– зашипела Юлия, пихая его локтями в бок, – проснись, идиот!
Уильям, крепко заснув, почувствовал резкую боль от ее острого локтя и подпрыгнул.
– Что? Что? В чем дело? – к тому времени зрители зашипели на них обоих. Юлия в слезах ринулась к выходу, Уильям последовал за ней.
– Я больше никогда не пойду с тобой в кино, – рыдала она. – Я не позволю тебе делать из меня идиотку!
Уильям покраснел и совершенно растерялся. «Как может тот, кто ненавидит любое проявление романтических чувств дома, сидеть и пялиться во все глаза на это на экране. От этого, кажется, можно свихнуться», – думал он про себя. Однако вслух не произнес ни слова, поскольку считал, что ему повезло с такой женой, как Юлия. Она безупречно вела хозяйство, и у них было двое прекрасных детей. Только вот время от времени его мучила невыносимая боль в пояснице. Иногда вид полногрудой девушки, пришедшей к нему в лавку, дико возбуждал его и он оказывался на грани вероломства. Дома, несмотря на то что они с Юлией спали в одной кровати, она крайне редко позволяла ему заниматься любовью. Даже в тех случаях, а их можно было сосчитать на пальцах, когда Юлия разрешала супружескую близость, он знал о ее неприязни к этому акту и чувствовал себя скотиной за подобное осквернение ее тела.
Много лет спустя он вынужден был признаться Чарльзу во время одной из не частых бесед на весьма щекотливую тему:
– Видишь ли, секс – это не совсем то, что нам подают в красивой упаковке.
В ответ Чарльз только снисходительно улыбнулся. К тому времени ему было известно о сексе все.
– Думаю, ты прав, отец! – Они возвращались домой пешком в полном молчании, и Уильям ощущал горькое чувство невостребованной необходимости поговорить со своим сыном, а Чарльз тем временем представлял теплый и влажный гротик Бренды Мейсон.
Хулиганство на игровой площадке в начальной школе не прекращалось. К счастью, Чарльз нашел себе друга, который даже не показался мальчику чужаком.
– Ты тоже из Уэллса? – спросил его Чарльз, набравшись храбрости.
– Нет, я – еврей.
– Как это? – удивился Чарльз.
– Это такая религия. Она отличается от протестантской и католической… просто отличается, и все.
Чарльз посмотрел на него.
– Как тебя зовут?
– Эммануэль. Но многие называют меня просто Муня.
– Меня зовут Чарльз Хантер, – и очень церемонно (как учила мама) пожал Эммануэлю руку. Вскоре дети стали неразлучными друзьями.
Юлия обрадовалась, услышав о новом друге Чарльза, но радость слегка померкла, когда она узнала его имя – Эммануэль Коухен.
– Чем занимается его отец? – спросила она у Чарльза, выискивая зацепку, чтобы отнести его к разряду «плебеев», неподходящих для дружбы с Чарльзом.
– Кажется, он говорил, что отец владеет в Бридпорте мужской галантереей «Бентли».
– Ну, ладно, пусть так, – ответила Юлия. – Пригласи его на чай, а там – посмотрим.
Чарльз обрадовался приглашению на чай, так как оно означало реальную возможность обрести собственного друга. Тогда у него имелась только сестренка, младше его на два года, но уже сейчас это была мама в миниатюре. Тем не менее, у него оставалось на себя мало времени. Мать проверяла, чтобы он, придя из школы, умыл лицо и руки, затем выпил чашку чая с пирожным. Сразу после этого ему следовало подняться в свою комнату и заниматься. Даже перед тем, как Чарльзу еще только предстояло пойти в начальную школу, Юлия уже обучала его чтению и письму. В раннем возрасте, когда было поменьше работы по дому, она задавала ему примеры и предлагала темы для небольших рассказов. Она нисколько не сомневалась, что ее сын – гений, что наступит тот счастливый день, когда этот факт признает весь мир.
В отношении Элизабет она так не волновалась. Гораздо важнее научить ее вести хозяйство и готовить, а потом удачно выдать замуж. Дочь помогала матери во всем. Она была жизнерадостным и благоразумным ребенком. Очень быстро раскусив требовательный и вспыльчивый характер матери, она старалась как можно меньше выводить ее из себя. Элизабет пыталась наладить взаимоотношения с отцом, однако он годился только в детстве, пока она была совсем крошкой и каталась на его большом колене. Как только девочка научилась самостоятельно ходить, между ними начала расти полоса отчуждения. Его прохладное отношение обижало ее, и она начинала расспрашивать мать.
– Видишь ли, папочка родился в очень грубой семье и не может по-настоящему понимать таких людей, как мы. Он нашел свое счастье в саду. Но я знаю, это очень спокойный (здесь, вне всяких сомнений, она и ребенок безошибочно понимали «скучный зануда») и хороший человек. Очень порядочный. Любит семью, не пьет и не гуляет с другими женщинами. Не то, что некоторые из тех, кого я знаю.
