– Просто я немножко испугалась.
Уильям наполнил ее бокал, затем – свой, чокнулся и произнес тост:
– За наше совместное будущее – сказал он и порозовел от прилива искренних чувств.
– За наше будущее, – ответила Юлия и поднесла бокал к губам.
Уильям получил громадное удовольствие от своего первого бокала шампанского. Его привели в восторг пузырьки, и он радовался, как ребенок. Юлия же не могла сделать и глотка. Всю жизнь впоследствии она больше никогда не притрагивалась к шампанскому. Уильям крайне обеспокоился, почему она не пьет из своего бокала. Юлия ответила, что ей не понравился его вкус. Разве она скажет истинную причину, почему. Это означало, что всю бутылку допьет Уильям. Будучи совершенно не приученным к алкоголю, он слегка опьянел, что, в свою очередь, было ему на руку, потому что нервы у него сдавали.
Теперь он расслабился и принялся уписывать свой ужин. Это была сытная английская еда: жареный цыпленок, овощи, вареный и печеный картофель с цветной капустой. На десерт – бисквит, пропитанный вином и залитый жирными сбитыми сливками. Юлия поклевала чуть-чуть от каждого блюда. У нее совсем не было аппетита. Чем больше Уильям говорил о планах на будущее, мечтая о лавке и домике, тем больше она чувствовала, что оказалась в западне. Возможно, в спешке избавиться от опеки своей мамаши и убогого окружения, она ошиблась в выборе мужчины. Конечно же, в его планы совсем не входило продвижение вверх по социальной лестнице. Все его помыслы замыкались на домике. Тогда как она мечтала об особняке и членстве в гольф-клубе Бридпорта, он распинался о том, как прекрасно ловить макрель и разводить огород. В данный момент Юлия исключила Уильяма из числа своих партнеров в достижении амбициозных целей. Еще до свадьбы она надеялась, что он сможет оказаться ее союзником. Ему придется оставаться опорой, в то время как она будет создавать условия для детей, чтобы осуществить свои честолюбивые замыслы.
– Пойдем наверх, – предложил Уильям, которому не терпелось заключить ее в свои объятия.
– Иди, – ответила она. В душе должно было воцариться спокойствие. – Я еще должна позвонить маме и сказать, что мы благополучно добрались.
– Конечно, – согласился Уильям. Поскольку у него матери никогда не было, он обречен был всю жизнь считаться с мнением Юлии о том, как заведено в «настоящих» семьях.
Он поднялся наверх и деловито принялся распаковывать свою новую одежду. Особый восторг вызывала пижама. Достав ее, он решил сразу же ее надеть, а уж потом распаковать лежавшие в чемодане вещи. Ему не хотелось смущать Юлию или самому оказаться в неловком положении. Он был абсолютно уверен, что пройдет совсем немного времени, и они с Юлией перестанут стесняться друг друга. Как же он заблуждался! Ни разу в жизни ему не пришлось увидеть жену обнаженной. Он приписывал это ее внутренней скромности, которую, как и остальные ее пороки, превращал в добродетели. Он прошелся по комнате, выбрасывая свои старые ботинки и ставя под кровать новые шлепанцы. Когда вошла Юлия, он сидел на кровати, слегка подпрыгивая, чтобы проверить пружины.
– Все в порядке, любовь моя? – спросил он.
– Да, – ответила она. – Все уже убрано, и гости разъехались по домам. Пойду приму ванну, – отрешенно добавила она, вынимая из чемодана чистую одежду. – Я недолго.
Она и в самом деле вскоре вернулась, прекрасно понимая, что перед смертью не надышишься, и ей нужно смириться с неизбежным. Она вновь оказалась в спальне, натянув на лицо самую обворожительную улыбку, на которую была способна в данный момент. Уильям смотрел на свою новоиспеченную женушку с нескрываемым восхищением. Распущенные волосы сделали ее лицо еще нежнее. Одета она была в розовую ночную сорочку, расшитую ромашками, поверх – накинут пеньюар такого же цвета. Сейчас она выглядела моложе, чем прежде. Уильяма охватила необъятная волна нежности. Он выпрямился в полный рост, раскрыл объятия и заключил в них все ее маленькое тело. Он почувствовал, как оно напряглось и приготовилось к сопротивлению.
– Не бойся, любовь моя, – сказал он. – Я не причиню тебе зла. В приливе чувств, которых он никогда раньше не испытывал, Уильям стремился разрешить внутренний конфликт между своей нежной любящей натурой и неодолимым острым желанием сексуального удовлетворения.
