Таш не понимала, почему они непременно должны повидать Зои и остальных сразу после приезда. Она и одна вполне бы могла сходить вечером на ферму, забрать Свеклу и проведать лошадей.
Но Найл велел таксисту ехать прямо на ферму. Было уже около девяти, на улице стояла тьма.
Они вошли в дом, когда все садились за стол. В таких случаях Зои обычно смеялась и приносила еще два стула, но сегодня при виде гостей она разрыдалась.
– Солнышко! – Найл поспешил обнять Зои. – Что случилось? Ну, успокойся же…
Таш стояла позади него и растерянно смотрела на окружающих. Гас и Пенни выглядели смущенными. Поймав ее взгляд, Руфус вытаращил глаза, давая понять, что их ждут плохие новости. Индия поднялась навстречу и взяла Таш за руки, большие голубые глаза девочки были полны сочувствия.
– Мама задавила вашего индюка сегодня утром, – сказала она. – Он переходил дорогу прямо перед ее машиной, и она не успела остановиться. Теперь мама плачет без остановки.
– Мы весь день очищали двор от перьев, чтобы это не было первым, что вы увидите, когда вернетесь, – вздохнул Руфус. – Провозились целую вечность.
– Я не видела никаких перьев, – рассеянно сказала Таш. Зои плакала на груди у Найла, а тот все твердил, что ее хорошее настроение гораздо важнее всех индюков на свете.
– Простите меня, – всхлипывала Зои. – Он появился так внезапно! Я ничего не смогла поделать…
– Все в порядке, солнышко, – успокаивал ее Найл, – это же просто глупая птица. Мы тебя любим гораздо больше.
– Возможно, бедняга сознательно пошел на это, – пробормотала Таш. – Не хотел смотреть, как рушится его дом.
Гас как-то странно взглянул на нее, но Таш ничего не заметила: она не могла оторвать глаз от Найла и Зои.
В их позе не было ничего романтичного: просто друг, утешающий друга. Однако между ними чувствовались особая душевная близость и непосредственность, и это было новым для Таш. Она не испытала ни ревности, ни удивления, ей просто казалось глупым стоять вот так и смотреть на них.
Таш уже открыла было рот, чтобы сообщить об отмене свадьбы, но тут же его захлопнула, потому что первым заговорил Руфус:
– Дом Хьюго превратился в съемочный павильон! Кстати, поговаривают, что у него новый роман. Никогда не отгадаете, с кем!
– С кем? – хрипло спросила Таш.
– Вам это будет интересно, – хитро улыбнулся Руфус. – Его новая любовница – твоя бывшая жена, Найл.
– Лисетт? – Найл расхохотался, не замечая, что Таш стала белее стены.
– А вот что пришло сегодня утром! – Руфус помахал открыткой. – Это приглашение на вечеринку.
– На вечеринку? – Найл покатывался со смеху. – Только не говори мне, что они уже отмечают помолвку!
– Нет, она пройдет в «Оливковой ветви». – Руфус стал громко читать: – «Вечеринка посвящается началу съемок фильма „Двуспальная кровать" и приближающейся свадьбе звезды экрана Найла О'Шонесси с Наташей Френч. Вход строго по приглашениям». А вот и главное: «Репортаж о вечеринке читайте в журнале „Ура!"»!
– Черт! – Найл закрыл лицо руками. Казалось, его отправили в нокаут.
Таш уставилась на него:
– В чем дело?
Он простонал, все еще не отнимая рук от лица:
– Это же записано в моем контракте. О боже, как я мог забыть!
– Что «это», Найл? – Таш замерла, ее глаза метали молнии.
– Тогда я об этом даже не думал, – пробормотал он и поднял на нее измученные глаза. – Лисетт и Боб Хадсон заключили договор с журналом «Ура!». Мой гонорар в результате увеличился вдвое.
