Капитан Коваль. Привет, дружище. Привет-привет. Не желаете ли, друзья мои, прогуляться по аллеям ЦПКиО им. Горького. А что такое, капитан? А точнее у Голицинского пруда, развлекался ментяга, с увеселительными лодками.
— Кто, капитан?
— Угадайте мелодию с двух нот, — он был чрезвычайно доволен.
Радовался, что так удачно помогает? Мне. Трупами, плавающими в пруду, как меловые лилии.
— Маслов.
— Угадал мелодию, молодец, — похвалил. — Жду или как?
— Спасибо, сейчас будем, — сказал я.
Могли и не ехать: трупы мало говорят. Да зачем огорчать старательного муровца. Обидится и в следующий раз не даст знать весточки.
… В парке нас встретила атмосфера провинциального праздника. Вращались колеса обозрения, по металлическим крутым желобам американских горок летали тележки, визжали дети на аттракционах, для которых кувыркнуться на голову любимой бабули есть самая сокровенная мечта, плавал запах шашлыка из местных дворняжек, в деревьях горланил репродуктор модной песенкой об узелках: мол, узелок завяжется — он же и развяжется.
Гимн нашему производству: только один узелок развяжем, тот — час же другой завязывается — морским узлом.
Зеваки на пруду устроились лучше всех, примостившись на пологом бережку, как в амфитеатре. Такое было впечатление, что многие надеялись: утопленник оживет и сбацает дробную чечетку.
— Хороший денек, — встретил нас капитан Коваль, для которого день — не день. Без новоиспеченного, скажем так, мертвеца.
— Сколько купался? — присел я перед накрытыми простыней носилками.
— Мочевой пузырь на третьи сутки лопается, — объяснил капитан. — И гражданин всплывает, как подводная лодка.
— На радость публики, — заметил я и приподнял край простыни.
Зеваки оживились. Кто-то свистнул. Это был, кажется, господин Маслов. Не тот, кто заливался трелью, а тот, кто лежал немо и недвижно. Был необыкновенно мордат. При жизни. А теперь после свободного плавания под лилиями ряшка превратилась в распухший каучуковый вилок. Неприятное зрелище. В приоткрытом рту плавала рыбка. Золотая рыбка удачи. Впрочем, это были всего навсего фиксы из металла 595 пробы.
— А Маслов ли это? — задал я вопрос.
— Ксиву мы нашли, — ответил капитан. — Вроде Маслов.
— Резо, дай фотку, — потребовал я.
Через несколько минут мы установили, что труп оказался ложным, если можно так выразиться. Маслов — да не тот. Такая гримаса судьбы порой случается в нашей работе. Капитан Коваль искренне расстроился — он хотел как лучше. Я его успокоил: ещё не вечер…
Что же делать? Все ниточки обрываются или являются неверными. Бродить по лабиринту вслепую? Это могут себе позволить лишь нетребовательные герои бульварного чтива. Где ты, единственная и верная ниточка? Чувствую, рядом. Кажется, протянешь руку и цапнешь. Ан нет! Не даруется, как непорочная проститутка с Тверской. Без предоплаты её скромных секс-услуг.
… Наш джип кружил по городу. Казалось, мы снова находимся в параллельном мире, где смешиваются мерзости и нечистоты планеты всей, а совсем близко живет иной Мiръ — тихий и покойный, как виноградный, прогретый солнцем палисадник у дома. Пыльные, брюхатые от природной энергии гроздья спадают в руки. Но ты давно объелся чернильной изабеллы и без затей прячешься от жаркого дня в прохладном малахитовом пространстве.
Где бы сейчас найти такой палисадничек, чтобы схорониться от свинцового дождика и ураганных смерчей? А?
И только размечтался об этом — новый телефонный сигнал. Если это капитан Коваль с очередным удавленником, сам удавлюсь. На ремнях портупеи.
К моему счастью, это оказалась Ника. Услышав мелодию её голоса, Никитин побелел, точно иерей, застуканный с пригожей прихожанкой. Под алтарем. Где они молились в позе № 127. Если по Камасутре.
Промямлив в трубку, иерей, тьфу ты, мой друг, передал её мне. Зачем?
— Саша, я хочу встретиться. С вами, — заявила девушка со всей официальностью.
— А что такое, детка? — удивился я. Кажется, мы оставили отпечатки пальцев на испанском гранде?
— Поговорить. Конфиденциально.
— А по телефончику?
— Нет, при личной встречи.
— Когда?
— Чем раньше, тем лучше.
Боже! Еще одна проблема. Зря освободили нашего заморского гостя из багажника. Не созрел он под нашим азиатским солнцем, как виноград изабелла. Сердобольные мы, вот в чем причина.
Делать нечего — надо исправлять ошибки, свои и чужие.
Договорившись о встрече с ветреной топ-моделью, я попросил водителя притормозить у перекрестка. Тот занервничал: что такое, мне помочь?
— А что? — заинтересовался Резо. — Нас приглашают на высокую моду?
— Вас приглашают в Ливадию, — огрызнулся я. — Мешки. Вот и летите туда с песней.