Юлия оказалась счастливее остальных своих современниц. Уильям по характеру был нежным и чувствительным, поэтому испытание для нее прошло менее болезненно, чем у других женщин. Никто раньше и словом не обмолвился о том, насколько это болезненно. Боль подступила внезапно, словно удар. Это было настолько неожиданно, что ей пришлось сосредоточиться и сцепить зубы, чтобы подавить рвавшийся наружу крик. Уильям в этот момент забыл обо всем на свете. Как только он сумел проникнуть в нее, ему чудилось, словно он скользит по Длинному темному тоннелю на мягкой жидкой подушке, которая вдруг взрывается. Он выброшен во вселенную. Скатившись с нее, Уильям обнял и крепко прижал к себе Юлию.
– Это было так чудесно, – сказал он, пребывая в неописуемом восторге. Ему и в голову никогда не могло прийти, что заниматься любовью так восхитительно. Откинув волосы с ее лица, он увидел, как Юлия плачет.
– Тебе больно? – с тревогой спросил он. – Совсем чуть-чуть, – ответила она. – Все в порядке. Пройдет.
Переполненный любовью и непривычным шампанским, Уильям очень скоро заснул. Как только Юлия почувствовала, что его дыхание стало глубже, она выскользнула из кровати и прошла в ванную комнату. Там наполнила ванну холодной водой и осторожно погрузилась в нее. Раздвинув ноги, она заметила кровь, хотя так надеялась, что он не поранил ее. Чувствуя себя разбитой, она с обидой и негодованием ощущала в своем теле его сперму. Положив подбородок на коленки, долго сидела в этой позе. Она больше не девственница, и обратной дороги нет.
– В горе ив радости, пока смерть не разлучит нас, – прошептала Юлия.
Глава 4
– Мы не должны терять связь друг с другом, – серьезно обратилась к Юлии Мона в последний день их пребывания в больнице, когда они уже готовы были отправиться домой со своими новорожденными младенцами. Первым порывом Юлии было поджать губы и отказаться, однако за прошедшие дни она успела привязаться к Моне. Мать Юлии никогда бы не восприняла эту смешливую бродяжку как женщину, но Мона видела Юлию насквозь вместе со всеми ее претензиями, и Юлия чувствовала себя в ее компании прекрасно. В теле Моны было нечто дикое и звериное, что странно волновало Юлию. Женщина имела оливкового цвета кожу и блестящие черные глаза. Когда Мона смеялась, Юлия поражалась розовому цвету ее десен и ровным белым крепким зубам. Живя рядом с ней в уединенной тишине палаты, Юлия испытывала блаженный комфорт от присутствия Моны. Это одновременно забавляло и умиротворяло.
Однажды, после того как Мону навещал Сид (как подозревала Юлия, являлся возможным отцом малышки, но, конечно же, не состоял с Моной в законных отношениях), Юлия набралась смелости спросить у нее:
– Тебе и в самом деле нравится лапанье и поцелуи?
Мона лежала на спине в кровати. За окном стоял жаркий день. Мона взглянула на Юлию и рассмеялась. Она подняла сильные руки над головой и потянулась. От нее пахнуло мускусом. Волосы в подмышечных впадинах были густыми и курчавыми.
– Мне всегда нравился секс и мужское общество, – ответила Мона. – Сид ко мне хорошо относится, и вместе нам очень здорово, но я никогда не буду принадлежать одному мужчине. Они мне надоедают.
Юлия не знала, куда деть глаза. Комната, словно наэлектризованная, наполнилась волнами возбуждения женщины, готовой заняться любовью. Мона добавила:
– Не могу дождаться, когда попаду домой. Приготовить приличную еду, выпить немножко сидра и завалиться с Сидом в кровать. – Она лукаво взглянула на Юлию. Та вспыхнула.
– Тебе не нравится проводить время в постели со своим супругом, угадала?
Юлия опустила глаза.
– Ну, по крайней мере, ему придется подождать недель шесть, – ответила Юлия. – Жаль, что я не смогла привыкнуть и получать от этого удовольствие, хотя, если быть предельно откровенной, мне кажется все это отвратительным и отталкивающим. Я ненавижу его за то, что он со мной делает, и себя ненавижу за то, что мне это не нравится.
В жизни Юлии это был самый честный момент.
Видно это откровение привело Мону в легкое замешательство. Она провела с Юлией десять дней. Вначале ее злило высокомерное отношение к ее персоне. Вскоре она стала сознавать, что Юлия на самом деле была очень беззащитной и уязвимой девчонкой. В сущности, она была не готова к материнству. Мона содрогалась от того, как Юлия обращалась с малышом. А ее манера общения с мужем, пытавшимся выразить свои самые добрые чувства, заставляла Мону удивляться, как она вообще умудрилась зачать ребенка. Все это в конце концов вызвало у нее сочувствие к Юлии.
Вид ее родственников вызвал еще большую жалость. Сестры прибыли в сопровождении Макса. Он просто светился добродушием и вновь обретенным благосостоянием. Его туфли слишком сияли, воротнички были чересчур тугими, а руки унизаны множеством массивных золотых колец. Блеск золота тотчас же привлек внимание Моны, цыганки по рождению. Макс, сексуально отвергнутый женой, тотчас же увлекся Моной. Несмотря на все свои недостатки, Макс был симпатичным и привлекательным мужчиной.
