– Никогда не влюбляйся в профессионального игрока, – неустанно повторяла она Клэр. Все ее мечты о жизни благородной хозяйки поместья разбились вдребезги о бесконечную вереницу порочных лет Джонатана, который погряз в пьянстве и азартных играх. Семья полностью отвернулась от них, и они жили на жалкие доходы от некогда богатых состояний семейств. На их счастье, прежде чем они окончательно пустили на ветер свое имущество, оказавшись вынужденными продать с молотка дом, освободился домик викария неподалеку от Шафтсбери. Брат Джонатана, юрист, оставил имущественное право за Джонатаном, при условии, что остававшиеся небольшие деньги поступят в распоряжение его фирмы, и Джонатан получит разрешение. Дядя вносил также плату за обучение Клэр и ее брата Робина.
Это был большой, неуютный, открытый всем ветрам, дом. Денег на содержание прислуги не было, поэтому с годами дом пришел в окончательную негодность. Госпожа Бэлфор Джеймс пыталась готовить и содержать жилье в относительной чистоте, но все ее попытки оказывались тщетными. Привольно жилось в этом семействе только многочисленным кошкам и собакам, которые бродили по всему дому и двору. Все же Джонатан любил соблюдать приличия, а окружавшие соседи смирились с его причудами, так как, в конце концов, он являлся одним из них. Это расположение однако отнюдь не распространялось на его супругу. О девочках из варьете принято было думать, что они относились к тому же разряду, что и американки: несдержанные, шумные и вульгарные. Как ни пыталась Синтия доказать им обратное, ничего не получилось, тогда-то она и пристрастилась к бутылке.
– Когда нам дадут чего-нибудь поесть в этом проклятом доме? – заревел господин Бэлфор Джеймс.
– Этим займусь я, – заявила Клэр.
– Я помогу тебе, – охотно поддержала ее Рейчел. Как только они вдвоем вышли из комнаты, Рейчел сказала:
– Ты не рассердишься? Правда? Но это напоминает мне пьесу.
– Тебе следует научиться в ней жить, – горько сказала Клэр.
– Мне теперь понятно, почему ты так отчаянно пытаешься выбраться из нее.
Придя на кухню, они отыскали холодную индейку и буженину.
– Не трать силы на картошку в печи, – предупредила Клэр. – Она ее сожгла. Возьми мясо, а я возьму сыр и фрукты.
По пути в столовую, проходя через длинный, темный, насквозь промерзший коридор, она медленно проговорила:
– Знаешь, я решила, причем, только вчера, что если Майкл все-таки заберет это кольцо у матери и мы обручимся, я брошу Эксетер и буду жить с ним.
– Не поженившись?
– Не поженившись.
Они уже были у двери в столовую, поэтому разговор прервался.
«Бедняжка Клэр, – подумала Рейчел. – А у меня-то был вчера такой счастливый день. – Она подумала об ожидавшем ее Чарльзе. – Я обязательно ему позвоню, как только вернусь домой», – пообещала она себе.
К счастью, Рейчел пришлась Джонатану по душе.
– Ты из хорошего рода, девочка, – похвалил он. – Гены говорят сами за себя. Хорошая кровь. Кто твои предки?
– Я не знаю.
– Ты не знаешь? – изумился Джонатан. – Ты хочешь сказать, что ты незаконнорожденная?
– Я так предполагаю, – засмеялась Рейчел. – Вы единственный человек, который меня так назвал.
– Если это останется самым плохим прозвищем для вас, то считайте, вам крупно повезло, – ухмыльнулась Синтия, подняв свой стакан. Опорожнив его, Синтия попыталась нетвердой рукой положить себе на тарелку кусочек индюшки.
– А мне, Клэр? Ты дашь мне чего-нибудь поесть? – Джонатан стукнул вилкой по столу. – Почему ты все время возишься с этой пьяной проституткой, когда я умираю с голоду?
