А теперь ты цирк нарисуй.
Кажется, сейчас рисует цирк.
Пойду проверю.
* * *
Нет, рисует, наоборот, "дремучий лес".
- Я цирк не умею рисовать.
И в самом деле: откуда же ей уметь. Никогда еще не бывала.
1.4.61.
Утром сегодня прибежала будить меня. Сует мне в лицо свои руки:
На... посмотри!..
И объясняет:
- Ногти! Ногти!.. Растут? Выросли?
2.4.61. Воскресенье.
Вчера были в Пушкине. День рождения тети Ляли. Для Машки эта поездка событие. Она знала, что у нее появилась маленькая племянница и одно время даже сердилась, когда ее называли "тетей". Хотела, конечно, посмотреть Кулемушку, но особого рвения не проявляла.
И вот...
У подъезда нас встречает тетя Ира, ставшая недавно бабушкой. На руках у нее - большой круглый пакет в синем одеяле.
- Кулемушка!
Машка заглянула туда, в этот пакет, с трепетом откинула белую кружевную простынку - и была покорена!
Кулемушка - смешное, безволосое и вместе с тем рыжеволосое существо, не ахти какое красивое, но чрезвычайно милое, привлекательное, симпатичное. Синеглазая, спокойная, веселая.
Сколько радости получили мы все, и всех больше, конечно, - Машка!
Ведь живая кукла! И можно трогать пальчики на руках и на ногах. Можно разглядывать ноготки, целовать и гладить затылочек с короткими рыжими волосками и теплый живой животик с настоящим большим пупком! Даже на руках Машке позволили Кулемушку подержать!
* * *
Обогащенная вчерашним опытом, сегодня с утра играет в куклы: пеленает свою крохотную тятятяшку, кутает ее в одеяльце и - самое трогательное кормит ее, расстегнув на груди кофточку. Очень верные движения. Серьезно, спокойно и даже с какой-то материнской гордостью.
30.4.61.
Случилось так, что без малого месяц мама и папа не притрагивались к этой тетради.
Перепишу несколько Машкиных "сентенций и замечаний". Сделаны эти заметки в разное время - в Комарове и в Ленинграде.
* * *
Увидела в газете портрет Гагарина. Залюбовалась.
- Красивый очень!.. На дядю Степу похож.
* * *
Мама была в Тбилиси. Ездила на похороны дяди Рачика, отца Павлика. Мы с Машей очень скучали. Один раз Маша мне говорит:
- Знаешь что, папа? Давай в Тбилиси поедем с тобой!
Я объяснил ей, почему нам сейчас ехать нельзя:
- Ты же помочь не можешь ничем...
- Почему? Я могу. Я в аптеку схожу.
И, испугавшись собственной храбрости, тут же добавила:
- С тобой вместе.
2.5.61.
Вчера, в Первомай, мама, папа и Маша много гуляли. День был по-праздничному солнечный, но ветреный.
Были на "Авроре". Маше очень понравилось, но она все просила, чтобы "пароходик поехал"...
Купил ей у цыганки голубой красивый шар с белым грибом. Шар тут же лопнул.
Сегодня тоже много были на воздухе - в парке Ленина, в сквере им площади Революции, у Петропавловской крепости.
* * *
Дело было в Комарове. Мы с Машей возвращались с прогулки. У подъезда Дома творчества нас обогнал высокий, похожий на большого доброго зверя дядя, оглянулся, достал из кармана пальто бутылочку и показал Маше. Там, в бутылочке, на белой бумаге или на вате ползала какая-то нечисть.
- Видишь, девочка, сколько я наловил сегодня?
- Мухи?! А зачем они вам?
- Зачем? А я энтомолог, изучаю вредных насекомых.
- А бабочек тоже?
- Нет, бабочек другие изучают.
Дядя очень интересно рассказал, каких он красивых бабочек видел внизу, на взморье, и как он ловил морилкой мух, и пошел.
Маша постояла, подумала и вдруг кинулась за ним следом.
- Простите... А моль вы тоже ловите?