Произнося эти слова, она поджимала губы и готова была расплакаться, все время вспоминая дядю Макса. К тому времени в доме появился телефон, и по проводам почти каждый день приходили сообщения о проделках дяди Макса.
Наконец наступил долгожданный день, когда Муня со своей мамой должны были прийти на чай. Госпожа Коухен оказалась особой очень взвинченной, как натянутая струна. Она мнила себя интеллектуалкой. Больше всего на Юлию произвели впечатление ее рассуждения о литературе графства Дорсет. Женщины прекрасно поладили и нашли общий язык. Руфь Коухен пообещала в следующий раз дать Юлии несколько книг, и обе они не могли нарадоваться за своих сыновей. Мальчики чинно сидели рядом во время всей церемонии чаепития.
– Сначала налить молока или чай? – непринужденно спросила Юлия.
– Сначала – чай, – ответила Руфь.
Юлия покраснела от гнева, однако ее восхищение Руфью не знало границ. Наконец-то она могла у кого-то поучиться. После чая мальчики поднялись поиграть в комнату Чарльза. Муня присел на одну из двух одинаковых кроватей, огляделся и сказал:
– У тебя тут чисто. Чарльз рассмеялся.
– В нашем доме нет ни пылинки. Будь уверен, моя мать только и делает, что каждый день выискивает пыль под кроватями. Твоя тоже такая?
– Нет. Зато она помешена на литературе и искусстве. Все время что-то чинит или рисует. Отцу надоела до смерти.
Чарльз слегка изумился, что Муня не боится критиковать своих родителей и предстать в его глазах непочтительным к ним. Однако, словно бальзам на рану, в его душе промелькнуло приятное чувство искренности и взаимопонимания, как бывает только у настоящих друзей. С этого момента они стали совсем неразлучны.
Оба мальчика должны были поступать в местную среднюю классическую школу, поэтому, как только им исполнилось девять лет, учебные нагрузки сильно возросли. Одна только мысль об отборочных испытаниях после курса начальной школы тяжелым грузом довлела над всей семьей. Муня был гораздо способнее Чарльза, поэтому особого давления не испытывал. А у Чарльза плохо обстояли дела с латынью и математикой, из-за чего Юлия приходила в полное отчаяние, так как сын оказывался в классе только пятым, вместо того, чтобы быть первым, ну, в крайнем случае, – вторым. Она обратилась к господину Экклесу, который предложил нанять репетитора. Таким образом в доме в скором времени появился высокий и сухопарый, отталкивающего вида, человек по имени господин Фитч.
У него были седые набриолиненные волосы, которые прилипали к розовому черепу, а из его длинного красноватого носа постоянно текло. Он имел просто отвратительную привычку беспрестанно сморкаться и вытирать нос тыльной стороной ладони, безобразным жестом выставляя напоказ свои глубокие волосатые ноздри. Чарльз, будучи крайне привередливым и брезгливым, находил репетитора просто омерзительным. Когда тот при первой встрече протянул ему руку, Чарльзу стало противно от влажного мягкого затяжного рукопожатия, и он невежливо поскорее отдернул свою ладонь.
Юлия, несмотря ни на что, радовалась. Господин Фитч был самым настоящим преподавателем из привилегированной частной школы.
– Разве может он оказаться плохим? – позже говорила она смущенному Уильяму. Муж не возражал против возникших дополнительных расходов, так как дела у них теперь шли неплохо.
Действительно, когда Чарльзу исполнилось девять лет, Уильям решил купить машину. Он был дико рад этому, так как наконец-то отец и сын нашли общий интерес. Это был маленький черный «Моррис-Майнор», ставший Уильяму забавной игрушкой на всю жизнь. Теперь у него не только имелся самый большой огород – предмет зависти всего Бридпорта, но и автомобиль, на который он изливал всю свою нерастраченную любовь и нежность. Уильям часами мог натирать и полировать его до блеска. Затем вечером вывозил Юлию на прогулку. Юлии очень нравились подобные выезды. Хотя поговорить им особенно было не о чем, кроме детей и семейных дел, она наслаждалась ездой по городу, раскланиваясь из машины с друзьями и знакомыми. Хантеры постепенно поднимались вверх по социальной лестнице. У Юлии теперь была близкая подруга Руфь, которая приглашала ее по утрам на встречи за чашечкой кофе в узком кругу, и Юлия постепенно стала втягиваться в чтение книг, которые давала Руфь. Многие из этих книг Юлия про себя считала невероятно скучными, с медленным развитием сюжета, но их было необходимо читать, чтобы поддерживать отношения с другими дамами, у которых не было иных дел, кроме как сплетничать, читать книги и обсуждать новые фильмы.
