И через минуту кавалькада выезжала на проспект. И казалось: объявлен антракт между драматическими актами.
Ан нет. Акт последовал почти сразу. Сначала аппаратура отметила странный звук, точно депутат прихлопнул подарочную коробку, как это часто делают детишки-кибальчишки на улицах, наступая на бумажные стаканчики. Хлоп!
Впереди идущую нас Volvo резко застопорило, и через секунду из неё вывалились двое. Упали на асфальт. Поползли, как огромные насекомые.
Что за черт?!. Из резервной машины выскочил телохранитель, поскакал к авто, подозрительно дымящемуся. И заколдобился, как хомяк в хлебных степях Краснодарского края.
Я понял, что пора поучаствовать в исторических событиях нового дня. Приказав группе отдыхать глазами на проходящих мимо девушках, я выбрался из рафика. Кажется, это прелестное утречко оказалось последним для кого-то. Нетрудно догадаться, кто этот счастливчик. Легким прогулочным шагом я приблизился к новым декорациям.
— Помоги друзьям, земеля, — указал телохранителю на обочину жизни, где слабо функционировали две туши.
Под ногами скрипело битое стекло. Из колымаги тянуло динамитной гарью. И жареным мясом. Специфический запах неожиданной и свирепой смерти. Двести грамм пластита, это не цветной пластилин в трудолюбивых руках ребенка.
Я заглянул в покореженный салон Volvo — зрелище не для нервной публики. Не знаю, нужно ли пересказывать увиденное? Вырвет впечатлительную натуру ужином на беспечно дремавшую перед телевизором супругу. Обидно. Обидно терять вкусную и здоровую пищу.
Вынужден быть сдержанным в пересказе того, что углядел. Взрыв шел снизу — от рук, где находился подарок от любезного месье Жака. Пламенный привет из города-героя Парижа! Оригинальный привет, спору нет. От коробки ничего не осталось. И рук по локти тоже. Из культяп лучились алебастровые кости.
Более всего несчастный был разворочен в области живота и паха сочилась черная кровь в пробитых кишечных проводах. Печень и легкие ещё действовали — хлюпали, как вакуумные помпы.
Прекрасный наглядный стенд для студентов первого курса Первой медицинской академии. И наконец самое печальное для гражданина Моргулица взрывная волна практически вырвала из туловища голову, как смерч рвет из твердой почвы дерево. Вместе с корневищем. И по этой причине депутатская глава покоилась на задней полке у стекла, похожая на крупную луковицу со спутанными корнями человеческой требухи. Солнцезащитные очки самым странным образом сохранились на лице и по-прежнему отражали ртутные солнечные шарики. И последнее: близ модной туфли лежали металлические диски рублей. И золотая цепь якорного плетения длиной сантиметров девяносто — в луже крови.
Нет, это был не его день — не день господина Моргулица. Получить поутру такой смертельный заряд бодрости. Согласитесь, не каждый способен выдержать такие бомбовые нагрузки на организм, пусть даже защищенный депутатским иммунитетом.
Водителю и телохранителю в этом смысле повезло больше. Взрывной шлепок приласкал их квадратные макушки, чуток сняв скальпель.
Звук сирены привлек мое внимание — я решил, что это госпожа Моргулиц возвращается на сумасшедшем таксомоторе. Нет, это летел дорожный патруль на новеньком импортном Mercedes benz, бликая новогодними огоньками. Я отмахнул ксивой с позолоченной двуглавой птичкой. На всякий случай. Не дай Господи, мои мальчики подумают, что мне, как командиру производства, угрожает опасность и ринутся защищать. Зачем лишние трупы?
Молоденькие бойцы с деловым настроем и старенькими «калашниковыми» десантировались из машины. Хотели задать несколько банальных вопросов, да глянули из-за любопытства в купе покореженной колымаги. Зря сделали, предварительно позавтракав омлетом и кофе с молоком. От увиденного молодые организмы вывернуло, как портмоне. И удачно. В том смысле, что водителю и телохранителю, пластающимся на обочине, повезло: блевотные фонтаны забрызгали лишь их модные брюки от месье Пако Рабанна.
Я понял, что играть больше нечего — мне. В этом сценическом акте. Разве что вынести поднос и произнести гениальную фразу всех времен:
— Кушать подано, господа! Омлет и кофе с молоком.
Думаю, великий Станиславский остался довольным моим исполнением. Бы.
Появились и первые зеваки, подступающие, как мародеры, к месту события. Хлеба и зрелищ!
С первым могут быть перебои, а вот со вторым у нас полный порядок. Культурно-развлекательная программа выполняется ударно, как прежде планы партии, которые планы народа.
Такого активного кровопускания за пятилетку не знала ни одна закраина. И здесь мы впереди планеты всей. Такая у нас широкая душа: если лететь, то на Марс разводить яблоневые плантации, если взрывать, то весь земной шарик, а ежели пускать кровушку, то, чтобы рекой, по которой, как льдины в океане, плавают притомленные минорные трупы.
