– Мне это кажется не так страшным.
– Может быть, но понадобится немалая ловкость. В первом случае ты будешь зависеть от решения одного человека – судьи, которому попадет её дело. Это рискованно, согласен; он может посчитать нужным наказать её в назидание другим; но такой риск я бы пошел. Во втором случае ты будешь зависеть от трех советов директоров. Если они честные люди, то возьмут деньги и закроют дело, хотя могут возникнуть затруднения. Но если среди директоров попадется хоть один мстительный тип, тебе нечего будет возразить, когда он скажет: «Благодарю вас, деньги я, конечно, возьму, но обвинения своего не сниму. У нас были такие расходы и такие неприятности, и ради других людей, ради наших клиентов, ради всего нашего предприятия мы должны наказать эту женщину, чтобы другим неповадно было». На свете много моралистов. А если так случится, твоя жена предстанет перед судом, и ни нам, ни судье не удастся её отстоять.
– Есть ещё проблемы?
– Она наверняка в розыске. Фирмам придется обращаться в полицию с просьбой отозвать постановления на её арест. Но захочет ли полиция их изъять?
– Могут не захотеть?
– Полицейские призваны выполнять свой долг, и они отвечают перед обществом, не забывай. Они могут отказаться изымать свои приказы об аресте, поскольку речь идет о соблюдении закона… Хотя в конце концов, я думаю, они все же согласятся, когда пройдет некоторое время.
Я промокла насквозь и стучала зубами.
– Спасибо, Хэмфри, – произнес Марк. – Мне нужно все обдумать и посоветоваться с ней. Что бы я ни сделал, это возможно только с её полного согласия.
– Есть, правда, ещё один момент.
– Я понимаю, что вы хотите сказать.
– Уверен, ты заранее подумал, что заводя этот разговор, делаешь меня соучастником умышленного сокрытия преступления. То, что я уже не занимаю официального поста, не имеет значения. Если я ничего не предприму, то буду виновен, что не сообщил о преступлении – и ты, конечно, тоже.
– Что вы предлагаете?
– Ну это дело терпит. Я, разумеется, сохраню наш разговор в строжайшей танце. Но если ты пообещаешь мне, что примешь решение в ближайшие несколько недель…
– Я так и собираюсь сделать, – сказал Марк.
Я вернулся в дом, миссис Ленард стала причитать, как я промокла, и продрогла до костей, и что у меня с платьем! Я сказала, что Фьюри плохо себя чувствует, и я думаю пригласить утром ветеринара, но все равно не следует говорить мистеру Ротлэнду, что я промокла, пусть она просто извинится за меня перед обоими и скажет, что у меня разболелась голова и я пошла спать.
Я поднялась наверх, сорвала мокрую одежду, бросилась ц ванну и пролежала в ней несколько минут, стараясь совладать с нервами и собраться с мыслями. Но даже теплая вода не помогала. Я не могла успокоиться. Завернувшись в полотенце, я отправилась в спальню и в зеркале увидела свое отражение: полуголая фигура с мокрыми волосами и слишком большими для этого лица глазами. Лицо словно съежилось.
Мне нужно уехать. Вот решение всех вопросов. И другого выхода теперь не оставалось. Я достала чемодан; он был почти пустым, остались только купальная шапочка да масло для загара, которые я не вынула после Майорки.
Взревел мотор автомобиля. Значит, Уэстерман уехал. Что, если он нам не поверит и сегодня же позвонит инспектору?
Я принялась паковать вещи. Потом остановилась. Нет, так не пойдет. Я не смогу уехать сегодня. Слишком поспешно.
Я захлопнула чемодан, закрыла его и запихнула обратно в шкаф. В дверь постучали.
– Кто там?
– Марк.
– Минутку. – Я задернула шторы и накинула халат. – Входи.
– Уэстерман только что уехал. Ты здорова?
– Да, просто разболелась голова.
– Что случилось?
– Ничего не случилось.
– Ты очень бледная.
Марк окинул взглядом комнату и увидел мое платье.
– Где ты промокла?
– Ходила проведать Фьюри.
– Без плаща?
– Да.
– Ты слышала, о чем мы говорили?
– Да. – Я села на кровать, она так заскрипела, словно я стала вдвое тяжелее.
Марк закрыл дверь.
– Ты подслушивала?
– Ну и как себя чувствуешь в шкуре Иуды?
– Так вот как ты это поняла!
– А как, по-твоему, это нужно понимать?
Он сел совсем рядом со мной, спокойно глядя мне в лицо. Я натянула халат на колени.
– Марни, это перестало быть просто темой наших с тобой разговоров. Я должен был сделать выбор, взвесив все возможности и учтя все опасности.
– Ты его сделал. Донося на меня полицейскому, ты мог…
– Я просто пытаюсь полагаться на здравый смысл. Неплохо бы тебе сделать то же самое.
– Может, я бы и смогла, не будь поставлена на карту моя свобода.
