установка душевой кабины цены
Если не считать мелких отрядов, действующих, как батько Махно в сельской местности, противостоят друг другу шесть армий.
Первую Северную армию возглавляет маршал дебета и кредита некто Абен-Гафкин. В её обозе около сорока процентов акций комбината «…льский никель», тридцать процентов акций производителя авиадвигателей «…ские моторы», ещё процентов несколько акций ЗИЛа, а также большие доли в нефтяной и металлургической промышленности.
Вторая армия — Восточная. Впереди на коне в яблоках с калькулятором в деснице маршал Хорь-Хорьковский. Около восмидесяти процентов акций нефтяной компании «ВОСТОК», а также пакеты акций химических, металлургических, текстильных и пищевых компаний.
Третья армия — Центральная, командует ею генерал торговли Го-льдман. Недвижимость, торговля ценными бумагами, цемент, пищевые и химические компании.
Четвертая — Столичная. Или Рост-банк. Этой ударной группировкой командует банкир всех времен и народностей господин В.Утинский. Всех времен и народностей — по причине своего изумительного проникновения без мыла в облеченные властью зады чиновников. Очень активен в столице, как гусь на молодой весенней лужайке.
Пятая армия — Западная. Нет единоначалия, а если и существует, то толстомордый генералиссимус предпочитает находиться в тени. Самая мощная группировка. Обладает монополией на газ, владея крупной нефтяной компанией «ХЕР-ойл» и имея совместный банк «Император всiя Руси» (название условное).
Почему Западная? Все газообразное и жидкое добро родины перекачивает в европейские резервуары и далее, а взамен мы получаем гулькин хер. А что это такое — народ знает.
И наконец — армия Автомобильная. Здесь крутит баранку герой капиталистического труда господин Дубовых. Это он умеет делать: наши зашарканные металлические гробы на колесах сходят с конвейера по цене Сadillac.
Территория битвы — весь мир. На войне как на войне. Армии наступают и отступают, приобретают и теряют, консолидируются и наоборот. Сбрасывают на граждан бомбы cвоих акций. Ведут рекламные танковые сражения. Покрывают вкладчиков ракетными залпами обещаний скорого процветания.
Знаю, господа: первоначальный капитал был вами нажит беспримерным трудом. Ночами, когда обыватель почивал и видел сны о процентной ставке, вы в поте лица и яйца своего складывали копеечку к копеечке. Грошик к грошику. Тугрик к тугирку. Лат к лату. Манат к манату.
Как говорится, ура и слава освобожденному труду!.. И слава миллиону простосердечных долп`оеп`ов с маниакальным упорством рабов древнего Египта возводящих банковские пирамиды. И такие пирамиды, что усыпальницы фараонов — это куличики в детской песочнице.
И все потому, что у Тутанхомона I не было возможности использовать писюк, то есть компьютер и Сеть, в качестве эффективного средства для ведения своих мелкодержавных делишек.
Проникнув в современные пирамиды, мы с хакером Фадеечевым нарвались на суперсекретные гробницы, выражусь так, где скрывалась тайная, защищенная паролью информация. Я выразил страстное желание проникнуть в гробницы-файлы.
В один присест не получилось. Даже всесильная матушка не помогла. Вот что значит техника, чуждая нашему национальному сознанию. Обложи матерком любой наш драндулет, хвати кулаком по его кровле — и порядок. Работает и еще, pardon, попердывает от удовольствия. А тут — микропроцессоры, chipset, килобайт, мегабайты, флоппи-диски, файллы своппинга, версии и прочая неудобная фуйня. И не ткнешь в механическое рыло! Разрушится на швейные детальки. От такого привычного и рядового отношения. Что делать?
— Крекер надо создать, — ответил Алеша.
— Что? — вздрогнул я.
— Программу для взлома пароля. Называется — крекер.
— Вроде фомки, — перевел я разговор на уровень начальной школы. — Или лома?
— Да, — скупо улыбнулся хакер, которому нужен был крекер, чтобы проникнуть в секретные файлы.