— Какой?
— Про узелки, — выпрыгнул из авто. — Катитесь-катитесь, обещаю без вас не наступать на врага по всему фронту.
— Ой, гляди, Санчо, — и помчались из бетонных джунглей, пригрозив, правда, что возвращение их будет скорым.
Я прогулялся по улицам и переулочкам, загазованным, как печи крематория, и оказался в скверике. Близ Старого нового цирка, откуда доносился хриплый напев, призывающий посетить шапито.
А зачем идти в цирк? Смертельные номера у нас на каждом шагу. Вон прохожие прыгают под колеса транспорта. Такое бесстрашие встречается лишь на наших дорогах. Все мы — фаталисты. В той или иной мере. Верим в своего ангела-хранителя. Иногда, правда, он не успевает подставить свое ватное крылышко желающим, например, полетать с окон многоэтажного жилища — и все: пиздец земному, приятному, телесному существованию.
Вместо самодовольного и говорливого мешка с дерьмом мы имеем кроваво-костное месиво на асфальте, которое нельзя использовать даже в фарш для котлеток по-киевски. Для гостей столицы, убывающим в родные края. Как говорится, приятного аппетита, спасибо за покупку, ласкаво просiмо, шановэ громадяне!
Мои мечты о вкусной и здоровой пищи были прерваны девичьими взвизгами, скрипом тормозов и матом-перематом водителей. Что такое? А это две ломкие пиптюшки мечтали закончить свой путь коллективным суицидом, да им не повезло — попали на аса-экстра-класса. И добросердечного матерщиника. Я тоже узнал для себя много нового. О представительницах слабого пола и умственных их способностях, находящихся чуть ниже пупка.
Какое же было мое удивление, когда эти две суицидные ломаки направились ко мне, беззаботно сидящему на лавочке.
Батюшки-святы! Ника! И её подружка. С бритым черепом. Таким бритым, что бильярдный шар, уверяю, был щедрее на волос. А прикид?.. В жаркий летний денек. Черная кожа, как у SS.
Пока я приходил в себя, девицы плюхнулись рядом и закурили. Подруга Ники решила позагорать, мать её так бритоголовую, и расстегнула курточку, вытянув на общее (мое) обозрение две титьки, размером с грецкие орешки. В сиреневых сосках коих были продеты две сережки из медицинской стали.
Усилием воли я придал своему фюзеляжу выражение красного педагога Макаренко и поинтересовался: почему мы все собрались? У цирка. Прежде чем ответить, Ника представила подругу: Исидора. Я в ответ крякнул: Александр! Что не произвело никакого впечатления. На эту лысую, как колено страуса, аферистку. Радовало лишь то, что Никитин был далече и не видел этого безобразия.
— Ника, что это все значит?
— Образ жизни, — улыбнулась. — Да, Исидора?
— Хай, — каркнула та.
Тьфу, плюнул я на молодчицу — мысленно. Черт знает что! Такое в самом кошмарном сне не могло присниться. Ек-теремок, веселые напевы!.. Что это все значит?
Ника объяснила, и я окончательно потерял лицо. Могу выразиться покрепче, как ас дорог, да нет сил. Они ушли на то, чтобы не совершить фатальной ошибки — уж очень хотелось завязать исидориные сиськи. На её же спине морским узелком.
Блядь! Ничего не понимаю? Куда пропала милая девчушка, которую я знал когда-то? Что за нескладное превращение ясного существа в кожаную чуху? Слава Создателю, пока ещё не оголила череп, да, чувствую, термические ветры моды совсем недалеки.
Но прекратим стенания. Как говорится, каждый сходит с ума сам. Будем излагать факты. А они такие — душка Никитин достал Нику полицейскими акциями против кутюрье, жаждущим работать с перспективной топ-моделью.
Взять, к примеру, последний случай — заложил уважаемого сеньора Ферре в багажник.
— В багажник? — удивился я.
— Да!
— Ах, какой шкодник, — покачал я головой.
Ника передернула плечиками от такого щадящего определения и заявила, что она к мужчинам равнодушна, как к тварям Божьим. Да, Исидора? Хай! Тьфу!..
И Ника продолжила свою исповедь, из которой я уяснил, что девушки любят друг друга. Душой, а плотские утехи, как я понял, их не интересуют. Пока. Да, Исидора? Хай! Тьфу!..
Плюнув на свои коцы, я нервно полюбопытствовал, чем могу быть полезен? Им, миссионерам со свободного острова Лесбос.
Всего ничего: убедить Никитина — его филерство смешно и нелепо. И ему прийдется платить неустойки за срыв контрактов. А какие у вас расценки, девочки? Были названы умопомрачительные цифры: до двадцати-тридцати тысяч долларов за один показ. Правда, такие суммы зашибают королевы подиума — эти отощалые вешалки, как-то Наоми Кемпбелл, Клаудиу Шиффер, Надя Ауэрман, Карла Бруни и другие.
Ника-Исидора пока ещё не звезды мировой моды, но устремлены на парижские подмостки, и никто-ничто не сможет их остановить.
