Эти слова были сказаны тихо, но отчетливо. Темные глаза смотрели на Жакоба в упор.
Он замер без движения, и это оцепенение продолжалось так долго, что Матильде начали казаться оглушительно громкими и стрекот пишущей машинки, доносившийся из соседней комнаты, и отдаленные телефонные звонки, и даже стук собственного сердца. Не выдержав, она отвела глаза.
– Матильда, почему ты не связалась со мной раньше? – он тяжело опустился в кресло. Вид у него был грустный, потерянный. – Почему, Матильда? Почему? Неужели я стал для тебя настолько чужим? Или в мире, в котором ты живешь, слово «отец» уже ничего не значит?
Он ничего не понял, подумала Матильда и вздрогнула. Потом гордо расправила плечи.
– Ну разумеется, во всем виноват я сам, – вздохнул Жакоб и принялся расхаживать по комнате. Дыхание его стало прерывистым. – Прости меня, Матильда. За столько времени я не написал тебе ни строчки.
Он взял ее руку, поднес к губам, не отрывая взгляда от ее лица.
– Должно быть, тебе было очень трудно. Но… – Он сделал паузу. – Что еще я могу сказать? – Отвернулся, горестно взмахнул рукой. – Если б я знал, я немедленно примчался бы к тебе. Немедленно!
Его голос дрогнул.
Только сейчас с сердца Матильды упал груз.
– Спасибо, Жакоб, за эти слова, – прошептала она.
Дальше все было просто. Принцесса безо всякого усилия смогла повторить те слова, которые твердила себе в самые тяжкие минуты одиночества:
– Мне совсем не было трудно. – Она шутливо приподняла бровь. – Ведь меня не назовешь беспомощной, обманутой девчонкой. Так что не беспокойся, нашего ребенка в приют не подбросили. Ты рад это слышать? – Она помолчала, глядя на него. – Но мне очень тебя не хватало. Я так хотела рассказать тебе об этом…
– Я бы очень хотел ее увидеть, – тихо произнес Жакоб. Его взволнованное лицо было по-детски беззащитно. – Да, больше всего на свете я хочу ее увидеть. Пожалуйста, Матильда. Когда это можно сделать?
Принцесса была потрясена интенсивностью его эмоций. Она улыбнулась не без озорства.
– Сейчас такие времена, что лучше подобные мероприятия не откладывать.
– Значит, прямо сегодня вечером.
Жакоб явно испытал облегчение. Он боялся, что ему не позволят увидеть дочь, о существовании которой он только что услышал. Его ребенок! Его дочь! Эта мысль наполнила его счастьем.
– Да-да, прямо сейчас. – Он с почтительным удивлением посмотрел на принцессу. – Боюсь, в прежние времена я слишком редко говорил тебе, какая ты замечательная.
Матильда снова улыбнулась, увидев, с какой поспешностью он набрал номер своего домашнего телефона.
– Нет, я не хочу ехать в Нейи к принцессе Матильде! Я тебе уже говорила! Ты же знаешь, что в субботу я пою в клубе «Раззма».
Сильви яростно металась по комнате; шелковые чулки, которые она держала в руке, полетели на пол.
– Если тебе так уж необходимо встречаться со своими бывшими любовницами, обойдешься без меня!
– Сильви! Я ведь тебе уже говорил, что у меня с Матильдой давно все кончено. Принцесса пригласила нас обоих, – ровным голосом ответил Жакоб, стараясь сдерживаться.
Глаза Сильви вспыхнули.
– Знаешь, иди-ка ты со своей принцессой… Вот куда. – Она сделала непристойный жест. – Плевать я на нее хотела. И вообще убирайся отсюда.
– Ладно.
Жакоб развернулся и вышел из спальни, успев заметить на лице Сильви растерянность.
В коридоре он остановился и, немного поколебавшись, направился к выходу на улицу – не хотелось раздувать семейный скандал. Жакобу необходимо было время, чтобы прийти в себя, все как следует обдумать. Вечер выдался безлунный, промозглый; над островом Сен-Луи клубился туман, прочерчиваемый светом уличных фонарей. Жакоб быстро шагал по набережной, направляясь к Латинскому кварталу. Вскоре он затерялся средь праздно шатающихся толп.
Точно такую же сцену Сильви закатила ему на прошлой неделе, когда он впервые отправился навестить принцессу. Жакоб понимал, что попал в сложное положение. В конце концов, у Сильви были все причины для недовольства его встречами с Матильдой. Но первые же несколько часов, проведенные им с маленькой Фиалкой, произвели на Жакоба такое сильное впечатление, что теперь ему хотелось находиться рядом с дочкой все время. Он был пленен ее пухлым личиком, смышлеными темными глазками, очаровательным лепетом. Жардин сам поражался той неистовой силе эмоций, которую пробудила в нем малютка. Ему всегда казалось, что отцовство – институт чисто психологический. Жизнь показала, что он ошибался.