Прости великий и могучий. За хакера, крекера и маму — мате-ринскую плату.
— И что нужно? — поинтересовался я. — Для крекера?
— Ничего. Только время.
— И сколько?
— Не знаю. Все зависит от фантазий тех, кто паролил, — объяснил хакер с задумчивостью хирурга, стоящего перед безнадежным пациентом.
— Месяц? — испугался я.
— Сутки-двое, — хмыкнул хакер.
— Ну и ладненько, — хотел перекреститься, да вспомнил, что не умею. И поспешил удалиться, чтобы не путать своими психическими взбрыками гения виртуальной реальности.
Пока хакер искал крекер, я решил посетить НПО «Метеор». Совершить прогулку на свежем воздухе. После душной параллельной действительности. С самыми широкими полномочиями. Полученными от господина Свечкина.
Тот занимался делегацией из Объединенных Арабских Эмиратов, проявляющей интерес к противотанковым ракетным комплексам «Корнет» с увеличенной дальностью пуска. Кажется, нефтяные падишахи помышляли сражаться с соседями за новые скважины с жидким золотом? Вот бы их проблемы — нам.
— А это наш… э-э-э… ведущий специалист, — нашелся господин Свечкин, когда я опрометчиво ввалился в кабинет, хотя секретарь и морпех Болотный просили этого не делать.
Шейхи закивали главами в молочных по цвету тюрбанах, как торговый люд на торжище в Самарканде. А что я, ведущий спец по экспериментальным работам? Я шаркнул ножкой в знак уважения к народам дальнего Ближнего Востока и сказал, что отбываю на НПО «Метеор». С инспекционной проверкой.
— Александр Владимирович, передайте товарищам ученым, — улыбнулся господин Свечкин, — что грядут большие перемены.
И повторил про перемены на english рахат-лукумным гостям. Те опять закивали тюрбанами, радуясь нашим грядущим сменам. Формации.
Я убыл с мыслью: о каких переменах говорить с трудовым коллективом? Как бы мне кости не переломали. При упоминание будущих перемен наш народец превращается в исступленного злодея, хватаясь за крекеры, в смысле, ломы, фомки и колы.
Это не виртуальная действительность, которую можно изничтожить, выдернув штепсель из розетки. В нашей реальной жизни все попроще и похлеще.
НПО «Метеор» находился в индустриальной части столицы. Создавалось такое впечатление, что мы попали в тридцатые годы общей истерической гигантомании. Заводские кирпичные трубы били копотью в небесный свод, словно по мелкой Яузе шла эскадра революционных эсминцев. Жилые дома, огромные и грязные, походили на ржавые остовы кораблей, доживающих свой век на свалке. Всю эту фантасмагорическую картинку дополнял чугунный мост, выгнутый над железнодорожными путями, по которым пыхтел паровозик времен нашествия Мамая.
Как здесь жили люди, неизвестно? Без противогазов. Жили и даже, кажется, неплохо. У станции метро стоял Металлург в чугуне, бесстрашно вглядывающийся в промышленный пейзаж прекрасного прошлого. Под ним кипели торговые ряды. В небольшом скверике мамы и бабушки выгуливали себя, собак и детишек — предстоящих строителей капитализма.
Территория краснознаменного предприятия была окружена бетонным забором, выкрашенным в цвет грязной шинели. Поверху бежала серебристая паутинка. У ворот скучали бойцы вневедомственной охраны в пятнистой форме, похожие на ожиревших и постаревших космонавтов. В пыли лежала безынициативная собачья стая.
Удрученное безмолвие, выражаясь утонченно, встретило нас. Так умирают великие надежды и мечты. Не мор ли прокатился по затопленному солнцем фабричному двору? Ни души.
Правда, у здания дирекции наблюдалось эфирное оживление. Такелажники разгружали мешки с сахаром. Из бесконечного трайлера с номерами города Херсона — с надлежащей аббревиатурой.
На вопрос, где Ушаков — заместитель генерального, нас послали на второй этаж. Откомандировали всех, а пошел я один. Никитин и Резо остались выторговывать мешок цукора. Или два.
