О наших проблемах. Что наводит на недобрые мысли. О его присутствии рядом с нами. Или среди нас? Ничего, не таких ставили в рабоче-крестьянскую позу.
А вот что сказать господину Свечкину? О его невесте. Так и так, прошу прощения, вы, гражданин, в каком-то смысле вдовец. М-да. Неприятно. Всем нам будет. Однако лучше скажу я, чем какая-нибудь доброжелательная гнида.
— Товарищи, день рабочий закончен, — вмешался я в научный диспут. Михаил Данилович, ждет вас завтра. С нетерпением.
— Вот завтра не надо, — испугался.
— Тогда послезавтра, — и телохранители оттеснили Тело от народных масс.
Мы медленно пошли по коридору. На выход. Я помялся, но изложил суть проблемы. В деликатной форме. Мол, уважаемый Михаил свет Данилович, не удивляйтесь, если по приезду в усадьбу не услышите чарующих гамм.
— Почему? — удивился мой спутник. — Фора уехала к маме?
— В каком-то смысле. В смысле, уехала… — зарапортовался.
— Я не понимаю, — занервничало Тело. — Мы же договорились: сегодня в Большой или Малый, не помню, — взглянул на часы. — Вот, я совершенно запоздал. Даже на второй акт.
Не обучался я дипломатии в пансионатах Парижского предместья, вот в чем дело. Я сказал, что Фора, к сожалению, не успеет не только на второй акт (театральный), но и на третий тоже. Почему? Потому, что её нет. Она уехала к маме? Нет, хотя в каком-то смысле уехала.
— Что вы морочите мне голову, — взбеленился Свечкин. — Где она? Сбежала с другим?
— Нет.
— У неё недостача в буфете?
— О, Боже! Михаил Данилович?
— Тогда в чем дело?
Я ответил. И неудачно. Мой собеседник рассмеялся — он всегда подозревал: я люблю черные шутки.
— Михаил Данилович, это правда, — развел руками. — Война, её нам объявили. Кто, зачем, почему не знаю. Пока.
— Господи, — остановился, поверив наконец. — Ее за что? Они с ума сошли?
— Война, — выдохнул я.
— Война? — с недоумением повторило Тело. — Против нас? Кто? Мы же… как там у вас говорится… на крыше?
— Под крышей, Михаил Данилович.
— Вот именно.
И в этот критический момент дверь одного из кабинетов распахнулась и оттуда выпала… Анна, моя младшенькая сестричка.
Такие вот случайности происходят исключительно у тех графоманов, у коих открыт оффшерный счетик на солнечном острове Кипр, но чтобы в жизни?
Более того, создавалось впечатление, что мадам вырвалась из доменной печи. Она была потная, как мышь, и находилась, извините, в одном неглиже. Очень красивом. Черном и ажурном, как дворянский фамильный вензель.
— Привет, — кивнула нам. — Где тут пожурчать можно?
— Там, — отмахнул рукой в глубину коридора. — Как дела-то?
— Пока бьемся, крекер вроде хорошо стоит, — и с необыкновенной грацией (на высоких каблуках) удалилась туда, где журчали клозетные ручейки.
Последнюю фразу сестричка произнесла невнятно. Каждый из присутствующих услышал то, что хотел услышать.
Уж не знаю, что пригрезилось моему спутнику, но выражение лица у него было таким, будто мимо нас продефелировала инопланетянка из антимира — с тугоплавкой попкой.
Судьбе этого было мало: из душегубки выскользнул Алеша-хакер голый как заяц в поле. Но в трусах с крупными разводами мака.
— З-з-здрастье, — посчитал нужным проявить уважение к руководящим товарищам. — Крекер уже загнали, — и вприпрыжку рванул в противоположную сторону. От антимира.
Господин Свечкин решил: он спит и снится ему кошмарный сон. Ущипнув себя за ухо, он понял — это быль. К сожалению.
— Что это? — поинтересовался больным голосом.
— Хакеры, — признался я. — Выполняют спецзадание. Жарко у них, заглянул в кабинет, освещенный салатовым светом экранов дисплеев, по которым маршировали колонны цифр. — Как в Африке.
— Да-да, — притомлено проговорил Михаил Данилович. — Как интересно, хакеры из Африки… Пойду я, пожалуй. День был трудным.
Я проводил Тело до авто, пообещав познакомить с удивительной дамой, примеченную нами в облегченном, скажем так, неформальном виде.
— Извините, Саша? — спросил на прощание господин Свечкин. — А крекер это что? Это такое печенье?
— Нет, это как бы ломик для писюка.
— П-п-писюка?
— То есть компьютера. Для Сети, если быть точным.
— А, понимаю — понимаю, — улыбнулся напряженной улыбкой: ничего не понимал.
А ведь имел высшее образование из Оксфорда. Увы, жизнь не академический трактат и несет такие небылицы, что не каждый способен принять её разнообразие. То есть крекеры случаются всякие. Те, которые на завтрак, и те, которые могут происходить перед возможным походом в Большой театр. Или Малый.
