В этом свете черты лиц
задвигались, теряя свое каменное единообразие и неподвижность. По рядам
прошелестел порыв ветра, сопровождаемый звуками, похожими на приглушенные
голоса. Лицо Сэрела смягчилось, на щеках появился бледный румянец
пробужденной жизни. Легкий ветерок, похожий на дыхание, рассеял облака
света над войском и унес их остатки в глубь горы. Раздался дружный вздох,
и последние воины Сайдры встали перед ними во плоти.
От напряжения Норисса зашаталась, и Бремет, бросившись к ней, схватил
ее в объятья. Байдевину оставалось только подальше спрятать ту боль,
которую он ощутил при виде Нориссы, прижавшейся к широкой груди гиганта.
Затем все его внимание было отдано солдатам, которые зашевелились, неловко
разминая затекшие ноги.
Сэрел шагнул вперед. Его светло-карие глаза с беспокойством метались
по лицам стоящих перед ним людей. Боср выступил вперед и обнял старого
друга.
- Сэрел! Брат мой! Ты нисколько не изменился за все эти годы!
На лице Сэрела появилось удивленное выражение, молча он разглядывал
печать лет на лице своего друга.
- Годы? - прошептал он, снова обводя взглядом стоящих перед ним. На
лице Бремета его взгляд задержался, потом он посмотрел на Нориссу и сделал
шаг по направлению к ней. На лице его отразились печаль и горечь
понимания. - Годы... - прошептал он опять. Затем, наполовину вынув из
ножен меч, он обратил его рукоять к Нориссе. - Моя королева! - воскликнул
он, падая на одно колено.
В его голосе Байдевин услышал и муку, и радость.

Ропот голосов более чем двухсот человек доносился из главной пещеры
едва слышным бормотанием. Байдевин протиснулся мимо Бремета в узкое
пространство возле кровати, на которой сидела Норисса. Ее лицо было
бледным, спиной она опиралась на кипу темных мехов.
После того как Сэрел принес молодой королеве клятву верности, все
воинство по очереди приближалось к ней, чтобы приветствовать новую
владычицу Сайдры. Старые воины сожалели о гибели ее матери и
приветствовали ее. Все были рады своему пробуждению. Сэрел и Бремет
обнялись, не сдержав радостных восклицаний. Медвин и Боср обходили
разбуженных воинов, то и дело приветствуя старых знакомых. Норисса
оставалась среди них все утро, сидя на маленьком походном кресле, укрытом
меховым пологом. Она улыбалась и разговаривала с каждым, кто подходил
поклясться ей в верности, но лицо ее выдавало ее усталость. Байдевин
заметил, что она все чаще вздрагивает, словно от холода, несмотря на
теплый мех и жар, который исходит от алтаря. Через некоторое время
усталость взяла свое, и Бремет помог ей перебраться на кровать в ее
комнате.
Норисса сидела на кровати, сжимая в руке несколько старых
пергаментов, которые она достала из ларца подле кровати, потягивая вино, в
которое Медвин добавил какую-то из своих трав. Пока Медвин с Иллой
ухаживали за ней, Бремет бесцельно торчал у дверей, время от времени
улыбаясь.
Посовещавшись вполголоса с Нориссой, Медвин собрался уходить. Заметив
это, Бремет вышел впереди него, и Байдевин тоже поднялся. Норисса положила
руку ему на плечо.
- Останься со мной на минутку, Байдевин.
При этих словах Илла посмотрела на гнома, но ничего не сказала. С
выражением легкого неодобрения на лице она тоже вышла за дверь; было
слышно, как она возится в своей комнатке-прихожей, потом все стихло.
- Присядь со мной, - голос Нориссы был чуть громче тихого шепота.
Байдевин поспешно схватил низенький табурет и придвинул его вплотную
к кровати. К тому моменту, как он уселся, Норисса уже вытянулась на
постели, прикрыв глаза, ее дыхание было медленным и неглубоким. Байдевин
медлил, полагая, что Норисса уснула, и не желая разбудить ее своим уходом.
Он был рад возможности побыть рядом с ней, когда никто другой не требовал
ежеминутно ее внимания. Это был редкий шанс просто насладиться видом ее
лица.
Волосы Нориссы были перекинуты через плечо и темной волнистой массой
лежали на одеяле, слегка завиваясь у бедер. Единственная свеча отбрасывала
на ее лицо колеблющиеся тени, и Байдевину виделось среди них мягкое,
немного детское лицо той Нориссы, которую он впервые встретил весной. То
была Норисса, которая легко и радостно смеялась, Норисса, которая готова
была верить каждому встреченному ей человеку. В ее лице была видна наивная
уверенность в том, что успех ждет тебя потому, что ты стоишь за правое
дело. Та Норисса сверкала как драгоценный гранит, вырубленный из
материнской породы. Теперь же она не была столь наивна, познав жестокость
этого мира, ей было не так легко весело рассмеяться, а доверие умерялось
осторожностью. Горький опыт, словно рука опытного ювелира, гранящего сырой
гранит, чтобы превратить его в мерцающую драгоценность, точил и шлифовал
Нориссу.