Я прыгнул в джип, и вся группа помчалась туда, где нас не ждали. Так быстро. Куда мы гнали на всех парах? К пап`а — пап`a! К кому ж еще?
Во всей этой истории генеральный директор НПО «Метеор», Герой Соцтруда Иннокентий Николаевич Николаев оставался под сенью театральных лип, являясь при этом движущей силой интриги.
Повторю, на мой взгляд, молодежь решила освободить старика от непосильного бремени забот о «Метеоре». Заслуженный Кеша обиделся и предпринял контрмеры. И ничего умного не придумал, как обратиться к зятьку за помощью. А тот от угара исполнительности и желания получить свой процент от коммерческой деятельности удачно пошутил. С мыльной бомбой.
— Алеша, проверь звоночек во France, — попросил я по телефону хакера. — От Николаева.
— А кому? — услужливо спросил Хулио, делая вид, что он не последний актер в заключительном акте трагедии.
— Президенту Жаку, мать тебя так, Шираку! — гаркнул я. — Крути баранку и молчи!
— Алекс! — взорвался мой товарищ. — Ты меня совсем уедрил, как гамадрил гамадрилу! Я вот сейчас в столб!..
— А я тебе в лоб!
Наш ор был прерван сообщением хакера: был телефонный звоночек. Позавчера. В городишко на Сене, где проживает месье Жак-Жан Локо, любитель аммонита и тротила.
Так-так, мы уже близком в прямом, так и переносном смысле. Можно и не заезжать в гости к академику Николаеву. Все ясно, да подозреваю, старикан живет иллюзиями своего хитросплетенного сюжетика. И опять будет мутить общественное мнение газетными брехом.
Незваный гость хуже татарина, это известно, да делать нечего — надо. Надо, Иннокентий Николаевич. Надо открывать дверь. Дорогим гостям в лице моем и Арсенчика.
Десантник был взят по причине присутствия в жилище нервной фигуры. С такими плутовками я не могу говорить. Вообще. Физиология такая — начинаются спазмы и рука сама тянется к «Cтечкину». Каюсь. А вот Арсенчик был научен обходиться с такими бестиями — её же юбку ей же на голову. И никаких проблем.
Наш звоночек привел в нервный припадок мопса за бронированным порожком, затем — его хозяйку:
— А? Чего? Кого там принесло, еп`с вашу мать?!. Мапусечка, пусти лапусечку!.. Кто там?
— Мосгаз! — рявкнул я.
— И ГИБДД тоже, — десантник учился всему хорошему буквально налету.
— Милиция, что ли?
— Так точно!
Заскрежетали замки и замочки — врата приоткрылись. Две всклокоченные физии, человека и псины, с подозрением смотрели на нас. Чтобы не возникало лишних вопросов, я решил действовать, как в анекдоте: про сотрудника, отправленного уведомить супругу о безвременной кончине её мужа на рабочем месте.
— Здесь проживает вдова господина Моргулица? — с гремучей любезностью поинтересовался я.
— Я не вдова, — каркнула Клариса.
— Поспорим?
— Что?! Не может этого быть?!. - с придыханием и надеждой.
— Может, — печально опустили мы очи долу. — Увы Мирон Миронович приказал долго жить.
То, что произошло после этой весточки… Взрыв восторга! Феерия чувств! Экстаз! Эйфория! Эякуляция души!
Я ожидал что угодно, но такого праздничного настроения?.. Нет, женщины — это вечный, простите, сфинкс в пустыне жизни. Бабу поймешь, бессмертие обретешь, ей-ей.
— Господи! Старый хрыч, услышал-таки мои молитвы!.. Ааа-атлично! Пап`а, твой любчик, ха-ха… дуба дал!
— А где пап`а?
— Тама пап`а! — вопила фурия росточком по пояс Арсенчику. — Мальчики, какое это щастья! — И запрыгнула на бойца, как коза на гору. — Дай я тебя чмокну, милая харя! — И, повизгивая, повисла на десантнике. Мопсик ликующе подпевал хозяюшке.
Оставив молодого коллегу на съедение этих двух отродий, я прошел в кабинет. Мимо книжных стеллажей и счастливого прошлого где юный Кеша из города Калуга гулял с молоденькими сдобными москвичками по брусчатке главной площади страны, мечтая не о том, как затащить дуреху в койку, а чтобы отечественный ВПК процветал во славу мира.
Самый надежный piece и даже любовь возникает, когда тебя уважают. А уважением проистекает от страха. Такая вот блядская диалектика современного мира: боятся сильного с ядерной кнопкой на пузе. Нет кнопки — нет атома на службе Родины, нет атома — нет страха, нет страха — нет уважения, нет уважения — и piece во всем piece нарушается. Вместе с военным паритетом.
Это прекрасно понимал академик Николаев и всю свою жизнь положил на то, чтобы сохранить хлипкое равновесие между СССР и США. В строительстве оборонительных рубежей наступательного характера. В том смысле, что ракеты стратегического назначения всегда должны были готовы махнуть из бетонированных шахт и ебнуть по супостату. В ответ на его первый подлый удар.