В коридорах неотчетливо присутствовал запах беды. Люди бродили в стенах, отравленные этим запахом, как ипритом.
У кабинета Местком-Партком-Дирекция бушевали страстишки. Гермес — бог скотоводства и торговли, проник и сюда. Продавали женское белье, и коллектив гремучих мегер принимал самое активное участие в этом мероприятии. Бюстгальтеры и кружевные рейтузы летали по воздуху, точно управляемые снаряды «Краснополь».
Заместитель генконструктора Ушаков Иван Иванович встретил меня с радостью. Будто для абсолютного счастья ему не хватало именно меня. И моих проблем.
Энергичный пузан. Из ротных старшин, читающих по вечерам газету «Красная звезда» и «Playboy» (тайком от жены и детей).
В кабинете присутствовала несообразная смесь социалистического планирования и капиталистических рыночных отношений. В одном углу пылились бархатные знамена. За передовой труд. В другом — горбились мешки с мукой и сахаром, а также тюки с мануфактурой. На столе в рамке стоял портрет академика Николаева, где он был заснят на первомайской демонстрации отмахивал нам, ещё живым, искусственно-пористой гвоздикой.
— Все-все, у меня люди, — предупредил заместитель желающих получить свой законный мешок, закрыв дверь на ключ. — И вот так каждый Божий день.
— Бартер?
— Точно так, Александр Владимирович, — жизнеутверждающе улыбался. Шабашим кастрюльки и меняем, — указал на мешки, — на пропитание. Жить-то надо? С весны деньга катит… По мне лучше так, чем вот так, — посмотрел на портрет академика. — Кеша, царство ему небесное, все ерошился. Златые горы-златые горы. Где те горы, где Кеша?
Я вздернул очи вверх и поинтересовался, чем был занят академик. В последние месяцы. И не помогал ли ему в делах мой собеседник?
— Упаси Боже, — снова всплеснул по-бабьи руками. — Я по хозяйственной части. Лет десять как отошел от производства. Как чувствовал.
— Что чувствовали? — не понял я.
— Смуту, молодой человек. Великую смуту.
— И что?
— Не хочу лежать рядом с Кешой, вот что, — взволнованно проговорил завхоз-метеоровец. — Это раньше оружейнику слава и почет, — отмахнул на знамена. — А нынче, мил человек, лучше посуду на сахер, в смысле, сахар… — и, приблизившись к мешкам, шлепнул его, как сдобную хохлушку по её тулову на базаре града Киева, матери городов русских.
Я согласно кивнул, мол, понимаю ваши житейско-жопные интересы, гражданин, и спросил: не будет ли каких-нибудь заказов?
— На сахер?
— Нет, — клацнул челюстью. — На зенитно-ракетные комплексы «Квадрат», «Волга», «Печора» и другие.
— Ой, всякое говаривали, — ответил ответственный по кастрюлям и чайникам. — А я не верю. Кеша, тот все веровал в чудо!.. А какие могут быть чудеса в решете. Новая война? — И вытаращился на меня с недоумением от такого логического пассажа.
— Войны нам не нужна, но она близка, — и спросил о бумагах академика.
Они находились в сейфе, который был опечатан, как посылка сургучами. Пригласили начальника по безопасности НПО некто Агеева. Болван, воспитанный в казарме СА (Советская Армия). У него имелся один ответ: не положено. Пришлось пристрелить дурака — словом.
Наконец папка была вручена мне — под расписку. Я засобирался уходить, да вспомнил о гражданине Маслове. Найти бы его, родного?
Мои собеседники потеряли дар речи. Неужто этого вахлака ещё не пристрелили?
— Подлец, — плюнул Агеев; кажется он не любил бывшего сослуживца?
— А почему? — заинтересовался я; все же мы, люди — братья?
И получил объяснение: Маслов — первостатейная сволочь. Был. Пристроился личным телохранителем при старике Николаеве. Встревал во все производственные дела. Тырил военную, а после мирную продукцию — вагонами. Натравливал старого Кешу на всех, кто пытался поведать о безобразиях, творящихся перед самым носом генерального. Если и есть Творец наш, то должен убрать с лика земли это масловское безобразие.