Байдевину горько было смотреть на следы работы этого ювелира. Ее
изможденный вид и серые тени под глазами не были просто игрой недостаточно
яркого света. Она, казалось, исхудала еще сильнее с тех пор, как они
оказались в этой пещере. Черты лица заострились от усталости, а губы были
решительно сжаты даже во сне. Что за силу использовала она, чтобы
доставить их сюда и пробудить от долгого сна армию Камня? Несомненно, эта
сила требовала, чтобы тот, кто воспользуется ею, истратил частицу самого
себя, а не просто прочел подобающее заклинание. Он мог надеяться, что у
Нориссы достанет внутренних сил, чтобы продержаться до конца этой осады.
Если она останется в живых, она будет полностью готова занять трон Сайдры.
Если?..
Байдевин судорожно вздохнул, поймав себя на непрошеном сомнении.
Норисса открыла глаза.
Ее худая рука стиснула пергаменты, и Норисса быстро посмотрела на
них, словно для того, чтобы увериться, что они никуда не пропали. Словно
испытав значительное облегчение, она откинулась на подушку и снова закрыла
глаза. Она заговорила внезапно, словно во сне, и Байдевин в изумлении
застыл.
- Ты должен держать армию внутри защитного барьера как можно дольше.
Пусть умение моих воинов не пропадет без пользы. Очень скоро Фелея
преодолеет нашу оборону, и тогда...
Байдевин изо всех сил старался понять ее. Она говорила так, словно
все то, о чем теперь шла речь, будет происходить без нее. Неужели она
чувствует, что в последней битве ее не будет с ними? Байдевин вздрогнул от
страха. Среди них Норисса была главной силой. Если она не противопоставит
свою силу могуществу ведьмы, то им не на что было более рассчитывать. И,
как это часто случалось, его страх превратился в гнев.
"Почему она говорит об этом мне? - спросил сам себя Байдевин. -
Почему не Босру? Боср командует армией. Или Бремету, потому что Бремет..."
Норисса молча смотрела на Байдевина. Ее серые глаза потемнели и
напоминали собой грозовое небо.
- Байдевин, в этой войне между кровными родственниками ты мой
старейший друг. Мы с тобой каким-то образом так тесно связаны, что и
Медвин не может объяснить эту связь. Я доверяю тебе во всем, и Боср тоже
доверится тебе. Прежде чем я смогу помериться силами с Фелеей, меня
ожидает последнее испытание. Я не знаю, сколько для этого понадобится
времени. Ты нужен мне для поддержания моей верховной власти в мое
отсутствие. Байдевин, мне нужна твоя сила.
Ее голос становился все тише, и, когда она замолчала, Байдевин
подумал, что она, быть может, снова уснула. Он смотрел на нее, оглушенный
ее словами. Неужели он произнес свои мысли вслух, не заметив этого? Или
Норисса умеет читать в его мыслях так, что он даже не замечает этого?
Сумела ли она заглянуть в те потайные уголки его души, куда он и сам не
осмеливается заглядывать? Байдевин припомнил то утро в замке Фелеи, когда
ее разум лежал перед ним как раскрытая книга, в которой он мог свободно
читать. Теперь он осознал, насколько легко уязвимым может быть и он сам.
Пристально вглядываясь в лицо Нориссы, Байдевин подумал, что, быть может,
она просто предвидела его вопросы и...
И тут до него дошел смысл сказанного.
- Куда ты уходишь? Насколько? Не хочешь ли ты сказать, что должна
покинуть нас? Как же мы сможем сражаться с Фелеей без тебя?
Норисса не ответила, и Байдевин потряс ее за плечо, громко шепча:
"Норисса!" Она вздрогнула и, узнав его, со вздохом вытянулась под одеялом.
- Прости меня, Байдевин, мне приходится время от времени
собираться...
Байдевин, чувствуя стыд за ту панику, которая овладела им, не
ответил. Норисса тем временем собирала рассыпавшиеся по кровати свитки
пергамента. На лице ее появилась неподдельная нежность, когда она
прикоснулась к обтрепанному краю рукописи.
- Теперь я лучше знаю, кем была моя мать. В этих пергаментах она
оставила мне исследование своего Таланта, своего мастерства, оставила
руководство, как использовать нашу магию против Фелеи. Она рассказала о
том, как она пришла в этот край и сделала его своим домом. Теперь я знаю
ее мечты, знаю, что хотела она дать своему народу, и знаю, как она любила
моего отца. - Глаза Нориссы наполнились слезами, когда она протянула руку
к медальону на шее. - Она была сильной женщиной, Байдевин. С самого начала
она обладала достаточной силой, чтобы погубить свою сестру, но Фелея была
хитра! Она выжидала до тех пор, пока использование этой силы не стало
стоить чересчур дорого.