И что мы имеем сейчас в результате конверсии, рожденной в одной пунктирной извилине? Жить стало легче и веселее? Ни хера подобного. Страна пластается в кризисе, точно больной, которому убийцы в белых халатах перекрыли кислород — перекрыли в целях экономии.
Ну не может оборонный завод, выпускающий С-300, перейти на производство чайников. А ежели подобное случается, то вся эта посуда летает по кухонькам наших мирных городов и поселков, протравливая население атомными парами.
Проблема. Как смастерить чайник, чтобы он не взрывался при температуре кипения воды? Видимо, над этим вопросом трудился академик Николаев, сидя за огромным письменным столом. Кабинет тоже был заставлен стеллажами с книгами по теме моментального уничтожения всего человечества. На стенах я заметил фотографии с целеустремленными молодыми лицами. Нынче такие лица, целеустремленные, встречаются редко.
— Ко мне, молодой человек? — проскрипел академик, схожий на усохшую за несколько веков мумию.
Был в махровом халатике цвета синьки с тусклой звездой Героя социалистического труда на кармашке. Где-то я уже такие халаты видел? Не в аллеях ли парка дома печали?
— К вам, Иннокентий Николаевич.
— Слушаю, — поднял очки на сократовский восковой лоб. Уши были необыкновенно лопоухи и просвечивались детским малиновым светом. — По какому поводу?
Пленительный такой старичок — потенциальный убийца всей мировой цивилизации.
— Вам привет от Жака, но не Ширака, — улыбнулся я добродушно.
А когда я таким образом скалюсь, то моего собеседника пробивает нервная дрожь, как разряд в 6000 вольт.
— От Жака? — переспросил академик. Крепенький оказался, закаленный в интригах, а под ногами резиновый коврик.
— Такой же привет, но очень пламенный получил вас зять, господин Моргулиц. Вы понимаете о чем я?
— Нет-с?
— Думаю, все-таки да-с.
— Нет-с.
— Да-с.
— Да, вы присаживайтесь, батенька, — протянул морщинистую лапку. — Из каких органов?
— Скорее по личному вопросу, Иннокентий Николаевич.
— Как величать?
— Александр.
— Александр-Александр, — пошамкал. — Победитель — с римского или греческого. Так, Александр, я вас слушаю?
— Это я вас слушаю?
— Уважь старость, Александр, — хмыкнул старый боец.
Я вздохнул: старость уважаю. Сам таким буду лет через сто. И поэтому пришлось коротко изложить сюжетик драмы. С необходимыми конкретными подробностями, например, о легких и печени, работающих, как вакуумная помпа.
— Да-с, неприятно, — проговорил академик. — Все мы под Богом ходим. Не свезло зятьку, не свезло. — Развел руками. — А какой прок мне с его смертушки?
— Иннокентий Николаевич, — прочувствованно сказал я. — Меня вся ваша семейная бодяга не интересует, равно как история с миллионами… Тьфу, мелочь!
— Мелочь! А мне завод держать надо, голубь! — вскричал старичок. Кто, если не мы? Продали же родину, засранцы!
— Продали, — не спорил.
— Ну вот! А мы работаем. И крутимся, как можем. Давят оборону налогами, как вшу. Прости Господи, уникальное ведь мудачье!
— Это точно, — согласился я.
— Ну вот. А вы говорите — мелочь.
— Грязная деньга-то, Иннокентий Николаевич.
— Поепать, батенька, поепать, — и треснул кулачком по столу. — Надо поднимать Рассею-матушку!
— И поднимайте, Бог в помощь, — сказал я. И в доказательство слов своих хотел вернуть вексель. Да позабыл его в суете будней. — Я хочу одного, чтобы статейки по проблемам нашего Комитета не появлялись. Не нужны нам эти статьи, Иннокентий Николаевич. Зачем неприятности? Нам и вам.
— Так-так, — академик задумался. — Вы, Александр, из тех органов, которые всем органы органам. — И поднял пальчик, как трехгранный штык образца 1891 года. — И это радует! Радует преемственность поколения. В хорошем смысле этого слова.
— Да уж, — не знал, что ответить.
— Помню-помню, — замечтался Герой Соцтруда. — Товарищ Берия! Бабник, но!.. Если бы не он, Александр, нас бы в пыль. В труху! Великий исполнитель воли вождя и народа! Был! А что ныне?.. Тьфу!.. Молодежь!
— Они вас обидели, Иннокентий Николаевич? — ляпнул я.
— Меня никто не может!.. — взвизгнул тонким фальцетом. — Я сам кого угодно! В колымский край!.. Пред мной Лаврентий Палыч стрункой ходил, — и честно уточнил. — В присутствии товарища Сталина.
— История, — покачал головой.
— История, — не поняли меня. — Какая!? Великой страны! А ныне эта срань НАТОвская нас рачком-с! Да, и весь мир!.. Нарушили, поганцы, паритет…
— А статейки таки подметнные, Иннокентий Николаевич, подметнные, продолжал я гнуть свою линию.
— Да, подметнные, — академик снова хлопнул кулачком по столу, смалодушничал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50