Захваченная радугой
волшебного света, которая не могла существовать в действительности, она
измерила глубины времени и ощутила биение его сердца.
Теперь она возвращалась назад, и в этом не было ничего, кроме страха.
Корматх вел ее узкими темными тоннелями, не позволяя ей снова потянуться к
сверкающим огням других миров. Она упрашивала его, но он не слушал.
- Ты должна вернуться. Ты должна жить, иначе я не увижу снов.
Норисса вдруг вспомнила о той своей части, оставшейся где-то далеко,
которая чахла без забот и ласки, и ее тут же бросило в эту холодную,
глинистую сущность, скрытую в сердце горы.
Но не успела она как следует укрепиться в своем теле, как ее снова
потянуло наружу. На этот раз она двигалась вместе телом, преодолевая
сопротивление камня и тяжесть темноты. Где-то там пульсировали могучие
силы, и ее притягивало туда. Внезапно ее окружило облако бледного света, а
свежий воздух готов был раздавить. Нориссу опустило ниже, и в ушах
загудело что-то неразборчивое и бессвязное.
Когда голова перестала кружиться, она поняла, что легкие
прикосновения, которые она ощущает, это прикосновения чужих рук, а шум
распался, превратившись в отдельные голоса. Она подняла голову и увидела
лица. Солдаты. Труженики войны, закованные в блестящие латы, призванные
защитить их от смерти, которую они сами призывали на свои головы. Солдаты
приблизились к ней вплотную, и Корматх отодвинулся. Он не покинул ее
совсем, но увлек с собой несколько мыслей из ее сознания, и теперь там
оказалась болезненная пустота.
Кто-то протянул ей вина. Она выпила и потребовала еще. Принесли еду,
и она наелась, не сдерживая себя. Она заполнила свою пустую оболочку, и
вспышки памяти постепенно восстанавливали внутри нее неустойчивый и шаткий
костяк ее прошлой жизни. Особенно яркими были воспоминания о старой
женщине, бьющейся в лапах крылатых чудовищ, о схватке не на жизнь, а на
смерть на берегу холодной реки, о неотступном зове чего-то неведомого.
Затем перед ней появились знакомые лица - лица из плоти и крови, и
она узнала Медвина и Байдевина. Ей хотелось протянуть руку и прикоснуться
к ним, но она не смогла заставить себя оторваться от трапезы. Вместо этого
она проникла в их головы торопливым приветствием и увидела там, какой им
видится она сама. Зрелище было ужасным: спутанные в беспорядке волосы,
платье превратилось в изодранный и бесформенный балахон, наброшенный на
исцарапанные плечи, черное от пыли лицо выглядело настолько худым, что
походило на посмертную маску, если бы не лихорадочно блестящие глаза.
- Где ты была? Что случилось? Как ты покинула нас? - на нее
обрушились вопросы, на которые она не могла и не хотела ответить.
Она узнавала свой старый знакомый мир слишком быстро, чтобы это можно
было передать на словах. В мокрой одежде, слегка опьянев от вина и еды,
она сидела на горе мехов и подушек. Кажется, в палатке. Еда по-прежнему
казалась безвкусной, но ее желудок, по крайней мере, начинал признавать ее
материальную тяжесть. Ее слух продолжал терзать глухой и тяжелый звук -
словно что-то мощно барабанило по крыше и по тонким стенам палатки. Часть
ее разума все еще продолжала искать способ вернуться, спрятаться в сияющем
ореоле, окружающем разум Корматха; каким образом могла ее утешить мирская
красота, после того как она побывала в его снах? Осталось ли в ее мире
что-то такое, ради чего стоило жить?
Ответ внезапно взорвался в ее мозгу. Вызов. Она узнала его, узнала и
в воспоминаниях о сражении на берегу реки, в лесу, в воспоминаниях о
страхе, который терзал ее во сне.
Фелея!
Норисса повернулась в том направлении, откуда доносился зов,
уверенная, что никто, кроме нее, не может его услышать. Она осознала сразу
многие вещи - голод, который продолжал ворочаться в ее животе, довольство
Корматха, который слегка шевельнулся в своем убежище, и многое другое.
С сожалением она проглотила последний кусочек, который оставался во
рту, и отодвинула поднос. Когда она попыталась встать, толпа собравшихся
вокруг нее людей придвинулась еще ближе, и Медвин, положив ей на плечи
свои твердые ладони, усадил ее обратно на подушки. Его лицо было серым от
усталости, а вокруг рта залегли жесткие морщины, но голос его все еще
оставался нежным и мягким:
- Не думай о Фелее. Она до сих пор не проявляла себя, а что касается
сражения, то тут мы полностью владеем ситуацией. Известие о твоем
возвращении придаст нашим воинам новые силы. Они готовы атаковать и
уничтожить эту шайку изменников.