Мнение было слишком субъективным, вот в чем дело. Наверное, Маслов воровал сам, а другим не давал. Обидно. Когда мимо тебя проплывают вагоны с ракетно-кастрюльными изделиями. В неизвестном направлении.
Я поинтересовался: с кем приятельствовал отставник ГРУ? Мои собеседники вспомнили некто Матушкина. Вроде дружили. На почве бутылки и охоты.
— Охоты?
— Ага, на лося, стервец, хаживал, — ответил Агеев, переживая за животный мир. — Нам все лосину таскал, тьфу!..
— А что ж вы, голубушка, её брали да нахваливали, — вдруг вспомнил Иван Иванович.
— Я?
— Да-с!
— Да, я кусочек.
— Голова сохача — это кусочек?
— Я внукам. Чтобы природу родного края.
Я понял — пора уходить. От любителей родной окраины. Что и сделал, узнав местоположение гражданина Матушкина. На всякий случай.
В коридоре обнаружил, что женский коллектив полностью удовлетворил себя ходовым товаром и теперь гоняет чаи. В кабинетах. С желтым сахаром, сработанным из херсонского буряка.
Народец у нас удивительный. Вот-вот горло перегрызет за шелковые трусы, а через час мирное чаевничание и тары-бары за жизнь.
На улице заканчивалась разгрузка трайлера: бесконечность имела-таки свой конец. В смысле, финал.
Мои друзья тоже заканчивали, но загрузку. Трех мешков. Я удивился: на хрена столько сладкой смерти? На что получил ответ — у меня отсутствует чувство хозяина и я совсем не думаю о будущем.
Я не понял — о каком будущем речь? Светлом, как самогон, ответили друзья, для всех ливадийских обитателей: от дедка-соседа Евсеича до астронавта, плавающего в космическом пространстве материнской утробы.
Я отмахнулся от шуточек и открыл папку, добытую в перебранке с любителем родного края. Перегруженный джип начал движение — солнечные зайцы-задрыги прыгали на докладных, планах мероприятий, финансовых документах. Ничего интересного. На первый взгляд. Фамилию возможного убийцы я не обнаружил. Хотя надеялся.
Странная история, завязавшаяся анекдотом. Это я про мыльную бомбу в обувном коробе. История, имеющая кровавое продолжение. Трупы на радость публики поступают с удивительным постоянством. Один день — один покойник. Или два. Если не три.
Вот такая вот веселенькая арифметика смерти. Алгебра. Высшая математика.
Но кажется, сегодня Бог миловал… И только я так неосторожно подумал, как прозвучал зуммер телефона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Первую Северную армию возглавляет маршал дебета и кредита некто Абен-Гафкин. В её обозе около сорока процентов акций комбината «…льский никель», тридцать процентов акций производителя авиадвигателей «…ские моторы», ещё процентов несколько акций ЗИЛа, а также большие доли в нефтяной и металлургической промышленности.
Вторая армия — Восточная. Впереди на коне в яблоках с калькулятором в деснице маршал Хорь-Хорьковский. Около восмидесяти процентов акций нефтяной компании «ВОСТОК», а также пакеты акций химических, металлургических, текстильных и пищевых компаний.
Третья армия — Центральная, командует ею генерал торговли Го-льдман. Недвижимость, торговля ценными бумагами, цемент, пищевые и химические компании.
Четвертая — Столичная. Или Рост-банк. Этой ударной группировкой командует банкир всех времен и народностей господин В.Утинский. Всех времен и народностей — по причине своего изумительного проникновения без мыла в облеченные властью зады чиновников. Очень активен в столице, как гусь на молодой весенней лужайке.
Пятая армия — Западная. Нет единоначалия, а если и существует, то толстомордый генералиссимус предпочитает находиться в тени. Самая мощная группировка. Обладает монополией на газ, владея крупной нефтяной компанией «ХЕР-ойл» и имея совместный банк «Император всiя Руси» (название условное).
