Регина страдала от мучившего ее ощущения вины, но она отдала всю свою жизнь без остатка Лионелу, и хотя злые языки много чего болтали об их отношениях, пару связывала искренняя сердечная любовь.
Лионел не проявлял ни малейшего интереса к Каролине, кроме того, что давал Регине деньги, когда нужно было выручить девицу то из одной передряги, то из другой. Они немного воспряли духом, когда услышали о ее решении работать на земле.
– Ей полезно будет повозиться с картошкой. Может это выбьет у нее дурь из башки, – сказал Лионел как-то вечером, уютно устроившись перед маленьким камином. – Мне хотелось поговорить с тобой, Регина. Кажется, что пора… Мне больше восьмидесяти, а война идет уже четыре года, поэтому я привел все свои дела в порядок. Понятно, кому-то это покажется довольно странным, но последнее время мне во сне являлась Дженнифер, и у меня такое чувство, что я долго не протяну.
Регина взглянула в лицо своего возлюбленного, и ее глаза наполнились слезами. Он оставался таким же крепким и бодрым, как двадцать лет тому назад. Время от времени они горячо и нежно занимались любовью, совсем как в былые времена молодости. Лионел шутливо называл эти их отношения эликсиром своего долголетия. Но Регина замечала внезапную скуку на его лице.
Она встала, подошла к нему и взяла его лицо в свои ладони. Они нежно поцеловались. Каждый по-своему понимал, что это было прощанием. Возможно, у них еще было впереди несколько недель, месяцев или даже лет, но сказать друг другу: «Прощай» просто необходимо, поскольку ей никогда не будет дозволено приблизиться к его смертному одру. В эту ночь она была рядом с ним и чувствовала боль утраты человека, который спас ее и столько времени охранял в этом мире. В течение всех последующих недель она внимательно наблюдала за ним, однако он выглядел довольно бодрым.
Когда несколько месяцев спустя конец наступил, он оказался внезапным. Однажды утром Лионел верхом объезжал свое имение, и лошадь сбросила его из седла. Обычно он одевал шляпу для верховой езды, а в тот день, как на грех, ее не было, поскольку он намеревался просто прогуляться, чтобы взглянуть, как там в поле чувствуют себя молодые фазаны. Старая лошадь, полуслепая на один глаз, испугалась внезапно выскочившего из-под копыт кролика и оступилась. Лионел, убаюканный мерной неторопливой поступью старой лошадки, глубоко задумался, вспомнив дни молодости, когда охотился именно в этой роще, и вылетел из седла. Он свалился в густые заросли шиповника, где оказался огромный камень. Смерть наступила почти мгновенно, однако он успел увидеть перед собой улыбающуюся и простирающую к нему руки Дженнифер. Его нашли с ослепительной улыбкой на лице, несмотря на глубокую рану на голове.
Старая лошадь пришла домой, не дождавшись своего хозяина, который неподвижно остался лежать, несмотря на то, что лошадь пыталась теребить и толкать его ноги, торчавшие из кустов. Как только лошадь вернулась в конюшню, старший конюх почуял неладное. Он позвал нескольких приятелей, и они пошли следом за лошадью по тропе, пока не наткнулись на Лионела. Они соорудили носилки и отнесли хозяина в дом.
Беа и Эмили дома не оказалось, так как они посещали курсы по оказанию первой помощи. Женщины вызвались работать в скорой помощи. Как только Беа позвонил немедленно вызванный к отцу доктор и сообщил о несчастье, она не могла двинуться с места. Последние несколько лет она часто рисовала в воображении этот момент, но, как только он наступил, неожиданная боль застала ее врасплох. Она так долго стояла в грязном коридоре, что Эмили вышла за ней.
– Что случилось, Беа? На тебе лица нет. Что стряслось? – обняла она свою подругу. – Ты вся дрожишь. Что, плохие новости?
– Отец… Лионел. Умер, – прошептала Эмили эти ужасные слова в надежде, что если они будут держать эту новость в тайне, она обязательно окажется неправдой.
Затем она взяла себя в руки и расправила плечи.
– Эмили, ты идешь со мной? – спросила она. Они ехали в поместье молча. К чему слова, они знали друг друга теперь так хорошо, что их тихое общение было как раз кстати. Когда машина подъехала к парадному, слуги в молчании ждали их на лестнице. Беа, проходя сквозь небольшую группу собравшихся людей, слышала их приглушенные слова соболезнования. Лионел всегда пользовался уважением слуг. Он был честен и справедлив, им всем будет его очень не хватать. Эмили последовала за Беа до спальни Лионела. Доктор ждал их в зале.