Сестры Юлии чинно уселись на стулья возле кровати и начали тщательный осмотр своего нового племянника. Макс выбрал для себя противоположную сторону кровати и принялся внимательно изучать Мону, которая во всю длину растянулась на своей кровати. Ее груди налились молоком, а глаза эротично светились. Макс ощутил прилив страсти, волной прокатившейся от пяток к коленкам и грозившей охватить его целиком. Он быстренько опустил глаза, скрестил ноги и прокашлялся.
– Чудесный мальчик, – произнес он, голос прерывался от чувств, переполнявших его. Юлия изумилась. Восторгаться младенцем – так непохоже на Макса. Она взглянула на сестер.
– Очень похож на отца. – Таков был общий вынесенный приговор.
– Но не расстраивайся, – сказала Мэри. – Малыши обычно меняются.
Юлия посмотрела на Чарльза. Было столь очевидно, что английским джентльменом ему не быть. Слава Богу, ее мать уже умерла. По крайней мере, он не нахватается этих ужасных еврейских выражений. И не будет перенимать ее чудные привычки и манеры.
Тем временем сестры начали сплетничать. Дядя Рон вызвал их раздражение, отказавшись сделать взнос на похороны их матери. Семейство негодовало. Они планировали установить белый мраморный памятник на могиле своих родителей, которые теперь лежали рядышком на кладбище в Хаммерсмите. Как только этот памятник будет установлен в надлежащем ему месте, то все они тайно надеялись, что наступит конец их мытарствам. Дети, которые были рождены в Англии, ни на минуту не сомневались, что они теперь англичане. Отныне в их семье никогда не будет пахнуть кашей и куриным супом.
– Но ведь дядя Рон никогда ее не любил, – напомнила Юлия.
Сестры в замешательстве переглянулись.
– Как у тебя язык поворачивается такое говорить? – спросила Мэри.
– Потому что, – настойчиво продолжала Юлия, – Рон всегда оставался чужаком и сторонним наблюдателем. Он не верит в семейную жизнь, – добавила она, стараясь произвести на сестер как можно большее впечатление. – Говорят, он встречается с другими женщинами.
Макс был поражен. Он считал, что только он один знал о грехах Рона. Они привыкли тайком обмениваться информацией во время семейных сборищ, пока женщины занимались мытьем посуды, а мужчины собирались поговорить в гостиной.
Юлия не знала, можно ли было верить этому последнему заявлению, однако теперь, держа на руках младенца, у нее было время сопоставить и обдумать все факты. Смерть матери не произвела на нее ни малейшего впечатления. Это случилось в последние месяцы беременности, когда она уже была не в состоянии отправиться на похороны. Несмотря на то, что она всплакнула, получив известие о том, что мать, как и отец, умерла внезапно, Юлия понимала необходимость борьбы за то, чтобы оказаться на ее месте. В особенности когда это касалось Макса. Надежды на то, что Уильям окажется ее социальной поддержкой, утрачена, поэтому ей нужен был Макс, который бы стоял рядом и советовал, что следует сделать, чтобы вскарабкаться вверх по социальной лестнице.
Когда все посетители прощались, выходя из палаты, она пожала Максу руку и спросила:
– Макс, ты ведь поможешь, если мне понадобится твоя поддержка, правда? Теперь, когда нет мамы, мне ведь нужно с кем-то советоваться.
Юлия самодовольно откинулась на подушку: все благополучно шло по задуманному плану.
– Вонючий педераст – твой братец, – сказала Мона, когда все ушли.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – ответила Юлия.
– Понятно, что не знаешь, – рассмеялась Мона. – Ни одна из твоих сестер об этом тоже не имеет ни малейшего понятия!
– Нас так воспитали, – возразила Юлия.
В этот момент проснулся Чарльз и громко заявил о себе.
– Наверное намочил пеленку, – предположила Мона. – Так и есть. Я переверну его. Тебе не стоит этого делать перед кормлением.
Юлии в самом деле становилось дурно до тошноты, когда младенцу приходилось менять пеленку. «Одному Богу известно, как бы я обходилась без Моны», – думала она. Больница вдруг показалась ей надежным и безопасным местом, а мысль о своем маленьком домике пугала неизвестностью. Как она будет управляться с новорожденным младенцем и мужем, который ничегошеньки не понимает кроме своей работы и огорода?
Уильям явился через несколько часов, чтобы забрать ее домой. Ради столь важного события он взял машину господина Фурси. Мона к тому времени уже ушла, и Юлия осталась одна в тишине комнаты наедине с Чарльзом. Ее охватила паника. В семье она была самой младшей, поэтому совсем не знала, как нужно обращаться с детьми. Она даже и младенца никогда на руках не держала. Правда, у ее сестер уже имелись дети, но Юлия никогда ими не интересовалась по-настоящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76