Почему Западная? Все газообразное и жидкое добро родины перекачивает в европейские резервуары и далее, а взамен мы получаем гулькин хер. А что это такое — народ знает.
И наконец — армия Автомобильная. Здесь крутит баранку герой капиталистического труда господин Дубовых. Это он умеет делать: наши зашарканные металлические гробы на колесах сходят с конвейера по цене Сadillac.
Территория битвы — весь мир. На войне как на войне. Армии наступают и отступают, приобретают и теряют, консолидируются и наоборот. Сбрасывают на граждан бомбы cвоих акций. Ведут рекламные танковые сражения. Покрывают вкладчиков ракетными залпами обещаний скорого процветания.
Знаю, господа: первоначальный капитал был вами нажит беспримерным трудом. Ночами, когда обыватель почивал и видел сны о процентной ставке, вы в поте лица и яйца своего складывали копеечку к копеечке. Грошик к грошику. Тугрик к тугирку. Лат к лату. Манат к манату.
Как говорится, ура и слава освобожденному труду!.. И слава миллиону простосердечных долп`оеп`ов с маниакальным упорством рабов древнего Египта возводящих банковские пирамиды. И такие пирамиды, что усыпальницы фараонов — это куличики в детской песочнице.
И все потому, что у Тутанхомона I не было возможности использовать писюк, то есть компьютер и Сеть, в качестве эффективного средства для ведения своих мелкодержавных делишек.
Проникнув в современные пирамиды, мы с хакером Фадеечевым нарвались на суперсекретные гробницы, выражусь так, где скрывалась тайная, защищенная паролью информация. Я выразил страстное желание проникнуть в гробницы-файлы.
В один присест не получилось. Даже всесильная матушка не помогла. Вот что значит техника, чуждая нашему национальному сознанию. Обложи матерком любой наш драндулет, хвати кулаком по его кровле — и порядок. Работает и еще, pardon, попердывает от удовольствия. А тут — микропроцессоры, chipset, килобайт, мегабайты, флоппи-диски, файллы своппинга, версии и прочая неудобная фуйня. И не ткнешь в механическое рыло! Разрушится на швейные детальки. От такого привычного и рядового отношения. Что делать?
— Крекер надо создать, — ответил Алеша.
— Что? — вздрогнул я.
— Программу для взлома пароля. Называется — крекер.
— Вроде фомки, — перевел я разговор на уровень начальной школы. — Или лома?
— Да, — скупо улыбнулся хакер, которому нужен был крекер, чтобы проникнуть в секретные файлы.
Прости великий и могучий. За хакера, крекера и маму — мате-ринскую плату.
— И что нужно? — поинтересовался я. — Для крекера?
— Ничего. Только время.
— И сколько?
— Не знаю. Все зависит от фантазий тех, кто паролил, — объяснил хакер с задумчивостью хирурга, стоящего перед безнадежным пациентом.
— Месяц? — испугался я.
— Сутки-двое, — хмыкнул хакер.
— Ну и ладненько, — хотел перекреститься, да вспомнил, что не умею. И поспешил удалиться, чтобы не путать своими психическими взбрыками гения виртуальной реальности.
Пока хакер искал крекер, я решил посетить НПО «Метеор». Совершить прогулку на свежем воздухе. После душной параллельной действительности. С самыми широкими полномочиями. Полученными от господина Свечкина.
Тот занимался делегацией из Объединенных Арабских Эмиратов, проявляющей интерес к противотанковым ракетным комплексам «Корнет» с увеличенной дальностью пуска. Кажется, нефтяные падишахи помышляли сражаться с соседями за новые скважины с жидким золотом? Вот бы их проблемы — нам.
— А это наш… э-э-э… ведущий специалист, — нашелся господин Свечкин, когда я опрометчиво ввалился в кабинет, хотя секретарь и морпех Болотный просили этого не делать.