– С «Ура!»? – Пенни заволновалась: она украдкой читала этот глянцевый, пестрящий фотографиями журнал, хоть и стыдилась своего пристрастия к желтой прессе.
– Да, – Найл виновато смотрел на Таш. – Они заплатили несколько тысяч за эксклюзивный репортаж с нашей свадьбы.
– Фантастика! – взвыл Руфус. – Не дождусь, когда расскажу обо всем ребятам!
Таш посмотрела на Зои. В голубых глазах подруги плескались слезы. Таш тоже хотелось заплакать: она чувствовала, что ее затягивает болото, вырваться из которого не представляется возможным.
Найл и Таш выбрали самое неподходящее время для отмены свадьбы. До трехдневных соревнований в Бадминтоне оставалась всего неделя, и Таш должна была усиленно готовиться. В среду начинались съемки «Двуспальной кровати», и Найл был замучен бесконечными примерками костюмов и репетициями. Они часами обсуждали, как выпутаться из сложившейся ситуации, но ничего для этого не делали.
Таш теперь знала, что раскрутка фильма Лисетт завязана на рекламе в «Ура!», значит, отказ от свадьбы сулит Найлу серьезные неприятности. В свои дела они никого не посвящали, понимая, что если в «Ура!» пронюхают о расторжении помолвки, то вся рекламная компания рухнет, как карточный домик, подмяв под себя карьеру Найла.
В отчаянии Таш заставила Найла позвонить его агенту, чтобы тот нашел возможность обойти условия контракта.
– Мне конец, – подытожил Найл часовую беседу с Бобом. – Журнал будет судиться с компанией Лисетт, если мы разорвем контракт. А она в этом случае выставит судебный иск мне. Боб говорит, что в контракте нет ни единой лазейки. Даже отказавшись от гонорара за фильм, я не смогу выкрутиться.
– Хочешь сказать, что не можешь выкупить себя из контракта? – ужаснулась Таш.
Он покачал головой:
– Отступать уже слишком поздно. Боб говорит, что тогда придется выкупить себя из всей рекламной компании, а это будет стоить дороже, чем сам фильм.
– Может, попробовать поговорить с твоей бывшей женой?
– Лисетт будет в ужасе, когда узнает, что свадьбы не будет. Этот фильм – ее детище, она сойдет с ума, если я расторгну контракт с «Ура!». Вот почему ей пока не надо ничего знать про наше решение.
– А что советует Боб?
– Предлагает два варианта, – протянул Найл. – Первый – раздобыть где-нибудь деньги и выплатить неустойку.
Таш вздохнула:
– А второй?
Трагическое выражение на лице Найла сменилось улыбкой грустного клоуна.
– Не отменять свадьбу.
– Только не это!
– У Боба родилась сумасбродная идея, – засмеялся Найл. – Он предлагает устроить целое представление: во время церемонии ты откажешься сказать «да» и убежишь под вспышки фотоаппаратов. Он считает, что рекламная компания только выиграет от этого.
Таш была в ужасе:
– Мы не можем этого сделать, Найл! Я потом не смогу смотреть в глаза родным.
– Знаю, солнышко, знаю. И никогда не попрошу тебя об этом. – Он погладил ее по волосам. – Я сказал Бобу, что лучше пойду под суд.
– А Боб?
Найл усмехнулся:
– Заявил, что сам меня туда отведет.
Глава двадцать восьмая
Съемки, начавшиеся в среду в доме Хьюго, вызвали переполох во всей округе. Прохладным утром нежаркого английского лета в Маккоумб въехали десятки автомобилей и грузовиков. Повсюду сновали члены съемочной бригады. «Оливковую ветвь», к восторгу Анджело, облюбовали актеры.