Дядя сказал, что моль он ловить не умеет и что за это ему даже попадет от жены.
* * *
Между прочим, на моей памяти это первый случай, когда Машка не вступилась за насекомых. Больше того - она с уважением рассказывала маме и еще кому-то про этого ученого мухолова.
Понимаю, в чем дело. Этот человек - ученый. Он изучает мух, делает полезное дело и никого не мучает. Поэтому нехороших чувств у Машки он не вызвал. Так же, как не вызовет у нее, вероятно, гнева и отвращения сторож или директор Зоопарка. А вот с существованием на свете такой профессии, как охотник, она до сих пор примириться не может.
* * *
И вот еще о насекомых.
Это уже не о Машке.
Живет сейчас в Комарове московская писательница X. В свое время она написала несколько книг для детей. Человек способный. Даже очень. Но почему-то уже много лет из-под ее пера не вышло ни одного детского рассказа. И хотя, знакомясь, она по-прежнему называет себя детской писательницей, пишет она для "взрослого" радио, сотрудничает в каких-то "отраслевых" журналах.
Мне казалось, что человек она не только умный и талантливый, но и добрый. А тут сидим как-то за столом, обедаем, она говорит:
- У меня в комнате появились муравьи. Убила вчера одного, сегодня два новых появились.
Я посмотрел на нее с удивлением.
- Зачем же вы его убили?
- А что я, по-вашему, должна была с ним делать?
- Не знаю, что... Вероятно, помочь ему найти дорогу домой.
А когда X. призналась, что терпеть не может ничего "ползучего", что убивает с удовольствием божьих коровок, мне стало грустно и я ей сказал:
- Хорошо, что здесь нет сейчас моей Машки...
Я понял вдруг, почему X. перестала писать для детей. Ей нечего сказать им.
20.5.61.
Папа вчера приехал из Комарова. Приехал неожиданно, не предупредив. Машка спала. Когда проснулась, мама говорит ей:
- Ты знаешь, кто приехал? Папа!
Не верит. Смеется. Ну, да! Дескать, ври больше.
И вдруг папа самолично входит в комнату. Радость неподдельная.
Вчера и сегодня почти все время вместе. Только утром папа несколько часов работал.
Гуляли. Играли. Читали. Под вечер ходили к домику Петра, оттуда через Кировский мост прошли на Марсово поле. Несколько минут постояли у могил Жертв Революции, где бьется на ветру язычок вечного огня... Хотели зайти во двор Мраморного дворца, но ворота были уже закрыты. Только издали посмотрели на ленинский броневик. Я напомнил Машке, что это такое. Вцепившись ручонками в прутья садовой решетки, она внимательно смотрела на черную угловатую машину и вдруг спрашивает:
- Он детей любил?
И сама же ответила:
- Да, любил. Я знаю.
* * *
Еще из старых заметок.
Молодой месяц пробивается сквозь тучи.
- Как "э" оборотное, - говорит Машка.
* * *
Путает (и не в первый раз уже) "фабрику" с "Африкой". Спрашивает:
- А эти стулья тоже на Африке делали?
* * *
Комарово. У магазина на Морском проспекте два маленьких мальчика близнецы.
- Ой, папа, папа, смотри, близнецы!
Спрашивает:
- Это близнецы?
- Да, близнецы.
Подходим ближе, и Машка уже другим тоном, разочарованно:
- Нет, это не близнецы.
- Почему ты думаешь?
- У них шарфики неодинаковые.
* * *
Юношеская фотография моего отца Ивана Афанасьевича. Он в форме стандарт-юнкера Владимирского драгунского полка, с эполетами, в портупее. Говорю:
- Это твой дедушка Иван.
- Он что, милиционер был?
* * *
Читал я как-то маме в журнале подборку "Шведский юмор". Мама смеялась. Маша посмотрела на нас и тоже стала смеяться.
Я говорю:
- Ты что смеешься?
- Я, правда, ничего не поняла, но все-таки мне смешно.
