— Есть такой, — улыбнулась хохлушка. — А вы кто? Родственник?
— Да, конечно, — я тоже был улыбчив, как гиббон во время случки. — Все мы родственники в этой жизни… И куда мне?
— Ой, он у нас тяжеленький, — сострадала медсестричка, закатывая глаза к эрзацному своду потолка. — Это вам надо к Ананью Ананьевичу, главрачу. Пропуск взять, — и указала на портрет красного профессора Кащенко, похожего на купца. На стене. (Это я про портрет.)
— А может без Анан-Анания? — начинал я что-то понимать. В стратегии и тактике манерной, как легендарная кинодива Вера Холодная, собеседницы. Зачем беспокоить академика канителью. Извините, как вас зовут?
— Меня? — манерно повела плечиками и всеми остальными суставами. Рената, а что?
— Ренаночка, — начал я поэму, — вот вернулся с Северного полюса, завтра на льдину, как бы глянуть на сводного братика? — А сам ласково так тискал… нет, не девичий стан, но ассигнацию цвета лужайки близ Белого дома, что в штате Вашингтон.
— Так, хорошо, — мило хмурилась вымогательница в белом халатике, на которую я решил запустить Хулио, чтобы он поимел её на компьютерной доске. — В виде исключения, как брату с полюса, — и прошелестела в селектор: Пашенька, будь добр, к Смирнову. — И мне. — Трудно на льдинах?
— Холодно, Ренаточка, — признался. — Без женщин.
— Бедненькие, как же вы без них?
— А медведицы на что? — ляпнул. — Белые.
— Белые медведицы? Что вы говорите? — и снова передернула всеми суставами, как кукла, изготовленная на заводе НПО «Тяжмахтрахмаш».
Мало того, что сие недоразумение было манерным, да ещё глупее козы в огороде. Пристрелю стервятницу, чтобы не плодила себе подобных.
К её счастью, появился Паша. Медбрат. И этим сказано все. Этакий человекообразный Кинг-Конг. С маленькими подозрительными глазками. Такого забить в гроб проблема из проблем. Это к слову. Можно ведь полюбовно договориться. Со всеми. За редким исключением.
Получив инструкцию и свою долю, Паша неспеша побрел коридором, похожим на тюремный. Я за ним, как Магомет за горой. Остановились у решетки, Паша побренчал связкой ключей. Перешли в следующий коридор, тоже похожий на тюремный; снова знакомое бренчание у решетки…
Пациенты отсутствовали. Тихий час? Или все ушли на прогулку по аллеям парка. Чистить озоном поврежденные мозги.
Наконец наш путь закончился. Создавалось впечатление, что мы махнули через весь земной шарик и решили таки перевести дух в песках пустыни Сахара.
В кабинета профессора Абрашидова, где я был оставлен неразговорчивым медбратом, именно так и было: Сахара. Сам кабинет не отличался оригинальностью — кушетка, ширмочка, стол, стул, умывальник, зеркало над ним. И ажурная решетка на окошке.
Потом пастырь привел паству. В лице господина Смирнова. И удалился, закрыв дверь на ключ, между прочим.
Гражданин походил на министерского работника среднего звена. Если я верно представляю этот гнидный отряд захребетников. Был сутуло-нервозен, подобострастнен и робок. В застиранном халатике и шлепанцах на босу ногу. Уж лучше удавиться, чем шаркать в этих говноходах.
Никогда не беседовал с психопатами, вот в чем проблема. Пытать о здоровье — глупо? Говорить о погоде? Чекалдыкнутому все одно, что там, за окном — туман или засуха. Живет в своем параллельном мире и только Творец знает, какие «там» атмосферные осадки.
Пациент аккуратно сел на кушетку, стыдливо спрятал под неё ноги в шлепанцах, кисло-сладко улыбнулся и проговорил всецело здраво:
— Хорошая погода, неправда ли?
— М-да, — лишь это и вымолвил я.