Автомобильный кортеж удалился в сторону прохладной области, а я вернулся на дежурство. Первым делом навестил хакеров. Все-таки интересно чем они там занимаются? На компьютере?
Мои опасения были напрасны: два сумасшедших взломщика били по клавишам. В четыре руки. От света экранов их нагие тела отливались металлическим блёком и казалось — это роботы дуются в дурака на раздевание.
Проигнорированный всеми, и людьми, и писюками, я удалился в свой кабинет. В размышлениях об этом бесконечном и трудном дне. Мы его прожили. А кто-то нет. И неизвестно, кому больше свезло?
Живые переползли пограничную полосу. Чтобы поутру наткнуться на новую? Господи, что ты нам готовишь завтра? Знать бы?
Сложив два кресла, я устроился на них, как астронавт в барокамере. Для полета во вселенскую бездну. Вот такая жизнь у нас. Вот такие веселые напевы. С брызгами шампанского.
Хотел подвести итоги событиям, не успел. Усталость притопила меня в тину дремы, если выражаться поэтическим слогом.
И приснился сон, сумбурный и нелепый. Мельтешили лица, цифры, города, столетия; жестокие робокопы сражались с людьми, их породивших; в непроницаемые дыры антимиров втягивались обреченные планеты; возрождались в пунцовой плазме новые галактики; наконец — ослепительная вспышка: и я (как бы я) на бесконечном, огромном поле, похожем на маковое — цветущее море мака. Всех оттенков цвета алого. Все зависило от ветра, гоняющего цветочные волны. Я, одухотворенный от столь прекрасного зрелища и дурманного запаха, забежал в эти волны. И бежал, рассекая грудью и руками сбивая атласные лепески.
Затем, упав навзничь, лежал так долго, смотрел в незнакомое, низкое небо с рдяным карликовым светилом.
Потом я, астронавт? космический искатель приключений? посланец иного Мироздания? почувствовал опасность.
Под ладонями хлюпала липкая дрянь. Цветы, мною безумно сбитые, кровоточали, как живая плоть. И вместо стебелей из недр тянулись кости, рваные и обнаженные. Я поднялся в ужасном смятении. Ведь пришел на эту планету с миром, а принес смерть.
Раненые цветы уже фонтанировали и отвратительный сладковато-трупный запах поднимался над огромным пространством. И где-то в недрах возникал печальный и обреченный стон.
Я побежал в страхе, продолжая рвать живое тело планеты. И бег мой был бесконечен… Пока не начал погружаться в кровавое месиво, как в болото.
Боже мой! Не ведаем, что творим! Прости и помоги, мой всесильный Бог!.. И ОН услышал раба своего, гибнущего в кровоточащей ране чужой планеты. И протянул длань, подобную моей. И проговорил:
— Александр Владимирович!?.
— А? Что? — вскинулся со своей космической орбиты сна. В предрассветную рань. — Тьфу ты, черт! Алеша, блядь, ты, что ли?
— Я, — признался человек в трусах. — Только я не блядь.
— Прости, какая-то дичь, а не сон… Брр! — И плеснул на себя из самовара. — Приснится же такое.
— Вошли, Александр Владимирович.
— Куда?
— В банки.
— Не может быть?
— С Анной Владимировной мы и Пентагон, как консервную банку…
— Анна Владимировна, это кто? — удивился я, ушибленный космическими грезами.
— Ваш хакер и сестра, Александр Владимирович?
— Ах, Аня… — заглотил литр воды из шипуна. — Тогда бежим.
И мы побежали галопом. Кто бы нас видел? Один скакал в цветных трусах, другой — с самоваром. Насчет самовара шучу, а все остальное правда.
Моя сестричка встретила нас обворожительной улыбкой победительницы и в неглиже:
— Бутылка с тебя, братик!
— Анечка, хоть сейчас, — куртуазно чмокнул ручку.
— Так в чем дело, господа, — крикнула, — где шампань? Эх, душа моя, гуляй!
— Алеша! — вырывал я мятые ассигнации.
И хакер, зажав кредитки, провалился сквозь землю. Все в тех же маковых трусах.
— Ну теперь гляди, гражданин начальник, — сказала Анна. — Легким движением руки… — и утопила клавишу «Enter».
По полю экрана замаршировали полные сил колонны цифр, затем прошла странная заставка типа «Не влезай — убьет» и наконец, вот он — файл-сейф. Номера счетов, какие-то условные обозначения, и цифры, цифры, цифры. В $.
Сестричка популярно принялась объяснять, что мы имеем. А имели мы следующее.
Все просто, как мычание коровы на летнем лужку. И даже все кремлевские утописты поймут о чем речь. А не поймут, им вдолбят. Народные массы. В доходчивой форме и с кольями в руках.
Итак, у некой третьей страны, сражающейся против НАТО, возникло желание защитить свое небо от бесконечных и наглых бомбардировок. Желание законное. Хотя всему мировому сообществу сия затея не понравилась и оно наложило эмбарго — запрет на сделки, связанные с оружейным бизнесом.
На это эмбарго наши политики решили наложить свое эмбарго.