– Я уже ничего не мог сделать, моя дорогая. Он сильно ударился головой – должно быть, смерть наступила мгновенно, – произнес он, беря Беа за руку. – Я знал тебя еще маленькой девочкой, смерть отца – тяжкий удар. Приезжай ко мне, если тебе станет уж совсем невыносимо. Я дам снотворное. Таблетки помогут немного забыться. – Улыбнувшись Эмили, доктор медленно направился в коридор.
«Слава Богу, у нее есть подруга», – подумал доктор.
Беа глубоко вздохнула и открыла дверь спальни. Он лежал, будто во сне, если бы не повязка, которую наложил доктор. Большие сильные руки были сложены на груди, как для молитвы, и даже в глубокой скорби Беа заметила, что смерть застала его в тот момент, словно он увидел чудесное видение.
Она придвинула к изголовью стул и долго разговаривала с отцом. Вся любовь и привязанность к нему изливались сейчас с ее губ. Она высказывала все, идущие от самого сердца, тайные страстные желания о том, как ей все время не хватало его добрых любящих рук, которых она лишилась в отрочестве, когда их грубовато-приятельские отношения казались ему не совсем уместными. Она рассказала ему о пережитом горе в тот день, когда ей исполнилось двенадцать лет, и он столкнул ее со своих колен, сказав, что она уже стала слишком взрослой для этого, и ей неприлично взбираться на колени отца. Она напомнила ему обо всех общих счастливых моментах. Ее горе было горем дочери и любовницы, потерявшей дорогого человека.
Через какое-то время Эмили, терпеливо ожидавшая за дверью, вошла в комнату, которая уже погрузилась во мрак. Эмили принесла два подсвечника и поставила их на стол возле Беа. Та взглянула на свою подругу, освещенную лунным светом, который мягко заливал этот уголок комнаты, и грустно улыбнулась:
– Хорошо, что у меня есть ты.
– Отныне и навсегда, – ответила Эмили. Впервые с момента их встречи Эмили наклонилась и нежно поцеловала Беа в лоб. Две женщины зажгли свечи, а затем, после того, как Беа поцеловала холодную, как лед, щеку отца, они вышли из комнаты.
Вся следующая неделя прошла для Беа, как в тумане. Эмили хлопотала по дому, помогая устраивать похороны. Беа настаивала, чтобы все организовать скромно, без лишней сутолоки, однако в округе было много людей, искренне любивших Лионела, кроме того, было полно родственников, которые съехались отовсюду, в том числе, и из Лондона.
Когда умирает местный высокий сановник, церковные колокола передают эту значительную весть из города в город. Регина услыхала колокольный звон с маленькой церквушки Аплайм – этот особенный, неторопливый скорбный звон, который оповещал о смерти кого-то из высокопоставленных лиц прихода. Она перестала помешивать суп и на мгновение замерла, молясь за упокой новопреставленной души. Вдруг ее осенила страшная мысль, что колокола могут звонить по Лионелу.
– О Господи, помоги, как мне это узнать, – прошептала она.
Регина никогда не доверяла телефону, поэтому села в свой маленький «Остен», который заменил ей пони и бричку, и в смятении направилась к дому викария. Про себя она думала, викарий наверняка знает, однако, не успела еще дойти до двери, как чутье подсказало ей, что Лионела больше нет. Она постучала в дверь, и викарий увидел маленькую, пухлую седовласую женщину, которая с тревогой смотрела на него.
– Кто-нибудь умер? – спросила она, с трудом удерживая дрожавшие руки.
– Да, дорогая моя. Лионел Кавендиш умер, упав с лошади. Вы его знали?
– Да, немного, – ответила она. – Спасибо. – Она отвернулась, и слезы ручьем хлынули по ее щекам. Весь обратный путь в машине она в голос рыдала.
Вернувшись в свой маленький домик, Регина вошла в крошечную гостиную, села у камина, глядя на языки пламени, и почувствовала, что его больше нет, что он никогда больше не подъедет к этому домику в своем новомодном автомобиле. Она больше не услышит скрип открываемой им калитки и не будет замирать у входа, ожидая, когда же он откроет калитку и войдет, а она бросится к нему и ощутит волну теплого мужского резковатого запаха, когда он заключит ее в свои исполинские объятия.
Ночь она провела, сидя в их огромном любимом Викторианском кресле. Этому креслу они доверяли свои тайны, опасения и порой занимались на нем любовью при свете камина. Она садилась к нему на колени и любила наблюдать за выражением его освещенного бликами огня лица в наивысший момент их страсти. Выражение всегда было примитивным и радостным, а его нежность в эти моменты – такой трогательной, что любовь была для нее самым драгоценным сокровищем. Память воскресила все золотые моменты их жизни вдвоем, и Регина просидела, улыбаясь сквозь светлые потоки слез, до рассвета. Затем прошла в спальню и на несколько часов забылась во сне.