— Солнышко блестит, травка зеленеет… — оглянулся на дверь, точно заговорщик. — Они думают, я болен… гриппом. Глупцы! Все говорят нет правды на земле. Но правды нет — и выше. Для меня. Так это ясно, как простая гамма!
— М-да, — промычал я опять.
Потерял дар речи? Теперь понимаю, почему Паша молчит, как водолаз в океане.
А не лепит ли больной горбатого? Я внимательнее всмотрелся в изнеможенный лик счетовода. Черт его знает, что там скрывается за лобной костью?
— А вы по какому вопросу, товарищ? Ко мне? Кредитов нет и не будет, это я заявляю ответственно, — и снова беспокойно оглянулся на проклятую дверь. — Тсс! Здесь стены имеют уши. Вот такие, — показал круговым движением. И шепотом. — Вы от кого-с?
— От Литвинова, — брякнул я.
— Да? Не знаю такого. Сальери знаю, Моцарта…
— А Сильву?
— Сильва — это собачка?
— Да, — ответил я. — Болонка.
— У Литвинова?
— Кажется.
— Нет, не знаю, — покачал головой. — Сальери знаю, Моцарта…
— А Целкача?
— Целкач-Целкач, — задумался. — Это кто? Кто ломает попки болонкам Сильвам?
— В каком-то смысле, — скрипнул я челюстью. Как бы самому не спятить от такой беседы.
— К сожалению, — развел руками. — К сожалению, не могу выделить кредит, но… — в очередной раз оглянулся на дверь; сделал характерный жест пальцами, точно посыпал суп солью. — Можно же договориться, свои люди. Хотя Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Вы понимаете о чем я?
— Да, — горячился. — Я готов.
— Миллион долларов. И наличными.
— Могу только чеком.
— Чеком? — всем видом выказал неудовольствие. Покосился на всю ту же дверь. — Хорошо. В таких условиях… давайте чек!
Не знаю, как поступил бы Литвинов с Целкачом и болонкой Сильвой в подобном тяжелом случае, однако действовал интуитивно, как шахтер, погребенный лавой и пытающийся сам выбраться на-гора.
Хапнув с профессорского стола бланк рецепта, я нарисовал на нем 1 000 000 $, подписался «Сальери-Моцарт» и передал «чек» взяточнику. Несколько прихфуев, признаться-ца-ца-ца!
Мой новый друг тщательно посчитал нули, с облегчением вздохнул и, сложив рецепт, тиснул себе в рот. И принялся жевать м и л л и о н д о л л а р о в.
— Можно водички? — обходительно попросил.
— А где кредит? — занервничал я.
— Минутку, проверим чек… И воды, пожалуйста. С сиропом.
Я метнулся к умывальнику, прыснул в стакан водопроводной водицы с хлорированным сиропом. Подал горемыке. Тот с удовольствием запил рецепт и проговорил:
— Ты заснешь Надолго, Моцарт! Но ужель он прав, и я не гений? Гений и злодейство Две вещи несовместные.
Мне сделалось дурно. Пушкин — гений, спору нет, но не в таком же контексте? Не пойти ли мне самому на прогулку в халате и шлепанцах. В тенек липовой аллеи.
Я чувствовал себя, как тот самый гусь в газовой плите, из-за которого собственно мы все собрались: Моцарт, Сальери, Смирнов и я.
Не знаю, кто из нас безмозглее? Я имею ввиду двух последних участников банкета. Надо же выписать чек на миллион долларов. И не получить кредита. Мрак!
— Где кредит? — рявкнул я.
— Как? Вы не знаете Александра Сергеевича? — несказанно удивился Рокфеллер в говноходах.
— Пушкина, что ли? — ляпнул я по наитию.