Занятия с репетитором, начавшиеся через неделю после его первого знакомства с мальчиком, был источником постоянной тревоги для Чарльза. Господин Фитч занимался с учеником в передней гостиной, где в эти незабвенные зимние вечера Юлия собственноручно разводила огонь в камине. Как только в половине пятого репетитор приходил в дом, Юлия подавала чай и домашний торт или пирожные. Порхая вокруг, как назойливый воробей, она не знала, чем угодить этому великому человеку, который преподавал в известной частной школе и мог говорить по-латыни.
– Все в порядке? – спрашивала она. – Мальчик старается?
– Прекрасно, госпожа Хантер. Только дайте мне время. Вместе мы с ним все одолеем. – И он одаривал ее лукавой заговорщической улыбкой, похожей на волчий оскал.
Как только господин Фитч устраивался с Чарльзом в гостиной, Юлия плотно прикрывала дверь и удалялась с Элизабет на кухню. Чарльз ненавидел всю эту процедуру. Как бы он ни горел желанием поступить в классическую школу, неприязнь к этому человеку была настолько сильной, что мешала ему сосредоточиться. Тем не менее, Чарльз знал, что экзамен ему нужно было сдать во что бы то ни стало. Они с Муней часто обсуждали предстоящее испытание. Оба смертельно ненавидели Бридпорт. Юнцы возомнили о себе слишком много, под стать своим честолюбивым мамашам. Муня мечтал разбогатеть.
– Возможно, на рынке ценных бумаг, – сказал он. – У меня есть дядя, который смог бы помочь, но прежде я должен поступить в университет, потому что у меня нет нужных связей, чтобы сразу организовать семейную фирму.
– Тебе везет, у тебя хотя бы кто-то есть, – ответил Чарльз.
Мальчики рассуждали больше как умудренные жизнью старики, а не десятилетние дети, каковыми они являлись на самом деле. Но их матери не давали им времени на забавы. Если они провалятся на испытаниях и не попадут в классическую школу, то им ничего не остается, как поступать в среднюю современную школу, которая теоретически предназначена для подготовки неакадемических детей, чье будущее связано с заводскими цехами. По сути дела, эти школы были свалкой отходов. Свободных мест в классическую школу было немного, а желающих детей было несколько сотен. Мысль о современной школе была сущим кошмаром для Чарльза. И он неотступно преследовал мальчика каждую ночь в течение трех лет перед испытанием.
Но Чарльз совершенно не учитывал того, что господин Фитч был превосходным учителем, несмотря на свою омерзительную внешность. Не успевал господин Фитч с полчаса посидеть у камина, как от него начинало смердеть: по всей гостиной расползалось зловоние давно не мытого тела господина Фитча. Он беспрестанно курил, и пепел засыпал его пуловер, тогда как комната заполнялась едким дымом. Как бы там ни было, несмотря на значительные недостатки, господин Фитч умел вдалбливать в голову Чарльза премудрости математики и латыни. Мышление у Чарльза было отличным, но брал он, в основном, хорошей памятью, а не сообразительностью, то есть, получив какую-нибудь мысль, он, как из рога изобилия, сыпал всевозможную информацию. Господин Фитч установил, что наиболее полезным для Чарльза режимом будут занятия по два раза в неделю. Это было мальчику вполне по силам, так как учился он с удовольствием. Они усердно занимались в течение целого года перед тем, как Чарльзу пройти отборочные испытания.
– Этого времени будет достаточно, – заявил господин Фитч. – Мои ученики еще ни разу не проваливались на экзамене. Никогда, – подчеркнул он с такой злобой в голосе, что Чарльз почувствовал: очевидно, ученик господина Фитч мог провалиться только в том случае, если тот насылал на него особое проклятие. Он понимал, господин Фитч – его последняя надежда.
По прошествии первых четырех занятий Чарльзу стало ясно, что стул господина Фитча незаметно придвигается все ближе и ближе к его стулу. Сначала он затруднялся определить, случайное или преднамеренное это действие. Господин Фитч раскачивался на стуле, размахивая руками, увлеченно объясняя очередное правило, а стул тем временем, словно сам по себе, оживал и начинал двигаться. Каких-нибудь полчаса спустя господин Фитч все еще продолжал свои пространные объяснения, а Чарльз тем временем обнаруживал, что учитель уже сидел очень близко к нему и упирался ногой о его ногу. От столь близкого физического соприкосновения мальчику становилось не по себе. Отодвигаться оказывалось бесполезно: господин Фитч продвигался следом. Со временем Чарльз смирился с неизбежностью сидеть на занятиях тесно прижавшись к учителю ногой.
Чего уж Чарльз никак не ожидал от учителя, так это того, что за несколько месяцев до экзамена тяжелая рука господина Фитча будет поглаживать его колено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76