Как я понял, состоялись тайные переговоры с нашим лапотным господином А., отвечающим в правительстве за оборонную промышленность. Тот подумал одной извилиной в жопе и дал добро на сделку года. Вы нам десять миллиардов долларов, мы вам — десять установок зенитно-ракетных комплексов «Круг». Упрощаю арифметический счет, но суть дела верна.
Известно, ничего нет тайного. У нас. Не успели высохнуть чернила на контракте века, как к господину А. явилась скромная делегация банкиров. Из трех человек. Были они другой веры, да блеск золотого тельца застил им их же глаза.
Страна должна знать своих героев. Вот их имена — господа В.Утинский, Дубовых и примкнувший к ним Гольдман.
Пришли они в Дом правительства с находчивой инициативой: собрать монеты в банковское хранилище, как дождь в бочку, и «прокрутить» многомиллиардную силосную массу на пользу свободного предпринимательства.
НПО же «Восход», «Вымпел», «Луч», «Электрон», «Новатор», «Метеор» и проч. как-нибудь перетерпят и потрудятся на славу отчизны — потрудятся в кредит.
Руководящее лицо А. пожурило банкиров за их дерзость и некий голый практицизм; опять трудовые коллективы могут восстать. От голода. Тогда ему объяснили, что старые зенитно-ракетные комплексы можно маленько модернизировать и отправить заказчику, благо тот доверчив, как дитя, и транзистор для него загадка за семью печатями. Логично, задумался высокий чин. А чтобы мысли его протекали в нужном русле, банкиры показали расчеты, из которых следовало, что за содействие в этом предприятии, он, честный служащий своего народа, получит вот такую вот сумму. На оффшерный счетик в королевстве Монте-Карло. Или в Швейцарии. Или на островах Тихого океана. По желанию. Так сказать, свой процент за труд. И сколько там ноликов накручивается, поинтересовался руководитель. А вот столько, и показали. От такого количества нулей ракообразные лупетки, то есть глазки, господина А. вылезли решительно из орбит и, кажется, обратно, не воротились.
Сезам, откройся, изрек историческую фразу он, извлекая свое золотое перо. Секунда — и золотой дождь хлынул на соломоновские головы наших банковских мудрецов. Как говорится, любомудр — он и в России это самое.
Каждый получил то, что хотел. Поскольку контракт долгосрочный, то третья страна таки защитит свое небо. Правда, как будет действовать старый «Круг» в условиях устойчивых бомбардировок вопрос трудный, не относящийся к компетенции правительственного чиновника. Тем более банкиров. Рабочий люд НПО тоже не останется в накладе — труд по модернизации техники будет оплачен. После того, как… После дождика в четверг… Знамо дело, какие у нас дождики для работяг? Кислотные. Угодил под них и готов для вечного успокоения.
Вот такие развеселые напевы вырвались из компьютерной лоханки. Ситуация предельно ясна. Вот почему такой прессинг по всему полю жизни. И трупы, как бревна, качаются на волнах бытия. И ниточки рвутся из моих рук…
Академик Николаев, царство ему небесное, со своей проблемой в пятьсот миллионов вечнозеленых, утробный младенец по сравнению с миллиардами долларов.
Для такой банковско-чиновничьей комбинации нужна серьезная «крыша», выражаясь романтическим языком бандитов и лягавки. Значит, война будет на убой. До победного конца. Или — нас, или — мы их.
— Ну как? — спросила Анна. — Почему мало радости в нашем коллективе?
— Я счастлив, — ощерился. — Думаю, кого первого шить.
— Ох, Саня, отдыхай.
На этих справедливых словах пришлепал Алеша. С тремя бутылками газированной шампани из France. Мы выстрелили пробками в потолок и начали праздник за погибель наших всех врагов. Чтобы их обрезанные крекеры никогда более не крекерели. Гип-гип ура!
Было жарко, истерично, весело. От нервного перенапряжения. Дама в неглиже пригласила юношу в трусах на танец живота. И они вывалились со своими голыми пузами в коридор. И я. За компанию. С бутылочной кеглей в руке.
И был упоительный миг удачи. Раннее утро долгожданной победы! Пусть не окончательной, но виктории! Victoria!
Потом прозвучал такой невероятный металлический бой, что показалось, будто в коридор к нам залетел МИГ-29.
Что такое? О, Бог мой! Добросовестная Марья Петровна Чанова привычно шла на свое рабочее место. И какая картина предстала пред ней? В час рассветный. Танцы живота. В неглиже и трусах.
Не трудно представить чувства честного оператора унитазов и писсуаров. Пустые цинковые ведра рухнули из ослабевших рук, а сама старушка припала к стеночке, решив, что пришел её смертный час.
Я поспешил на помощь. С шампанским. Шипучка благотворно повлияла на бабу Маню. Узнав меня, перекрестилась:
— Батюшки, что энто, сынок?
— Праздник, Марья Петровна. Который всегда с нами.
— Какой же, сыночек?
— Во славу «Опиума»!
— О, свят-свят! Не знаю таково в святцах!.. — поспешно подбирала ведра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50