— Да-с, — и пошлепал на выход. — Получите у него. И гражданина Врубеля. — И кулачком тяпнул по двери. — Голубчик, я закончил прием населения. — И мне. — Если будут спрашивать, передайте товарищам: мы на водах с Вовой, Надей и Инессой… На женевских озерах. Какая это, батенька, прелесть. Рекомендую. Солнышко блестит, травка зеленеет, а шалунишек с шишками…
К моей радости, дверь наконец открылась, и фантомный Паша увел неудачника. Лечится на женевские озера. Вместе со всеми вышеупомянутыми последними персонами.
Я отравился родной водичкой с хлорированным сиропом. И несколько пришел в себя. Нелепая сумасбродная история, о коей лучше никому не рассказывать. Запишут в лечебницу. В особенности, если прознают, что раздаю миллионные чеки налево и направо.
Утрирую нашу нечаянную встречу, но факт остается фактом. Кто-то из нас двоих остался в дураках. По-моему, я.
Безумец не может почувствовать себя одураченным, у него иные категории восприятия мира. Нет, я тоже старался войти в безумную систему координат. И удачно — с чеком в один миллион баксов. И что эта вычура дает? Кредит, по утверждению счетовода, который можно получить у братушки Александра свят Сергеича?..
Гений и злодейство Две вещи несовместные. Где-то я уже эту фразу встречал. В школе? В зоне? Не эта ли фраза — ключик к нынешней шараде?
Мучаясь этой проблемой, я заканчивал путь по лабиринтам больнично-тюремных коридоров. Приоткрыв последнюю дверь на свободу, Паша предупредил:
— Не балуй! — и я остался один.
Без кредита. И в состоянии таком, будто меня хватили больничными шлепанцами по ушам. Брр!
— Что с вами? — знакомый голосок привел меня в себя. — Как братик?
— Ааа? Братик? Ах, да брат! Тяжелый случай, Ренаточка, — отвечал я, сокрушаясь. — Вот горе-то какое?.. А кто ещё посещал, так сказать.
— В виде исключения, — улыбнулась очаровательница. По экрану дисплея опять замаршировали строчки. — Так, вы знаете, никто. Да, никто. Кроме супруги.
— А если без этого дурочка, — кивнул на компьютерный ящик. — Братика ещё не было? Сводного?
— Не помню, знаете… — и многообещающе закатила глаза на портрет красного профессора Кащенко, который от действий младшего медперсонала снова покрылся краской стыда.
Е`! Меня хотят разорить и голым в Африку пустить. Я вырвал очередную банкноту с непривлекательной физиономией одного из президентов оf America.
— Да! — вспомнила прелестница, утягивая добычу, как аллигатор любителя саванны оf America. — Совсем девичья память, знаете…
И рассказала, что дня три назад появлялся странный человек. Толстый невозможно. Но модный. Такой весь… ну из себя, знаете?.. Куртуазный.
— А не подкидывал ли он монетку? — спросил я.
— Да, — радостно согласилась девушка. — Привычка, наверное. Это ваш брат?
— Ага, — задумался я. — Родная кровушка… Спасибо, Ренаточка.
— Ну что вы? Это моя работа, — куколка прыснула от удовольствия жизни, сложила минетные губки бантиком и отрядила воздушный поцелуй — мне. Я пулей вылетел из дурдома — чур, меня, чур! От таких чувств-с!
Потом мы помчались по легкомысленному городу со свободными автобанами. Все население отправилось собирать урожаи со своих областных огородиков, и столица отдыхала в субботней неге.
Из всей бредовой беседы с господином Смирновым я сделал совершенно неожиданный вывод. Даже для себя. Трудно объяснить словами. Как объяснить необъяснимое? Очевидное — невероятное! Нет, то, что пациент слаб на котелок, сомнений быть не может.
Наша природа-мать одарила нас биологической компьютерной системой. Каждая такая система имеет свой пароль. Защиту от вторжения враждебного мира. И вот от психологических перегрузок или банального удара может произойти насильственный взлом пароля. При такой попытке несанкционированного проникновения в Программное обеспечение всю Систему клинет. И «писюк» человека более не загружается. Даже тремя пальцами.