Главным стимулом, который руководил действиями Жакоба на протяжении всех тридцати двух лет его существования, было стремление проникнуть в непознанное. Оно взывало к нему через свои таинственные покровы. Именно поэтому Жардин и занялся психоанализом. Принцессу Матильду он полюбил, влекомый исходившим от нее ароматом ценностей и понятий, которые уходили корнями в минувшую эпоху. И, безусловно, лишь жаждой постичь непонятное можно объяснить упорство, с которым Жакоб держался за Сильви, невзирая на все конфликты и разногласия.
Теперь та же самая сила неудержимо толкала его к маленькой дочери. И вместе с тем Жакоб отлично понимал, что светские условности не позволяют ему проводить много времени с Фиалкой. Да и в любом случае он просто не имел на это права. Между ним и Матильдой существовал безмолвный уговор, согласно которому тайна рождения Фиалки должна была свято храниться. Для всего мира девочка будет дочерью принца Фредерика. Иначе пострадают слишком многие. Принцесса с самого начала заявила, что пробудет в Париже всего шесть недель. После второго визита доктора Жардина Матильда с явным намеком пригласила его в следующий раз приехать не одного, а с супругой. Сильви отказалась, и Жакоб отправился в Нейи один. Это было неделю назад, и вот теперь ситуация повторялась.
Положение явно становилось опасным. Несколько раз, играя с девочкой, Жакоб замечал на себе пристальный взгляд принцессы. В нем явно читалось вожделение, ответить на которое Жакоб уже не мог. Взгляд этот можно было расценивать и как предостережение. Если проводить слишком много времени наедине с принцессой и ее дочерью, рано или поздно возникнет двусмысленная ситуация. При любом исходе положение Жакоба неимоверно усложнится.
Дойдя до площади Сен-Мишель, Жардин заглянул в кафе. Сел у зеркальной стены, заказал пастис. Шумная атмосфера кафе подействовала на него успокаивающе: гул голосов, движение, звон посуды, сценки из чужой жизни, разворачивавшиеся за соседними столиками. Здесь Жакоб чувствовал себя затерявшимся в толпе, анонимным. Кафе – идеальное место отдыха для современного человека, подумал он. Что бы мы все без них делали?
Его жизнь с Сильви никак нельзя было назвать отдохновением. Но ведь он и не искал в ее обществе покоя. Они до сих пор не были женаты. Жакоб много раз предлагал Сильви свою руку, но она решительно отказывалась. Это тревожило Эзаров, сердило мать Жакоба, но Сильви была непреклонна. В конце концов, все знали, что эта девушка не склонна считаться с буржуазными предрассудками.
Зато ее буквально носили на руках сюрреалисты из числа друзей и знакомых Жакоба. Они фотографировали ее, писали ее портреты, посвящали ей сотни стихов. Всякий раз, отправляясь на очередной вернисаж в галерею Градива, Жакоб имел возможность полюбоваться на новые работы, изображающие Сильви Ковальскую.
Нервный срыв, произошедший накануне их совместной жизни, больше не повторялся, но Жакоб постоянно чувствовал уязвимость Сильви, ненадежность обретенного ею эмоционального равновесия. Чтобы как-то защититься, Жакоб был вынужден частенько надевать маску врача – так ему было спокойней.
Сильви никогда не говорила на эту тему, но она тоже знала, что ее болезнь незримо витает над их домом, по временам обретая несокрушимость каменной стены. Сильви испытывала страшное раздражение, когда Жакоб начинал изображать из себя беспристрастного психиатра. Она платила ему за это мстительно-садистскими выходками. Как-то раз ей удалось сорвать с него маску профессионализма, результат был поистине ужасен. Жакоб закатил ей бешеную сцену, а потом мучился чувством вины и раскаяния. Сильви лежала на постели беззащитным воробышком, тихо сотрясаясь от рыданий, но Жакобу показалось, что ее глаза светятся торжествующим блеском. Он поклялся себе, что никогда больше не потеряет самообладания.
Иногда ему казалось, что они с Сильви сцепились в бесконечном смертельном танце, который влечет их обоих неведомо куда. И вместе с тем Жакоба по-прежнему неудержимо тянуло к Сильви – он вожделел ее с поистине неиссякаемой страстью. Порой ему даже казалось, что у него самого тоже не все в порядке с психикой.
Вскоре после начала их совместной жизни Сильви стала выступать в ночных клубах – пела, играла на рояле. Жакоб был не против – он знал, как ей этого хочется. Поначалу он даже разделял ее энтузиазм и с удовольствием присутствовал на ее выступлениях. Выходя на сцену, Сильви оживала. Освещенная лучом прожектора, в облегающем платье, она совершенно преображалась: глаза горели огнем, волосы источали золотистое сияние – казалось, жадные взгляды толпы придавали ей особую силу.