* * *
Между прочим, "все-таки" (и не все-таки, а все-така) - одно из любимых ее словечек.
- Папа, давай поиграем.
- Нет, Маша, мне некогда.
- Ну, все-така!
* * *
Были мы с нею и с мамой в Летнем дворце. Маше было интересно. Не то что в прошлом году, когда мы осматривали с нею Царскосельский дворец и она дико хохотала, видя, как у солидных дяденек и тетенек то и дело сваливаются с ног огромные туфли-шлепанцы.
Я показал Маше портрет Петра. Напомнил, что это Петр Великий (первая историческая фигура - после Ленина, - с которой она уже довольно хорошо знакома).
Машка очень внимательно разглядывала молодого царя. Задала несколько вопросов. Пошла дальше. Потом вернулась к портрету и снова с интересом стала смотреть на него. Вижу, хочет что-то спросить.
- Что, Маша?
- Папа, а откуда ты знаешь, что это Петр? Ведь ты же тогда был еще маленький.
4.7.61. Дубулти.
Уже пятнадцатый день мы в Дубулти, на Рижском взморье, в писательском Доме отдыха. Очень нехорошие были эти недели. Перед отъездом Маша хворала, долго была на постельном режиме, и чуть ли не прямо с постели мы взяли ее в это первое в ее жизни большое путешествие. Впервые ночевала она не дома, а в поезде, впервые услышала чужую речь, впервые попала в большой коллектив детей.
И вот все это сказалось. Машка захворала. У нее было настоящее нервное расстройство.
На десятый день возили ее в Авоти к врачу-невропатологу.
Сейчас она, слава богу, вышла уже из этого состояния. К ней вернулись и улыбка, и ясное настроение, и любовь к людям, большим и маленьким.
А было трудновато и страшновато.
Буду постепенно переписывать в эту тетрадь из того, что записалось за эти три недели. (Не все, а кое-что. "Истории болезни" здесь не будет.)
* * *
За обедами и завтраками то и дело трогает себя за щеку и спрашивает:
- Розовею?
* * *
Первый раз в жизни видела солнечный закат. Спросила у меня:
- Папа, а как делается солнце?
- Солнце существует давно. Еще нас с тобой не было.
- Нет, а как оно сделано?
- Этого я не знаю.
- А кто знает?
- Ученые люди знают. Но есть вещи, о которых точно никто не знает.
Секунду Машка подумала.
- А царь Петр?
Что это? Культ?
* * *
Как и при каких обстоятельствах я заметил, что она поправляется? После обеда пришла ко мне, рисовала. Нарисовала двух чудесных рыжеволосых латышек: маму и дочку. И по этому рисунку я понял, что наступает выздоровление.
Из маминых вчерашних записей
5.7.61.
Мама говорила Маше, что скоро приедет сюда тетя Гетта.
- Ты ей скажешь: "Здравствуй, тетя Геттик! А как бабушка поживает, как Павлик?"
- А я и так знаю, что Павлику плохо, зачем же спрашивать?
- Почему ему плохо?
- У него же папа умер.
Из старых, еще ленинградских, записей
6.7.61.
Две недели хворает. Лежит. Истомилась, соскучилась - по всему на свете.
Прихожу к ней, она говорит:
- Я давно не виделась с ней. Папочка, покажи мне ее!
- Кого?
- Юбочку мою. Синенькую.
* * *
- Лекарствушки мои где?
* * *
Вечером, как всегда, когда Маша хочет спать, напала на нее слезливость.
После ужина мама сказала мне, между прочим, что на рынке уже кончается клубника. Машка на эти слова никак как будто не реагировала. А позже, когда ее готовили ко сну и когда она только и искала повода, чтобы дать волю слезам, вдруг захныкала, заплакала, завыла:
- Клубни-и-ичка конча-а-ается!..
10.7.61.
Утром, то есть перед обедом, когда мама ездила по делам в Майори, я работал у себя в комнате, а Маша контрабандой тихо играла у меня на балконе. Конечно, немножко мешала, но вместе с тем и вдохновляла: написал я больше, чем накануне.