То есть, чтобы сохранить биологическую оболочку всего объекта, мозг разрушает пароль и создает новый. О котором никто не знает. Даже сам Создатель.
Такие понятия, как «ненормальный-помешанный-тронутый-бе-зумный», говорят именно о том, что человеку не дан новый пароль и он не в состоянии снова проникнуть в свое же Программное обеспечение, данное ему от рождения. И все. Полный пиздец. Чудак на всю оставшуюся жизнь.
Известно, что монтеры в белых халатах пытаются расшифровать пароль и тем самым возродить к деятельной жизни растительные организмы. Увы, удача в подобных случая равна 0, 00000001. Шанс мал — это все равно, что лизнуть шаровую молнию, как эскимо.
Возвращаясь к нашей проблеме, скажу: наша беседа с цитатами из Пушкина удалась. Я внушил сердечному доверие, и тот пытался дать необходимую информацию, выглядевшую для непосвященных, как параноидальный бред.
Думаю, мой противник с металлическим рублем прагматичен и не настолько безумен, как я. Бываю иногда. В пограничных ситуациях. Когда нужно отключить разум, как свет, и действовать только по наитию. Если я прав в своих предположениях, то финтифлюшка с чеком в миллион долларов войдет в антологию чудес света.
— Вроде здесь, — Никитин срулил джип под тень дома.
Панельная громада нависала над церквушкой. Жаль, что атеист, перекрестился бы. Если угадал про Сальери и Моцарта, Боженька есть. И я в него поверю.
Оставив Хулио дрыхнуть в джипе, я и Никитин прошли в подъезд. Взлетев лифтом на этаж, оказались у нужной двери. Позвонили, соблюдая великосветский этикет. Вдруг супруга бедняги дома. С любовником. Некрасивая будет история — мы ворвемся в пикантную секунду обоюдного оргазма сторон.
— Никого? — не понимал моих терзаний Никитушка. — Алекс!
— Вперед! — согласился. — Аккуратно. Без монтировки, как ты любишь.
— Иди ты, — и ткнул в замок, нет, не монтировку, а универсальный ключик. — Прошу. — Приоткрыл дверь.
— Молодец. Ты как Петюня, — похвалил товарища; люблю профессионалов.
— Сам ты Петюня, — обиделся.
Я пожал плечами, и мы проникли в квартиру. По ней было страшно ходить. Только летать. Стерильная чистота, как в пробирке с холерой. Не здесь ли обитают бестелесные духи? Я хотел снять коцы, да мое внимание привлекла «стенка» из карельской березки. Книжные полки её. На которых теснилось собрание сочинений А.С.Пушкина в десяти томах, издательство «Правда», 1981.
Я метнулся к сочинению, и через минуту уже знал, что Бог есть. Есть и все тут. Факт нашей биографии — летающий на облаках дедок. С нимбом над плешивой лысиной.
На страничке четвертого тома, где был рисунок М.А.Врубеля «Моцарт и Сальери» находился вексель. С гербом Рост-банка, из которого следовало, что НПО «Метеор», сделав вклад на сто миллионов у.е. получит через три месяца в пять раз больше.
Не Бог какие копейки, разве что купить хибару в Майми-Бич. С огородиком в сто гектаров. Сумма меня интересовала меньше всего. Кто стоит за аббревиатурой НПО «Метеор», как за забором? Кто это кто? Мечтающий из воздуха слепить манипуль-деньги? Кто он, самый честный предприниматель нашей эпохи? Мудрый радетель и хозяин, приторговывающий оружием, нефтью, газом, лесом, алмазами, медом одичавших пчел, лекарствами, памперсами, тампаксами и прочими хершами.
Через пять минут поступила следующая информация: генеральный директор НПО «Метеор» академик Николаев Иннокентий Николаевич, герой Социалистического труда и пяти орденов Ленина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50