Норисса испытывала огромное искушение остаться. Здесь было еще много
еды, здесь было уютно и была возможность выспаться и, может быть, увидеть
сон, но неистовый полет обострил ее чувствительность до предела, и она все
время ощущала биение множества жизней вокруг. За время ее отсутствия
что-то произошло, что-то, что теперь мощно и непреодолимо воздействовало
на ее новые чувства. Палатка была полна причин, по которым стоило жить. Но
Норисса взяла руки Медвина в свои, поцеловала их и слегка прикоснулась к
его разуму и к разуму Байдевина тоже вызовом Фелеи, который все еще звенел
в воздухе. Глаза Байдевина наполнились пониманием, и с помощью Медвина
Норисса встала и вышла из палатки.
Лишь только она появилась на открытом пространстве, ее тотчас же
принялись полосовать струи мерзкого дождя. Почти непроизвольно, не
задумавшись ни на секунду, Норисса подняла руку и произнесла только одно
слово. Дождь сразу перестал, и солдаты приветствовали ее дружными криками.
Норисса почти не заметила этого, она стояла на каменном мосту, вглядываясь
в гору камней на плато впереди. Там стояла в ожидании темная фигура
женщины с золотыми волосами, и Нориссу потянуло к ней.
"Хорошо, пусть это закончится здесь". Норисса прошептала молитву,
обращенную к тому из богов, кто склонен был ее выслушать, и почувствовала,
как ее существо следует ее стремлению навстречу Фелее.
Норисса поднялась высоко над землей. На вершине плоской, черной и
словно спекшейся скалы она встретилась лицом к лицу со своим врагом. Фелея
улыбнулась почти дружелюбно, спокойно стоя под ударами ветра. Ее бледная
красота особенно четко вырисовывалась на фоне черных грозовых туч.
- Ты быстро научилась пользоваться могуществом Компаньона, сестричка.
Очень жаль, что ты не успеешь насладиться своими крадеными сокровищами.
Это могущество должно было стать моим после смерти Бреанны, и я
намереваюсь забрать его у тебя. - Ее мягкий взгляд подчеркивал бритвенную
остроту угрозы, притаившейся в ее словах.
В любое другое время Норисса ослабела бы под этим взглядом, но теперь
она только улыбнулась в ответ:
- Что, если я добровольно отдам тебе Компаньона, тетя? Будет ли этого
достаточно? Утолишь ли ты свою жажду?
Фелея от удивления перестала улыбаться, и глаза ее настороженно
сузились. После недолгого молчания дружелюбие снова прозвучало в ее
голосе.
- Ну, разумеется, дитя мое! Обладая Компаньонами Л'ерита и г'Хайна я
бы владела, и малым, и великим. Мое кольцо власти стало бы совершенным.
- Ты уверена, что тебе этого хватит? - настаивала Норисса. -
Ограничишься ли ты одним кольцом? И тебе не захочется получить второе,
третье?.. Может быть, ты жаждешь обладать кольцом из колец?
Глаза Фелеи стали холодны как лед, и Норисса почувствовала жестокое
удовлетворение, услышав гневные нотки в словах Фелеи:
- Отдай мне то, что я ищу, и я пощажу твоих людей.
- А меня ты пощадишь, тетя?
Фелея бессильным жестом развела руками:
- Увы, дитя мое, это не в моей власти. Я должна перехватить
освободившегося Компаньона в момент твоей смерти.
Норисса почувствовала, как растет напряжение ее противницы. Пламя ее
собственного гнева тоже начинало разгораться, но следующие слова были
холодны как камень, на котором они стояли:
- Ты лжешь, Фелея! Даже нося в своем чреве дитя, моя мать сумела
пережить рассоединение с Компаньоном и остаться в живых. Почему должна
умереть я?
Последовала долгая тишина, глаза Фелеи почернели от ненависти.
- Потому что я так хочу!
Злая багровая волна ринулась на Нориссу. Она бы непременно сбросила
ее вниз, если бы Норисса не была заранее готова к нападению. Норисса
метнула навстречу этой волне свою собственную ярость и с такой силой, что
Фелея вынуждена была призвать Другого.
Норисса обернулась в сущность Корматха, и вместе они взмыли в
затянутое облаками небо.

38
Драконы!