Вилка продолжала настойчиво стучать по столу, выражая волю ее хозяина. Две дремавшие возле камина собаки вскочили и заметались по комнате. Кошка, спрыгнув с подоконника, забралась под стул Синтии. Она сидела в напряженном ожидании, мурлыча и сверкая зелеными глазами в предвкушении удовольствия: вдруг кусочек индюшки соскользнет с вилки хозяйки и свалится на пол.
На этот раз кошка просчиталась. Синтия отодвинула стул и неуклюже попыталась запустить свою тарелку с едой в Джонатана. Она промахнулась, и тарелка ударилась о стену у него за спиной. Две собаки тут же подскочили и начали с рычанием вырывать друг у друга разбросанную по полу еду.
– Я убью тебя! – вопила Синтия. – Жалкий, негодный извращенец!
– Пошли, Рейчел. Пусть они одни тут разберутся.
– А они не убьют друг друга, если их оставить в таком состоянии?
– Маловероятно. Думаю, что если бы они задумали это на самом деле, то наверняка сделали бы это давным-давно. Иногда мне действительно этого хочется, а иногда у меня возникает дикое желание сделать это своей рукой.
– Твоя мать правда была проституткой?
– Нет. В то время за танцовщицами строго следили. Конечно, каждая могла по своему желанию нарушить любой запрет, но я верю ей, когда она говорит, что единственной ее целью в то время был брак с богатым человеком, чтобы вырваться из нищеты жалкой домашней жизни.
– Должно быть, она когда-то была очень красива.
– Да, бесспорно. Но она оказалась глупышкой. Я знаю, как мне обращаться с Майклом, потому что я уже прошла суровую школу, годами практикуясь со своим папашей. Пока он еще не совсем пьян, но к вечеру начнет буянить. Только я и могу успокоить его.
– Как? – спросила Рейчел, думая, что, наверняка, здесь без смирительной рубашки не обойдешься.
– Я обращаюсь с ним как с озорным маленьким мальчиком. Он любит, когда его наказывают. Я беру кнут и хлыщу его до тех пор, пока он не начинает визжать, после этого на несколько дней становится смирным, как овечка.
– Клэр, – поразилась Рейчел, – но это же просто ужасно.
– Нет, вовсе нет. Ты просто не представляешь, сколько мужчин любят такое обращение.
– А Майкл?
– Не знаю. Пока рано говорить.
Их разговор прервался звоном разбитых тарелок и визгом Синтии, что Джонатан погубит ее. Клэр опустила голову и сказала Рейчел:
– Думаю, тебе лучше уйти, пока не стало совсем худо.
– Ладно, я позвоню кухарке. Но мне не хочется оставлять тебя вот так одну, Клэр. – Крики и вопли продолжались и не стихали.
– Не беспокойся. Я справлялась с этим уже столько лет. Спасибо, что заехала. Теперь, пожалуйста, уезжай поскорее, пока война не перешла на эту территорию. А я пошла искать свой кнут.
Рейчел не чаяла, как ей поскорее уйти из этого дома. Одно дело читать в книжках, где герой, выведенный из себя упорствующей возлюбленной, с криком снимает свой сапог, и совсем другое, когда это происходит в реальной, а не в выдуманной жизни, причем, с хорошо известными тебе людьми.
«Слава богу, Чарльз не такой», – подумала она про себя.
Не успев вернуться в дом тетушки Эмили, Рейчел тут же бросилась к телефону. Ответила Юлия.
– Здравствуй, Рейчел, дорогая моя. С Новым годом! С Днем подарков! Мы так были рады видеть тебя в канун Рождества!… Чарльз? Его нет дома, голубушка. Он со своей школьной подружкой. Ее зовут…Бренда, по-моему. Хорошо, дорогая. Я обязательно передам ему, что ты звонила.
Рейчел положила трубку.