Поздно ночью, когда Жакоб и Сильви возвращались домой, это возбуждение превращалось в неистовую любовную страсть. Рядом с подобным наслаждением все невзгоды блекли и забывались. Иногда Сильви до такой степени отдавалась страсти, что забывала предохраняться, хотя в обычных обстоятельствах строжайше соблюдала все меры предосторожности. Жакоба эта предусмотрительность, сохранившаяся даже теперь, когда они жили под одной крышей, очень печалила. Он понимал, что в основе иррационального страха материнства, присущего Сильви, лежит болезненный комплекс остаться брошенной. И это была не единственная проблема их интимной жизни. Доводы из области психиатрии не помогали Жакобу избавиться от ощущения своей несостоятельности. Сильви по-прежнему требовала, чтобы инициатива сексуальной близости всякий раз исходила от нее. Жардин поражался этой женщине, которая попеременно могла то обжигать неистовой страстью, то обдавать ледяным холодом.
В последние несколько месяцев ситуация еще более обострилась. Сильви уже мало было петь перед аудиторией, она взяла себе в привычку выделять кого-то одного из мужчин и отчаянно с ним кокетничать. Садилась к своему избраннику за столик, пила с ним вино, отчаянно флиртовала, а потом, как ни в чем не бывало, возвращалась к Жакобу. Жардин чувствовал себя каким-то альфонсом, сводником, и это очень его мучило. В конце концов он отказался сопровождать Сильви на ее выступления. В отместку она стала возвращаться домой все позже и позже. Именно в одну из таких ночей Жакоб и потерял самоконтроль. Он больно ударил ее. Жалобно плача, Сильви забилась в угол, похожая на обиженного ребенка.
Жакоб понятия не имел, заканчивался ли постелью флирт Сильви с ее случайными избранниками. Она нарочно томила его неведением. Будучи прекрасной актрисой, Сильви попеременно разжигала его ревность, а затем вдруг превращалась в невинное дитя. Когда же Жардин, нацепив маску профессионального хладнокровия, сообщил ей о своих подозрениях, Сильви невозмутимо заметила, что ее словам в данном вопросе ни в коем случае доверять нельзя – вне зависимости от того, подтвердит она его подозрения или же их опровергнет. Если Жакобу хочется, пусть считает, что она изменяет ему направо и налево. Если он залезает в нее, это еще не означает, что он стал ее собственником. Надо сказать, что в минуты ссор Сильви в выражениях не стеснялась.
Больше всего ее выводила из себя сдержанность Жакоба. Если он ни о чем ее не спрашивал, изображал безразличие, индифферентность, Сильви превращалась в разъяренную фурию. Она кричала, что ему нет до нее ни малейшего дела, что ему нравится быть жалким альфонсом, да еще и ленивым, который даже не пытается изобразить страсть. Сильви швыряла в него деньгами, заработанными за выступление в клубе, и отправлялась спать в другую комнату.
Допив свой пастис, Жакоб пожал плечами в ответ на собственные мысли. Он понятия не имел, чем все это закончится. Во всяком случае, теперь в его жизни появилось новое важное обстоятельство – его дочь. Набросив на плечи пальто, Жардин легким шагом отправился в свою консультацию. Ничего, сегодня он переночует там, а завтра поедет в Нейи и увидит Фиалку.
На рассвете Жакоба разбудили яростные трели дверного звонка. Сонно взглянув на часы, он кое-как натянул брюки и поспешил в прихожую. Очевидно, кому-то из его неуравновешенных пациентов немедленно понадобилась помощь психиатра. Нет, испугался Жакоб, наверное, что-то случилось с Сильви!
За дверью стояла она, глаза ее горели гневом. Не сказав ни слова, она оттолкнула Жакоба и бросилась осматривать все комнаты квартиры.
– Здесь никого, кроме меня, нет, – твердым голосом сказал Жакоб.
Она обернулась к нему, и лицо ее приняло по-детски беззащитное выражение.
– Знаешь, я все-таки решила провести выходные у принцессы.
Сильви показала ему маленький саквояж.
– Я очень рад.
Жакоб помог ей раздеться. Оказалось, что под пальто Сильви одета в одно из своих концертных платьев. Оно сидело на ней как-то странно, будто надетое с чужого плеча. На обнаженном плече Сильви он заметил несколько синяков, похожих на следы мужских пальцев. Нахмурившись, Жакоб спросил:
– Ты что, не ложилась спать?
Она покачала головой.
– Когда я увидела, что тебя нет дома, я сразу отправилась сюда.
На ее глазах выступили слезы. Жакоб увидел, что ее лицо исказилось от страха. Сильви бросилась к нему и спрятала лицо у него на груди. Ее руки обхватили его шею, и Жакоб осторожно погладил ее по спутанным волосам.
К собственному изумлению, Жакоб почувствовал, что эти объятия его возбуждают. Ласково подняв Сильви на руки, он отнес ее на диван.
– Тебе нужно отдохнуть, – мягко сказал он.
Сильви вопросительно посмотрела на него, а он расстегнул на ней платье и снял его, не уставая поражаться красоте ее обнаженного тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45