– Если бы речь шла о моей свободе, я поступил бы также. Неужели ты не видишь, что нельзя жить в выдуманном мире, пока гром не грянет? Я не уверен, что Строт удовлетворится нашим объяснением. Как можно заставить его прекратить расследование? А потом бесполезно будет обращаться к судье или предлагать вернуть деньги. Мы сами должны сделать первый шаг. Иначе ты наверняка получишь свои три года. И больше не будет такой роскоши, как ванна трижды в день, или ежедневные прогулки верхом, или покер у Терри; и твоя чудесная кожа увянет за три года, проведенных взаперти…
– Ты думаешь, я этого не знаю всего! – вскочила я. – Да неужели ты не понимаешь, что делаешь? Если меня отправят в тюрьму, то исключительно по твоей вине, и ничьей больше! Ты меня предал, донес, как мерзкая крыса, бегущая с тонущего корабля, как мерзкая, грязная крыса…
Марк схватил меня за плечи, встряхнул, и тряс до тех пор, пока у меня не застучали зубы.
– Ты боишься, дурочка! Я это знаю. И тоже боюсь. Но ты подумай головой! Ведь у тебя появляется верный шанс выйти из всего этого без каких-либо последствий! Если мы начнем действовать, если сумеем отвести опасность, ты можешь стать абсолютно свободной!
Я рванулась из его рук. Я умею постоять за себя и попыталась высвободиться. Сцепившись, мы боролись и кричали друг на друга.
Но когда он заломил мне руки за спину, я сдалась, а он сказал:
– Знаешь, я тебя лучше понимаю тебя, когда ты становишься такой…
– Ты мерзкая крыса, ты… – начала я, но он поцеловал меня. Я могла бы укусить его, но не сделала этого. А Марк все начал снова.
– Послушай, я согласен с Уэстерманом, что явка с повинной – самый безопасный путь. Но знаю, что для тебя это невыносимо. И сам не хочу этого. Чтобы освободить тебя, не подвергая позору, лучше попробовать уладить все частным образом. Для начала я поеду к ним без тебя. Ты меня слышишь?
– Уэстерман сегодня же побежит в полицию.
– Не побежит. Он ничего не предпримет даже через месяц, я знаю. Ты мне веришь?
– А почему я должна верить?
– Попробуй поверить мне.
– Нет.
Во время нашей схватки халат соскользнул с моего плеча, и оно обнажилось, потому что бретелька сорочки оборвалась ещё раньше.
Марк вдруг опустил руку мне на плечо, а потом, к моему великому отвращению, вдруг сорвал с меня сорочку и положил руку прямо на голую грудь. Он обхватил её ладонью и держал, как свою собственность.
– Отпусти меня!
Он отпустил. Я натянула халат под самое горло. Марк смотрел на меня с каким-то сожалением, словно растеряв вдруг всю свою непреклонность.
– Марни, ты не веришь, что я поступил бы так же, будь поставлена на карту моя свобода. Но она тоже поставлена на карту. Если не свобода, так счастье. И я ставлю его на кон так же, как и твое. Понимаешь, я не могу отделить себя от тебя, как бы ни старался.
Я опять села на постель.
– И это мое будущее, – продолжал Марк. – Если ты погибнешь, погибну и я. Постарайся понять это, ладно?
Поскольку я не ответила, он добавил:
– Постарайся. Я не хочу с тобой бороться. Я хочу бороться за тебя. Я по-прежнему на твоей стороне. И останусь твоим сторонником, хочешь ты или нет. В этом мы с тобой заодно.
Когда он ушел, я подумала, какая глупость, что даже предавая меня, он все равно меня хочет, все равно нуждается во мне. Всем я нужна – ему, Терри, полиции, маме, и каждому по-своему. Но мне нечего дать ни Марку, ни Терри, ни полиции, ни даже маме. Лучше просто уехать.
16
Во вторник по дороге к Роумэну я заехала в турагентство и спросила, как проще попасть из Торки на континент. Молодой человек поинтересовался, куда я хотела бы отправиться. Куда-нибудь во Францию, ответила я, в центральные её районы, или в Париж. В общем-то мне все равно. Он полистал буклеты и сказал, что проще всего вернуться в Лондон, но если я хочу выехать из Торки, то лучше лететь до Джерси из аэропорта в Эксетере. Там мне придется переночевать, а на следующий день можно будет вылететь в любой город Франции и Испании.
– А на Плимута нельзя?
– Морем? Можно. Туда заходят французские корабли.
– Какие?
– Дважды в неделю в Плимуте бывают атлантические лайнеры, идущие в Гавр. Мы можем заказать вам билет прямо до Парижа. Вы отправитесь из Плимута в середине дня, ночь проведете на борту, а на следующий деть к обеду будете в Париже.
– По каким дням?
– Один будет в следующий вторник, другой в субботу.
– А в пятницу ничего нет?
– Есть. В следующую пятницу, восемнадцатого числа, «Фландрия». Это будет через десять дней. Заказать вам билет?
– К сожалению, я не знаю французского, – сказала я. – Думаю, можно будет обойтись?
Он улыбнулся.
– О, конечно, мисс. В Париже вполне можно жить с английским. Или вы хотите, чтобы вас встретил на станции наш агент?
– Нет, спасибо.