«Странно, но я не помню, чтобы он упоминал кого-то из своих подруг по имени Бренда. Мне надо будет спросить его о ней».
Юлия повесила телефонную трубку и злорадно улыбнулась. Чарльз вернулся домой поздно вечером, и мать крикнула ему с кухни, что звонила Рейчел.
– Да? Она что-нибудь мне передала? Нет. Просто попросила меня сказать тебе о ее звонке.
– Когда это было?
– Думаю, около шести часов.
– Ну, теперь звонить ей слишком поздно, – сказал Чарльз, – оставим до завтра. – Он вошел на кухню перекусить, перед тем как лечь спать. Он склонился и поцеловал мать, пожелав ей доброй ночи.
– Вижу, Бренда по-прежнему пользуется теми же дешевыми духами, дорогой, – Юлия слегка поморщилась. Они стояли посреди кухни и смотрели друг на друга. – Спокойной ночи, дорогой. Приятного сна, – улыбнулась Юлия сыну.
Чарльз пошел в свою комнату. Он очень старался, чтобы почувствовать себя виноватым. – «Ведь, – размышлял он, – мы помолвлены ровно 24 часа». – Однако, пока они были врозь, Чарльз не чувствовал себя обязанным сохранять Рейчел верность, убеждая себя в том, что ее не может беспокоить то, о чем она не знает. Этот принцип уже давно и надежно был испытан им в отношениях с матерью. Бренда Мейсон не проболтается. Он вдруг распалился внезапной похотью к ней, вспомнив крепкий дух немытого тела, слегка кисловатый запах от ее простыней.
Бренда жила в меблированных комнатах Бридпорта и работала в местной чайной. Он вспомнил, как попросил ее одеться в черную униформу официантки с белым фартучком и изящным головным убором. В таком виде она выглядела совсем молоденькой и невинной.
– Наклонись, – попросил он. – Мне хочется взглянуть на твои прелести сзади.
– Сука, ты – сука! – завопил он сорвавшимся на крик голосом. Когда он выдохся, плюхнулся на кровать.
– Почему ты ругался, Чарльз? – покорно спросила Бренда.
– Не знаю. Правда, не знаю. Извини.
– Мы увидимся еще, Чарльз?
– Бренда, я теперь обручен.
– Я никому не скажу. Честное слово.
Чарльз склонился к ней и похлопал ее по плечу.
– Думаю, обязательно увидимся, Бренда. Не могу точно сказать, когда, так как мне предстоит еще два семестра, сдача выпускных экзаменов в университете, а затем – отыскать работу. Но здесь, вот здесь – жар, пылающий знак нашей встречи и приятно проведенного времени. Бренда захихикала.
– Не знаю, откуда ты берешь все эти красивые слова. Правда, не знаю. Взгляни лучше, что натворил с моим платьем.
– Это даст тебе пищу для размышлений, пока ты будешь обслуживать бридпортских кумушек, – сказал Чарльз и вышел из комнаты.
Лежа теперь в кровати, Чарльз задумался. Он как-то не мог себе представить Рейчел в постели, занимающейся сексом, как Бренда. Мысль об интимных развлечениях с Рейчел и впрямь казалась очень сложной. Как ни старался, Чарльз ни в одном самом смелом полете фантазии не мог вообразить себе Рейчел искушенной в науке нежной страсти, разве что в самом примитивном ее виде.
«У меня впереди есть еще целых два года свободы. Потом я не буду ей изменять», – подумал Чарльз и уснул крепким безмятежным сном.
Глава 19
Майкл чувствовал себя очень несчастным во второй день Рождества. Перед этим он обещал себе, что затеет разговор об обручальном кольце или накануне Рождества, или в День подарков, но так и не смог даже заикнуться матери о помолвке с Клэр. В канун Рождества мать принимала бесконечную вереницу гостей, приходивших в их домик почти до самой полуночи, когда пора было отправляться на мессу. О том, чтобы поговорить в сам день Рождества, и речи быть не могло, поскольку Глория вела себя так, словно это Рождество было последним в ее жизни. По традиции каждый наполнял подарками чулок и прятал его под елку. Шутка состояла в том, чтобы не быть замеченным друг другом в этот момент. Глория также всегда настаивала на том, чтобы оставить тарелку с угощением для Санта Клауса и ведро с водой для северного оленя.