Хьюго, которого уверяли, что съемки никак не повлияют на его жизнь и работу, был в ярости. Он не мог заходить в некоторые комнаты своего дома, делал большой крюк, огибая сад, чтобы пройти к конюшне, и был вынужден запереть собак, так как они несколько раз попадали в кадр во время сцены любовного свидания главных героев. Хьюго пришлось даже переехать из спальни в чердачные помещения, потому что на его кровати снимались многочисленные любовные сцены с участием Найла О'Шонесси.
Лисетт предложила ему на время переехать в отель в Малбери, где остановилась большая часть съемочной группы, но Хьюго наотрез отказался.
– Я не хожу на работу к девяти, как другие. У лошадей нет нормированного рабочего дня.
Больше всего его раздражало, что Найл играл обаятельного бездельника, хозяина дома, и с утра до вечера ходил по комнатам в широких свитерах и старых джинсах, соблазняя прекрасных женщин под прицелом кинокамер. Он подстригся в точности как Хьюго: по-армейски коротко возле ушей и на затылке и чуть длиннее на макушке.
– Найл передразнивает меня…
– По сценарию он должен быть похож на хозяина такого дома, – улыбнулась Лисетт в ответ на злобное шипение Хьюго.
Во дворе, пытаясь заставить киношников отогнать трейлер с оборудованием подальше от ворот, Хьюго увидел своего соперника, поглощенного разговором с Салли, невесткой Таш. И тут он услышал, как мягкий голос Найла упомянул знакомое имя. Последнее из всех, какие Хьюго ожидал от него услышать: невозможно было предположить, что Найл знает, как зовут этого коня.
– Но ты говорила, что Лисетт надеется раскрутить фильм с помощью Сноба, – напомнил Найл.
– Прости, – у Салли был очень усталый голос, – я ошибалась. Лисетт не приняла мою идею всерьез. Она никогда не откажется от контракта с «Ура!», что бы я ни предложила взамен.
– Семья Таш не в восторге от этих съемок для журнала, – настаивал Найл. – Ты же знаешь, как консервативен ее отец.
– Но ты же сам согласился на это, Найл, причем очень давно. Все уже на мази.
– Знаю, знаю. Просто мы вспомнили твою идею про Сноба, Бадминтон и рекламную компанию. И подумали, что Лисетт…
– Мне кажется, Лисетт не согласится, – вяло проговорила Салли. – Она все поставила на «Ура!». Сегодня к вам уже придут фотографы. Если хочешь, поговори с ней об этом сам. Я оставила ее еженедельник дома, но…
– Нет, не надо. Думаю, я смогу уговорить семью Таш, – торопливо перебил ее Найл. – Просто я подумал, что нашел альтернативу этим фотосъемкам.
– Прости, Найл, – вздохнула Салли. – Возможно, Лисетт одобрила тогда мое предложение не всерьез. Но все же из этого вышло кое-что хорошее.
– Да? – рассеянно спросил Найл.
– Она сказала, что перепишет на Таш свою долю сразу после свадьбы, – повеселела Салли. – Это будет ее подарком!
– Что-что?
– Лисетт все обсудила с юристом, – объяснила Салли. – Сноб перейдет к Таш, как только вы поженитесь. Все будет оформлено официально. Вы становитесь мужем и женой, и она отказывается от своих прав на коня. Надеюсь, это вас порадует.
– Конечно, – у Найла сорвался голос, – я в восторге! В таком случае я уговорю отца Таш вытерпеть съемки в «Ура!». Сделай одолжение, Салли, не рассказывай Лисетт о нашем разговоре, ладно? Особенно если она хочет сделать Таш такой подарок.
– Хорошо, – кивнула Салли. – Послушай, мне надо бежать: я несу сандвичи в костюмерную и опаздываю. Если не приду через пять минут, меня уволят.
Хьюго бросил окурок на землю и проводил взглядом Найла, который прошел всего в нескольких метрах от него, ничего не замечая вокруг. Он выглядел так, словно ему принесли горькую весть, а не радостную новость о превосходном свадебном подарке.