Пэшет не отрываясь наблюдал за действом, разворачивающимся в небе над
его головой. Черные облака бороздили два чудовищных существа. Они летали
широкими кругами, пикируя и поднимаясь выше, причем каждый старался
подобраться к противнику со стороны уязвимого брюха. Мощные крылья со
свистом рассекали воздух, и драконы дерзко с вызовом ревели. Чудовище,
которое оседлала Фелея, внезапно резко накренилось, развернулось и
приблизилось к противнику снизу и сзади. Золотые с медными краями
полированные чешуи засверкали в свете пламени, вырвавшегося из пасти
дракона, и его тело блеснуло на фоне темных облаков как расплавленное
золото заката, выплеснувшееся в небо. Сгусток огня вылетел из горла
чудовища и попал в горло второго дракона. Дракон заревел от боли и стал
падать вниз, напоминая собой быстро стекающую со стекла поблескивающую
черноту. Снабженные на сгибах изогнутыми когтями крылья с усилием били
воздух, едва наполняясь стремительными ветрами, дующими над долиной, и
только совсем близко от земли падение дракона превратилось в неуклюжее, но
плавное скольжение. Пэшет успел заметить, что огромные черные крылья, тень
от которых накрыла чуть не всю долину, сверкают с нижней стороны золотым
блеском.
Описав над плато небольшой круг, черный дракон начал подниматься все
выше, в свою очередь длинно плюнув струей огня.
Зрелище повергло Пэшета в благоговейный трепет. Он впервые в жизни
наблюдал воздушную битву огромных чудовищ, управляемых такими крошечными
наездниками, что их вовсе не было видно на чешуйчатых спинах, особенно в
те моменты, когда широкие крылья поднимались вверх широкими взмахами. Да,
за право повелевать этими силами можно было без колебаний заплатить любую
цену! И сразу ему стало понятнее стремление Тайлека завладеть и держать
при себе Знак Драконьей Крови.
Вспомнив о Тайлеке, Пэшет несколько пришел в себя и вспомнил о том,
где он находится и что должен делать. Сам он все еще стоял у входа в
большой шатер Фелеи, в то время как Тайлека поблизости не было. Он помнил,
как они вместе выбежали вслед за Фелеей и поспели как раз вовремя, чтобы
лицезреть ослепительное явление Нориссы на вершину скалы, где ее поджидала
Фелея. Пэшет помнил вспышку гнева госпожи и ударившие в небо фонтаны огня,
голубого и красного, которые, достигнув облаков, превратились в
бронированных чудовищ из кошмарных снов. Пэшет вспомнил и о том, чем он
сам рискует. Оглядевшись в поисках своего собственного врага, он обнаружил
Тайлека, который короткими перебежками двигался к подножью скалы, на
которой неподвижно стояли обе женщины. Все его внимание было приковано
только к этим фигурам, даже тогда, когда он начал взбираться по крутому
склону, он не отвел глаз от вершины. Пэшет побежал вслед за ним.
Колдун успел забраться довольно высоко, когда Пэшет начал карабкаться
вверх. Грозный рев, сравнимый разве только со звуками, которые издавали
драконы в небе, огласил плато. Пэшет посмотрел вниз и увидел, что вся
равнина превратилась в поле битвы. Армия повстанцев врезалась в самую
середину боевых порядков его войск, и адепты Тайлека еле управлялись с
магией, которую насылали на них гном и старый маг. Пэшет отвернулся от
этого зрелища и вложил все силы в трудный подъем.
Сначала, правда, подниматься было просто. У подножья скалы многие
камни были раздроблены и выщерблены, длинные каменные уступы встречались
во множестве, и за них было удобно хвататься руками и опираться на них
ногами. Несмотря на свои сожженные руки, которые Пэшет перебинтовал
кусками ткани, он настигал Тайлека.
Отчасти это происходило от того, что подъем Тайлека замедлился, а
затем и вовсе прекратился. Колдун стоял на последнем каменном уступе, выше
которого начиналась сплошная отвесная стена, сложенная из огромных,
неповрежденных каменных глыб, между которыми не было ни единой трещинки,
за которую можно было бы зацепиться.
Другой причиной, по которой Пэшет поднимался вверх быстрее Тайлека,
были его гнев и ярость, которые толкали его вверх и вперед гораздо
быстрее, чем он рассчитывал. В его мозгу постоянно возникала картина
гибели Джаабена, он видел его изломанное, дымящееся тело с перебитой
ногой, нелепо повернутой под неестественным углом. Шея была сломана, и
голова неудобно склонилась к плечу, огненная борода слиплась от крови.
Воспоминание об этом заставило Пэшета содрогнуться, и на мгновение он
утратил сосредоточенность. Его сапог внезапно поехал по гальке, нога
соскользнула, и он чуть не упал, ухватившись за обломанный край камня.
Острый камень больно врезался в его чувствительную ладонь, и Пэшет
выругался. Когда ему снова удалось обрести под ногами надежную опору,
Пэшет вытащил свой длинный нож и срезал с ладоней бинты. Теперь его
открытые раны ничто не защищало, но зато теперь ткань, туго стягивающая
пальцы рук, не станет мешать ему ухватиться за малейшую шероховатость или
трещину в скале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55