Многие годы Майкл тщетно, с большим нетерпением дожидался встречи Рождества в семейном кругу, а сейчас, когда этот момент наступил, места себе не находил от волнения и заботы. Он вдруг почувствовал, что скучает без Клэр. Она всегда была такой уверенной и энергичной. Ее глаза играли таким особенным и опасным блеском. В них таился намек на безбрежные дали и манящие бездны, которые они смогли бы исследовать вместе. Опасность подстерегала его и в восхитительной линии ее рта. Майкла начинала бить дрожь от одной только мысли о Клэр. Она просто необходима ему.
Его мать уже покаялась, что притащила сына с собой в Швейцарию. Все юные прелестные создания, катавшиеся здесь на лыжах, меркли в сравнении с его подружкой. Он был довольно галантен, если не считать пьяного эпизода в самый первый его вечер на курорте. Сцена закончилась небольшой оргией в лифте одного из отелей. Но Майкл оставался самим собой и не сделал ничего необычного.
– О, душа моя! – взвизгнула Глория, – не нужно было. Шалунишка Майкл! Ты же знаешь, мне это нравится! – она открыла свой чулок с подарками и вытащила необыкновенной красоты черное вечернее платье.
– Это из коллекции французского модельера Жан Клода. Он обещал мне сделать нечто особенное, – Майкл был доволен своим выбором. Глория сбросила халатик и примерила платье.
– Под него нужно бюстье, чтобы создать еще больший эффект облегания, – заметила Глория, – но в остальном сидит прекрасно, Майкл. – Она, смеясь и играя волосами, кружилась по комнате. – Смотри, что я купила тебе в этом году.
Это были часы от Картье.
– Ах, спасибо, мамочка. Мне так давно их хотелось. – Он искренне был рад подарку.
– Теперь и мой сюрприз из Парижа… – она вручила ему маленький сверточек.
– Черные шелковые трусики, – ахнул Майкл. – Мама, где, черт возьми, ты их раздобыла?
– У меня тоже есть знакомый модельер, ты потрясающе будешь в них смотреться. У тебя такая восхитительная маленькая попка.
– Очень забавно, мама, – рассмеялся Майкл. – Не знаю, чьей бы маме еще пришла в голову идея подарить сыну черные шелковые трусики.
– Не понимаю, что здесь такого. Никто на свете не будет тебя любить больше, чем я.
– Я знаю это, мама. Поверь мне. – Майкл посмотрел на нее очень серьезно. Он обнял ее и крепко прижал к себе. – Ты же знаешь, что всегда останешься для меня на первом месте.
– Знаю, мой Майкл. – Она поцеловала его. – Давай разгадаем кроссворд из «Таймс», – сказала она.
– Нет, не сейчас. Я еще не почистил зубы. Пойду побреюсь, а ты организуй здесь апельсиновый сок и шампанское.
Позже гостиная домика заполнилась приглашенными на Рождество. Их было двенадцать. Праздничная трапеза проходила весьма успешно благодаря веселому щебетанью стайки прелестных юных девиц на выданье.
– Мама, стол просто великолепен.
– Знаю, как и подобает в столь счастливый для нас обоих день.
За ужином Майкл, сидевший во главе стола, наблюдал за матерью, сидевшей напротив его. Глория была одета в черное платье, подарок сына. Она оказалась права насчет бюстгальтера, который придал ее груди более четкую линию. Мать шутила и смеялась с двумя красивыми кавалерами, сидевшими по обе стороны от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76