Трудный случай. Утешает лишь то, что девочки в начале коммерческого пути. По подиуму. И первая жертва — мой друг. Может ею стать. Что деньги мусор, а вот как пережить, что тебя, самца, променяли на брито-кожаное фу-фу с микроскопическими сисками. Это будет удар. Ниже пояса. В прямом смысле этих слов.
Как бы на моем месте поступили педагоги Макаренко и Ушинский? От подобного хамского наступления бритоголовой молодости. Ушли бы в монастырь — женский. Чтобы замаливать грехи вместе с монашками. В удобной лечебной позе Трендэленбурга.
Я (вместе с Никитиным и Резо) последовали бы их примеру, да боюсь, что через девять месяцев монастырские своды рухнут от воплей наших младенцев.
Делайте, что хотите, махнул я рукой, главное, чтобы Ника не брила череп. То есть предлагаю условие: Ника не превращается в легендарного красного комдива Котовского, я же беру Никитина на себя. В смысле, решаю все проблемы, возникающие у него с Высокой, понимаешь, модой.
— Хай, — на это ответили пипдюшки.
— Ага, — отсалютовал им, уходящим по аллеи в обнимку. С виляющими кожаными попками, куда бы не мешало вклинить по тротиловой шашечке. В профилактических целях.
Не знаю. Может, ты, дружочек, катастрофически постарел и не понимаешь современного мира? Например, совершенно непонятно, зачем вставлять себе в ноздри, веки, языки, пупки, соски, гениталии сережки из медицинской стали? Или туда же стержень. Или шарик.
Не понимаю. А если это есть примитивная попытка, как у папуасов, не быть как все. С кольцом в шнобеле ты скандалист, а без — никто. Никто — что может быть страшнее? Трудно без кольца в яйце, понимаю, но жить можно и без. Уверяю вас, дети мои.
По личной сотке я узнал, что Комитет трудится в нормальном режиме. Меня никто не искал. И никаких бомб не наблюдается — пока.
Эх, хор-р-рошо, потянулся на лавочке. Неужели ещё можно вот так посидеть и не спешить. Никуда. Под лучами нашего вечного термоядерного светила. А не стащить ли мне шкеры — позагораю срамным местечком. Почему бы и нет? Одним можно, а другим нельзя? Нельзя.
В том-то и дело: подыхая, мы не переползем зыбкой границы. Не переползем. Почему? Там, за пограничным столбом, ждет нас парадиз. С кипарисами. И жареным бананом. А все равно не поползем. Мешает воспитание становиться в лечебную позу Трендэленбурга, самую подходящую для достижения вожделенных целей.
Через пяток минут я притомился. От безделья. Утверждают, что акула гибнет, прекратив движение. Конечно, я — не акула, и мы — не в океане… И тем не менее мне тоже надо двигаться. Чтобы жить. Вопрос — куда?
Почему бы не проведать охотника Матушкина? Как мне известно, живет он близ памятника Гоголю, который стоит и который от Советского правительства.
Через полчаса неторопливой прогулки по бульварам я любовался гранитным произведением монументального искусства. Николай Васильевич с немой грустью взирал на арбатскую сутолоку: скучно жить на свете, господа!
Гражданин Матушкин обитал в старом и полуразрушенном доме, ремонтирующемся со времен создания «Старосветских помещиков.» Я поднялся по заляпанной краской лестнице на этаж — дверь коммунальной квартиры встречала дюжиной кнопок звонков.
Великое братство коммуны! Что может быть безобразнее общества, сбитого на квадратные метры суровыми обстоятельствами. Какие только типы не встречаются. Лишь великий Гоголь способен обрисовать эти удивительные фигуры, порожденные в костедробилке конца ХХ века.
Как-то Никитушка рассказал презабавную и страшненькую историю. Случилось она давно, когда Никитин служил ещё лейтенантиком КГБ. Все произошло в день похорон Илиьча Второго. Точнее, уже после того, как кремлевская кладбищенская бригада за долгим отсутствием натуральной работы утеряла навык — и гроб с вельможным усопшим, выскользнув их холеных лап, с гулким ударом на всю страну саданулся об ухоженное дно могильной ямы. Помнится, зарыдали от испуга близкие и скрипки. А могильщики торопливо начали заталкивать глину в могилу.
Так вот — те, кто возвращался с печальных торжеств, был отвлечен от горьких дум о будущем страны. В одном из дореволюционных домов с мортирным хлопком вышибло крестовидную оконную раму. Как затычка, вспоминали свидетели. Из многометрового свища домостроения вырвался странный чудовищный зверь. Как змей, утверждали свидетели. Гонимый порывами ветра и оставляя за собой широкий шлейф, он устремился в стратосферу. Это было так страшно, что я преждевременно родила, жаловалась одна из свидетельниц. Уткнувшись в плотные облака, загадочное явление природы распалось на составные. Как грязный снег, утверждали свидетели. Нет, это был не снег — с неба опадала бумажная требуха. Точнее, какая-то загадочная макулатурная смесь, нарезанная полосками, похожая на вермишель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50