Нужно было ещё позаботиться об иностранной валюте и паспорте. Из агентства я сразу отправилась на Оксфорд стрит в ателье, где фотографии делают всего за несколько минут. В агентстве я сказала, что зайду позднее. Но меня несколько беспокоил вопрос, кто именно – судья, или юрисконсульт, или управляющий банка, или врач – должен подтвердить, что знает меня нужное количество лет и что данные, которые я сообщаю о себе, верны.
К доктору Роумэну я опоздала на десять минут, но зато была необычно сговорчива. В тот день на меня нашло вдохновение. Я выдавала такие свободные ассоциации, что им позавидовал бы наркоман. Я попыталась вспомнить все грязные истории, которые мне шепотом рассказывали на помойках, чердаках и заброшенных пустырях Плимута. Впридачу я рассказала ему массу выдуманных снов, переполненных сногсшибательными символами. Я говорила, будто мне приснилось, как я превратилась в самого большого в мире лосося, и что я плаваю в огромной стеклянное банке, а за её стенками скопилось множество людей, которые пытаются меня схватить, но мне удается проскользнуть у них между пальцев. Я врала, а тем временем думала: да нужно ли вообще к кому-то обращаться за подтверждением, что мои ответы в анкете верны? Я сама могу это подтвердить без посторонней помощи. Кто знает мой почерк?
Я рассказывала Роумэну, как во сне шла по улице хорошо одетая, но знала, что на мне нет нижнего белья и что нужно купить его на случай, если меня вдруг собьет машина. Я вошла в магазин, но, оказавшись внутри, обнаружила, что продавцы в нем все крысы. И я чувствовала, как они бегают вверх-вниз по моим голым ногам. Но, сочиняя сон, я думала о ключах Марка, о его ключах от типографии и сейфа, которые он оставляет на туалетом столике каждый вечер. В той связке два ключа от автоматического замка, обычный большой ключ, два маленьких, похожих на ключи от чемодана, и бронзовый ключ.
Я рассказывала Роумэну, как мне приснилось, будто я сижу в камере смертников, жду, когда меня вздернут на виселице за то, чего я не совершала, и надеюсь на отсрочку, а тут раздается стук в дверь, входит охранница и говорит: «Думаю, лучше мне закончить все прямо сейчас»; достает длинный нож, а мне нечем даже защитить себя, и вот я вступаю с ней в борьбу, хватаюсь за лезвие ножа руками и чувствую, как глубоко входит оно мне в ладони, рассекая мясо до самых костей. А думаю в это время о том, что на следующей неделе мы едем с Марком к Рексу на охоту и нужно до того успеть снять копии с ключей. Тогда в четверг я смогу уехать, на следующий день навестить маму, а потом перебраться во Францию. Так и нужно сделать.
Когда сеанс подходил к концу, Роумэн внезапно сказал:
– На прошлой неделе нам удалось продвинуться вперед. Что же случилось сегодня?
– Ничего. Мне сегодня просто весело.
– Думаю, нужно различать веселье и то, что американцы называют «весельем на похоронах». Вас что-то серьезно расстроило?
– Господи! На той неделе я впервые в жизни еду на охоту и потому несколько возбуждена, вот и все. Вы знаете, что такое охота в Торнхилле? Говорят, самая знаменитая. Я отправлюсь туда на своей лошади, а Марк возьмет лошадь напрокат. Нас пригласил Рекс Ньютон-Смит, двоюродный брат Марка, и для меня это событие.
Роумэн встал, медленно прошел через комнату и сказал.
– Когда вы так упорно мне сопротивляетесь, то лишь препятствуете собственному выздоровлению. Оно оттягивается. Но это, несомненно, ещё одна форма протеста той вашей половины, которая выздоровления не хочет.
– Какой половины?
– Этот протест меня ободряет: значит ядро обороны становится чувствительно к оказываемому воздействию. Возможно в следующий раз мы сумеем вновь отвоевать утраченные позиции.
– За пять гиней в час, думаю, нет причин спешить.
– Причин спешить вообще нет. Но у меня длинная очередь больных. Вы же можете ходить сюда столько, сколько хотите.
В посольстве Франции меня заверили, что если анкета заполнена и подписана, то никакой задержки не должно быть. Затем я заглянула в слесарную мастерскую и попросила посмотреть ключи. У них имелся большой выбор. Ключи от автоматического замка были самыми простыми, потому что все они в общем-то похожи друг на друга. Я купила два или три бронзовых ключа и пару колец для ключей, потому что не помнила, как выглядит кольцо у Марка. Им я сказала, что ключи нужны для любительского спектакля.
Весь вечер я убеждала Марка. Я просила его не предпринимать пока ничего, не ходить к директорам фирм и не возвращать деньги ещё неделю-другую. Говорила, что он захватил меня врасплох и мне нужно время, чтобы самой все обдумать. Две недели ничего не изменят, а я, может быть, решусь пойти вместе с ним. Ведь если я сама пойду к тем людям и они убедятся, что я в самом деле глубоко сожалею…
Нелегко было его убедить, но в конце концов он согласился отложить все на некоторое время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33