Похороны получились напыщенными и формальными. Прежде чем забили крышку гроба, Беа вошла в комнату взглянуть на него в последний раз. Смерть придала его коже серовато-землистый оттенок, но он все еще хорошо выглядел. Вдруг она заметила внезапную вспышку от пламени свечи на его печатке, которую он всегда носил на мизинце. Это она приняла как знамение и приказ от него никогда не расставаться с колечком. Она приподняла руку покойного и сняла с пальца кольцо. Затем в последний раз поцеловала отца и надела его кольцо на свой безымянный палец.
Вошли гробовщики, и Беа присоединилась к Эмили, чтобы занять свои места в похоронной процессии. Эмили настоятельно упросила Беа сесть в главную траурную машину. Остальные члены семейства, рассевшись по другим автомобилям, всю дорогу бранились и ссорились. Процессия медленно направилась к Эксминстерской церкви, которая стояла в центре небольшого провинциального городка. В церкви было полным-полно народу, и вся панихида просто ошеломила женщин. Когда гроб внесли внутрь и поставили на подмости, Беа поразилась его огромным размерам. Каким же, поистине, великаном был ее отец. Она никак не могла смириться с торжественностью и неповторимостью этого момента, ей не верилось, что отец больше никогда не рассмеется своим густым раскатистым смехом, казалось, что он вот-вот поднимется из этого деревянного ящика.
В церкви было так много народу, что мало кто обратил внимание на маленькую унылую фигурку, забившуюся в самый дальний угол. Когда гроб на длинных веревках осторожно опускали в могилу, вырытую на кладбище возле церкви, никто не видел ту же маленькую фигурку, поодаль стоявшую, спрятавшись за памятник на другой могиле. Как только гроб засыпали землей и священник произнес несколько подобающих случаю скорбных слов, Эмили тихонько увела Беа прочь, и они направились к стоящим машинам, ожидавшим, чтобы увезти друзей и родственников покойного на традиционный поминальный обед.
Элизабет к тому времени была уже инвалидом и передвигалась на коляске. Двое ее детей, чуть постарше, чем Беа, уверенно встали на ноги: сын стал биржевым брокером, а Амелия удачно вышла замуж.
– Она теперь почтенная дама, – сказала Элизабет, обращаясь к Беа. Слегка усмехнувшись своим мыслям, она провела по волосам Беа.
– Боже мой, Беатрис, что бы случилось с тобой, если бы Лионел решился и отдал тебя мне, когда ты была еще младенцем? Теперь бы ты была уже замужем и имела бы кучу детей.
Беа в ответ улыбнулась тетушке.
– Что Бог ни делает – все к лучшему, тетя Элизабет. Отцу без меня было бы страшно одиноко, а в отношении брака, так я никогда не хотела бы себе такой участи. Я еще не встречала ни одной достойной друг друга четы. По характеру я не склонна подчиняться чьей-нибудь воле, тем более, власти, которой мужчина наделен в семье в качестве супруга. В настоящее время мы, женщины, обладаем огромной свободой, так как в военное время мы нужны обществу. Но как только вернутся мужчины, у женщин отберут все возможности работать и они снова будут вынуждены сидеть дома.
– Беатрис, ты же не веришь по-настоящему в эту очередную ерунду феминизма, – сказала Элизабет.
Другие гости нетерпеливо ожидали Беа, чтобы выразить свои соболезнования, поэтому она только улыбнулась и оставила Элизабет, чтобы поговорить об отце с другими людьми, которые знали его столько лет.
Многие из собравшихся осторожно интересовались тем, что Беа собирается теперь делать одна в этом громадном доме. Она еще совсем не задумывалась над этим вопросом. В тот вечер, глядя из окна его спальни, все еще хранившей множество вещей Лионела, Беа задумалась над тем, что пора бы ей позаботиться о своем будущем. Она открыла левую створку большого шкафа в Эдвардианском стиле и провела пальцами по висевшим в ряд отцовским костюмам. Большинство из них были из шерсти для повседневной носки, только несколько – для деловых поездок в Лондон. На полках в средней секции лежали рубашки и белье. У отца была страсть собирать носки. Беа улыбнулась, вспомнив, как каждое Рождество он непременно включал пару носков в список своих подарков. Его серебряные щетки для волос лежали на туалетном столике, а рядом стояла коробочка с коллекцией запонок. Она взяла щетку для волос и ощутила знакомый запах. Пройдет время, и Беа начнет даже клясться в том, что видела его мельком, когда он повернул за угол коридора или прошел в комнату. Но никогда она не видела всей его фигуры: то это была спина, то – затылок.
Однако больше всего она скучала без его ночного храпа. Лионел всегда сильно храпел по ночам, и этот шум обычно оставался для Беа гарантией того, что отец находится дома. Теперь по дому бесшумно передвигались только две женщины, переставляя с места на место разные вещи и наводя порядок в доме, где было столько людей, пришедших выразить свои соболезнования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76