой да тетей Надей?
- Будешь купаться, - быстро нашла для него занятие Лера. - И не смей называть мою подругу "тетей": ты же знаешь, она обижается... Да, кстати, захвати свою Агату Кристи, а то за лето забудешь английский.
- Ничего не забуду, - отмахивался Денис от матери. - Поедем, па!
Женя с удовольствием смотрел на сына. Славный вымахал парень! Баскетбольного роста, широкоплечий, с сильными, упругими мышцами, накачанными в подростковых велосипедных гонках - теперь-то бросил, светлые, как у матери, волосы, и глаза, как у матери, тоже светлые.
- Отпустил свою Люду одну на море, а теперь маешься, - поддразнил сына Женя.
- Не одну, а с подругой, - обиженно возразил Денис. - Вы же не дали мне денег!
- Так откуда ж! - вместе воскликнули Женя с Лерой. - Мы же не новые русские!
- Люда - тоже, - заступился за невесту Денис, потому что для интеллигенции, хоть и голодной, почти нищей, словосочетание это было все равно оскорбительным.
- Но папа у нее - банкир, - все-таки напомнил Женя, хотя и жалел уже о вырвавшихся словах.
Сын заразительно расхохотался, и, глядя на него, засмеялась, еще не зная, чему смеется, Лера.
- Вы что? - вытаращил на них глаза Женя.
- Пап, - хохотал Денис, - мы с Пашкой зашли в Дом литераторов, а там, в вестибюле, "Литературные перекрестки".
- Какие еще перекрестки?
- Ну, юмор. И такие стишата: "Пускай в ресторанах гуляют банкиры. Мы знаем: пройдет их пора! Лети, голубь мира, вперед, голубь мира! Ни пуха тебе, ни пера!"
Теперь засмеялся и Женя.
- Ты только Люде своей эти стихи не читай, - посоветовал он сыну.
- Да я уж прочел, - снова расхохотался Денис. - Она их даже переписала. Для отца.
- Ну знаешь, - развел руками Женя.
- Что бы ты понимал! - закричал в ответ Денис. - У вашего поколения совершенно нет чувства юмора!
- А он разве не нашего поколения? - напомнил сыну Женя. - Ты плавки-то не забудь.
- Не забуду!
- Не скучай, - чмокнула мужа в щеку Лера. - Во вторник вернемся. В среду наш неутомимый труженик приступает к трудовой деятельности. - Она шутливо взлохматила сыну волосы. - Смотри не проторгуйся! А то потом не расплатишься.
- Не проторгуюсь, - уверенно пробасил Денис. - Даром, что ли, околачиваюсь в Плешке?
Так все они - Денис со товарищи - полунасмешливо, но любовно называли Институт экономики, потому что носил он имя первого российского марксиста, меньшевика Плеханова. Большевики хоть и презрели экономические его заветы, имя все-таки сохранили. Тем более что он вовремя, еще в восемнадцатом, умер, до репрессий не дожил.
- Значит, не поедешь? - в последний раз спросил Денис у отца.
- Ни за что! - твердо ответил Женя. - Я поеду в библиотеку.
- Такая жара... - протянул, сдаваясь, Денис.
Нет, не понимал он упорства отца! И Лера не понимала, удивлялась наивно: отчего это Женя неизменно отказывается? А он ей не говорил. Да и нечего было сказать, ничего конкретного. Ну, нравился он когда-то Наде, проводил, польщенный, раза два до дому, но не поцеловал даже - уж очень она к нему липла, да и ноги кривые, а кривых ног Женя терпеть не мог! Ничего, вообще говоря, не было сказано, никаких шагов он не делал, Надя была даже свидетельницей на свадьбе, но поражения своего - ее вежливо, молча отвергли - не забыла. На несколько лет пропала и возникла снова в подругах у Леры, когда с Лерой сравнялась: вышла замуж, да еще так удачно - за военного переводчика, со званием, выездного... Правда, толстого и с одышкой, но выездного! Тогда-то и появилась - нарядная, умело подкрашенная, с сувенирами из далеких стран, загорелая и похорошевшая, даже, можно сказать, интересная. Вроде и ноги уже не были такими кривыми...
Простодушная Лера охотно к старой дружбе вернулась, а Женя все время чувствовал некое напряжение рядом с Надей, незримые токи, исходившие от нее, особенно когда умер муж, в чине уже подполковника. Перенапрягся на Ближнем Востоке в год очередного кризиса: сутками пропадал у радистов, переговариваясь с нашими боевыми летчиками. Наконец общими усилиями огонь, опасно тлевший в нефтяном регионе, удалось погасить; Веня прилетел в Москву передохнуть, и на второй же день его хватил обширный инсульт. Увезли вечером, Наде велели прийти утром, а утром его уже не было - ничего не смогли сделать!
Что творилось с Надей!.. Страшно вспомнить. Она и теперь еще от удара этого до конца не оправилась. Лера и теперь часами ее утешает - чаще по телефону, а Женя при редких встречах ловит на себе негодующий, горький и гневный взгляд черных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50