* * *
После обеда вдруг заявила:
- Хочу играть! Папочка и мамочка, мне очень хочется играть! Я же так давно не играла.
- Позволь! Что ты говоришь! Как "давно не играла"?
И тут же понял... Да, те "массовые" игры, в которых она принимает здесь участие, - для нее не игра. Она привыкла играть одна или со мной и играет в этих случаях активную, ведущую роль, а тут, когда на качелях играют в поезд или в самолет, ей достается бессловесная роль пассажирки или чьей-нибудь дочки...
12.7.61.
Видимся мало, реже, чем обычно. Она или с мамой, или с ребятами.
Вчера мама собиралась ехать с какой-то экскурсией, Машку оставили на попечение Н.В.Гернет. Элико не уехала, но Машку из детского общества изымать не стали.
Все утро лил дождь. Я хорошо поработал, и, когда во втором часу мы с мамой заглянули к Гернетам, игра была в разгаре. Самое удивительное и неожиданное - Машка в этой игре верховодила. Она - мама (передник до пят, засученные рукава), восьмилетняя Наташа - на вторых ролях: она - бабушка. Митя, Оля и все остальные, включая пятилетнего Гека, - дети.
Мы с Элико не стали вмешиваться в игру. То есть, говоря по правде, я пробовал вмешаться. Нажал воображаемую кнопку звонка и спросил, здесь ли живет Марья Алексеевна Пантелеева. Машка как будто готова была включить меня в игру, но другие смотрели на меня испуганно и с недоумением. Дело не в том, что я - взрослый. Мне приходилось играть в этой компании, и ребята охотно принимали меня и на другой день звали снова играть. А тут - другое. Как будто идет спектакль в Александринке, пьеса Островского, и вдруг выходит на сцену человек в современном костюме, у которого и роли-то нет, перебивает действие и говорит:
- Давайте и я что-нибудь представлю.
16.7.61.
Приехала тетя Гетта.
Вчера утром Машка занималась с нею гимнастикой, училась правильному дыханию. Я посмотрел: порозовела, посмуглела слегка...
* * *
У Машки (да и у нас тоже) событие: разъезжается большинство наших соседей, сотрапезников и приятелей по играм и беседам, - кончилась "смена".
Уезжают почти все дети. И не удивительно, что Машка уже грустит и говорит, что ей жалко, что она привыкла, а к новым ей трудно будет привыкнуть.
Шутки шутками, а в этой резкой ломке заключается некоторая опасность. Ведь уже было такое месяц назад. Хорошо, что именно в эти дни Машка заново знакомится с тетей Геттой и привыкает к ней. Уже есть отвлечение и развлечение.
* * *
Машка на каждом шагу:
- Так и знала! Так и знала, что ты так скажешь.
Типизирует речевые обороты, коллекционирует слова, выражения, идиомы.
* * *
Рисует. Сломался карандаш, я стал точить его. Машка стоит, смотрит. Просто стоять и смотреть ей неинтересно. И она подсказывает мне:
- Скажи: "Что ты ждешь? Рисуй!" А я скажу: "Чем же рисовать? Ты же карандаш точишь..."
18.7.61.
Очень знакомый мне, крутой характер. Были у меня мама, тетя Гетта и Машка. Мы с Машкой играли на галерее. Все было тихо, мирно. И вдруг:
- Не хочу, не буду.
Это я предложил ей готовиться к ужину и уложить в платяной шкаф игрушки (банки из-под монпансье и прочее).
- Убери, пожалуйста.
- Нет.
Делается это, конечно, для тети Гетты. Очень давно ничего подобного не было.
Я попросил маму и тетю Гетту уйти. Они ушли, и я очень спокойно говорю Маше:
- Ты что же - хочешь со мной на всю жизнь поссориться? А ну, подними, пожалуйста, игрушки.
Подумала, подняла одну банку, бросила ее за порог комнаты.
Еще несколько спокойных фраз - и банки с грохотом падают в шкаф. На грохот я не обращаю внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38