На лице Нориссы появилось жестокое выражение. Байдевин вновь
содрогнулся, увидев, как сильно повлияла на Нориссу ее новая сила. Он
понял, во что обошлось бы использование этих сил женщине, ждущей ребенка.
- Ты... - прошептал он.
Норисса кивнула. Выражение жесткости исчезло с ее лица, смытое
обильными слезами, ринувшими вниз по ее щекам.
- Она могла бы подарить отцу еще немало наследников, наш народ жил бы
мирно и спокойно, среди цветущих земель. Не был бы разрушен союз между
нашими королевствами - разве это не та цель, к которой должна стремиться
всякая королева? Почему она посмела пожертвовать всем этим ради жизни
одного-единственного ребенка, пусть даже своего собственного?
Байдевин не успел понять, откуда пришли слова ответа, как они уже
тихо соскользнули у него с языка:
- Наверное, леди Бреанна знала, что ее дитя будет очень похожим на
нее, еще одна душа, с любовью относящаяся к живому...
Рыдания сотрясали Нориссу. Пергаменты скатились на пол, и Норисса
села на кровати, протянув к нему руки. Байдевин вскочил и прижал ее к
себе.
Он принял в себя ее ненависть к Фелее. Его не смутил ее гнев по
отношению к Медвину и к нему самому, которых она обвиняла в том, что они
неверно указывали ей на то, где лежит ее долг. Он поглотил все ее страхи -
страх смерти, страх оказаться несостоятельной в глазах всех, кто верил в
нее. Они вместе боролись с ее сожалением относительно всех, кого она
любила, и с ее стыдом за то, что она оставалась жива, в то время как ее
приемные родители умерли.
Он упорно сопротивлялся яростному напору ее эмоций, не в силах ничего
предпринять, кроме как удерживать их на плаву в бушующем море ее боли.
Когда ураган стих, он заполнил образовавшуюся внутри нее пустоту картинами
жизни, стараясь, чтобы простые радости бытия - поющий на камнях ручей,
тяжесть новорожденного младенца, тепло горящих углей в очаге свежим
весенним утром - пронизали ее естество и укрепились в нем. Так он
вытягивал из нее дурные предчувствия и воображаемые картины страшного
будущего, до тех пор пока Норисса не перестала цепляться за него, а просто
прильнула к его плечу, изредка громко всхлипывая.
Она не проснулась, когда Байдевин уложил ее обратно на кровать и
отвел с лица влажные пряди волос. Некоторое время гном стоял неподвижно,
все еще чувствуя в мышцах рук тяжесть ее тела.
Знакомое ощущение одиночества овладело им. Боль тщетных усилий
заставила его снова покрыться щитом гнева, спасаясь от испепеляющего
пламени рушащихся надежд. Он смотрел на спящую Нориссу и боролся с самим
собой. Знакомые доводы снова победили в борьбе с острым желанием иметь
больше, чем он имел теперь. Неужели ему не достаточно того, чем он уже
стал? Разве не стремился он и не достиг в жизни того положения, которого
хотел? Маг, советник, доверенное лицо, оратор, посол, а теперь еще и
регент на период, пока королева будет отсутствовать. Почему он так
стремился завоевать авторитет и признание в глазах девчонки, стараясь
стать ее советником двора? Она встретилась ему в то время, когда была еще
слабой и неуверенной, и он хорошо послужил ей. Она верила в него больше,
чем во всех остальных. Неужели этого ему не достаточно?
Этого должно было хватить тщеславному гному. Ничего сверх этого от
него не требовалось, и ничего сверх этого ему не будет позволено, его
рвение и пыл не будут восприняты и снова окажутся отвергнуты и забыты. Он
был аристократом и умным человеком, который не нуждается в обожании
простолюдинов!
Он наклонился и подобрал несколько скрученных пергаментов. Медленно
взвесил их на ладони. Здесь, в этих свитках, была магия и такие
заклинания, которые могли бы дать ему могущество, которое ему и не
снилось. Гном долго стоял и размышлял, потом сложил свитки в ларец и
накинул петлю замка. Они не были предназначены для него.
Норисса зашевелилась и забормотала во сне, ворочаясь беспокойно.
Байдевин заботливо укрыл ее плечи одеялом, нежно прикоснулся к щеке.
Слишком многое было в этом мире не для него.
Покачиваясь, Байдевин вышел из комнаты Нориссы, пройдя мимо Иллы,
уснувшей на своей кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55