Хьюго решил поторопить грузчиков, и на этот раз его послушались. Но он был так удивлен услышанным, что теперь не знал, в какую сторону двигаться.
К ужасу Таш, у дверей ее поджидали жеманный фотограф и вертлявый стилист из «Ура!». Они громко посетовали, что невеста так задержалась, расцеловали ее в обе щеки и, ничего не объясняя, бесцеремонно распахнули шкаф, вывалили на кровать весь ее гардероб и с веселым хохотом раскритиковали его в пух и прах.
– Уж и не помню, когда это было в моде, – взвизгнул стилист, выуживая любимые брючки Таш.
– Скажи, у тебя есть что-нибудь не черное? – Фотограф скорбно рассматривал груды одежды.
– Только моя репутация, – пробормотала девушка. После дня, проведенного в седле, Таш с трудом отбивалась от назойливой парочки.
Вернувшись со съемок, Найл замер на пороге: Таш в жокейском костюме возлежала на диване с бокалом шампанского в одной руке, призовым кубком в другой и хлыстом под мышкой. Ее губы стилист сделал ярко-красными, как у вампира, отведавшего крови девственницы. По замыслу фотографа, невеста посылала Свекле воздушный поцелуй. На заднем плане красовались фотографии Найла и медали Таш, а сырые брюки на батарее были заменены на хорошенькое кухонное полотенце, подарок Норы, сестры Найла, к Рождеству. Этим полотенцем они никогда не пользовались, как, впрочем, и двумя сковородками со стеклянной крышкой, присланными ею же.
Залитые лаком начесанные волосы делали Таш непохожей на себя, и она выглядела очень несчастной. Увидев Найла, Свекла по привычке зарычала.
– Найл, солнце, ну наконец-то! – поприветствовал фотограф жениха, как старого приятеля, хотя они никогда раньше не встречались. – Марсель сейчас тебя приоденет, и мы сделаем пару снимков, пока еще не очень темно.
– Что здесь происходит? – возмутился Найл.
– Они из «Ура!», – объяснила Таш, – и сегодня фотографируют наши будни.
– У вас совсем не прибрано, – покачал головой фотограф. – Обычно люди наводят порядок к нашему приходу. Придержи собачку, радость моя, а то она укусит Найла.
Съемки продолжались с участием Найла, который сумел взять себя в руки. Но, взглянув на него, Таш почувствовала, как по спине побежал холодок: за вальяжной улыбкой и раскованными жестами пряталось отчаяние, и об этом кричали его пронизанные горем глаза.
Вечером Найл еле выпроводил сотрудников «Ура!» из дома. Когда за ними закрылась дверь, его наигранная радость исчезла. Он стал похож на промокшего кота – вот почему, наверное, Свекла рычала на него весь вечер.
– Что-то случилось? – Таш тяжело опустилась на диван, догадываясь по его виноватому, расстроенному виду, что новости будут плохими. – Ты говорил, что попробуешь сегодня привести в действие какой-то план.
– Боже, я так надеялся, что это сработает, – он потер лоб. – Прости, Таш. Прости меня, пожалуйста! Я только еще больше все усложнил. Но я бы не решился ни о чем тебя просить, если бы речь шла только о моих проблемах.
– Да в чем дело?
Найл налил уже третью рюмку:
– Пообещай мне кое-что.
– Что? – Таш хотелось вырвать у него бутылку и выбросить ее в окно. Виски проскальзывало в горло Найла, как лиса в знакомую нору. Еще рюмка – и он превратился в очаровательного лжеца из «Двуспальной кровати».
– Обещай мне, – сказал он, пылко глядя на нее, – что ты никому не скажешь, что свадьбы не будет. Ты должна мне верить, Таш. Если мы перестанем изображать из себя счастливых жениха и невесту, то тебя ждет ужасная потеря.
– Какая? – застыла Таш. – Что я потеряю?
Но он закрыл глаза и повторил, как будто не слышал вопроса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43