Шейхи закивали главами в молочных по цвету тюрбанах, как торговый люд на торжище в Самарканде. А что я, ведущий спец по экспериментальным работам? Я шаркнул ножкой в знак уважения к народам дальнего Ближнего Востока и сказал, что отбываю на НПО «Метеор». С инспекционной проверкой.
— Александр Владимирович, передайте товарищам ученым, — улыбнулся господин Свечкин, — что грядут большие перемены.
И повторил про перемены на english рахат-лукумным гостям. Те опять закивали тюрбанами, радуясь нашим грядущим сменам. Формации.
Я убыл с мыслью: о каких переменах говорить с трудовым коллективом? Как бы мне кости не переломали. При упоминание будущих перемен наш народец превращается в исступленного злодея, хватаясь за крекеры, в смысле, ломы, фомки и колы.
Это не виртуальная действительность, которую можно изничтожить, выдернув штепсель из розетки. В нашей реальной жизни все попроще и похлеще.
НПО «Метеор» находился в индустриальной части столицы. Создавалось такое впечатление, что мы попали в тридцатые годы общей истерической гигантомании. Заводские кирпичные трубы били копотью в небесный свод, словно по мелкой Яузе шла эскадра революционных эсминцев. Жилые дома, огромные и грязные, походили на ржавые остовы кораблей, доживающих свой век на свалке. Всю эту фантасмагорическую картинку дополнял чугунный мост, выгнутый над железнодорожными путями, по которым пыхтел паровозик времен нашествия Мамая.
Как здесь жили люди, неизвестно? Без противогазов. Жили и даже, кажется, неплохо. У станции метро стоял Металлург в чугуне, бесстрашно вглядывающийся в промышленный пейзаж прекрасного прошлого. Под ним кипели торговые ряды. В небольшом скверике мамы и бабушки выгуливали себя, собак и детишек — предстоящих строителей капитализма.
Территория краснознаменного предприятия была окружена бетонным забором, выкрашенным в цвет грязной шинели. Поверху бежала серебристая паутинка. У ворот скучали бойцы вневедомственной охраны в пятнистой форме, похожие на ожиревших и постаревших космонавтов. В пыли лежала безынициативная собачья стая.
Удрученное безмолвие, выражаясь утонченно, встретило нас. Так умирают великие надежды и мечты. Не мор ли прокатился по затопленному солнцем фабричному двору? Ни души.
Правда, у здания дирекции наблюдалось эфирное оживление. Такелажники разгружали мешки с сахаром. Из бесконечного трайлера с номерами города Херсона — с надлежащей аббревиатурой.
На вопрос, где Ушаков — заместитель генерального, нас послали на второй этаж. Откомандировали всех, а пошел я один. Никитин и Резо остались выторговывать мешок цукора. Или два.
В коридорах неотчетливо присутствовал запах беды. Люди бродили в стенах, отравленные этим запахом, как ипритом.
У кабинета Местком-Партком-Дирекция бушевали страстишки. Гермес — бог скотоводства и торговли, проник и сюда. Продавали женское белье, и коллектив гремучих мегер принимал самое активное участие в этом мероприятии. Бюстгальтеры и кружевные рейтузы летали по воздуху, точно управляемые снаряды «Краснополь».
Заместитель генконструктора Ушаков Иван Иванович встретил меня с радостью. Будто для абсолютного счастья ему не хватало именно меня. И моих проблем.
Энергичный пузан. Из ротных старшин, читающих по вечерам газету «Красная звезда» и «Playboy» (тайком от жены и детей).
В кабинете присутствовала несообразная смесь социалистического планирования и капиталистических рыночных отношений. В одном углу пылились бархатные знамена. За передовой труд. В другом — горбились мешки с мукой и сахаром, а также тюки с мануфактурой. На столе в рамке стоял портрет академика Николаева, где он был заснят на первомайской демонстрации отмахивал нам, ещё живым, искусственно-пористой гвоздикой.
— Все-все, у меня люди, — предупредил заместитель желающих получить свой законный мешок, закрыв дверь на ключ. — И вот так каждый Божий день.
— Бартер?
— Точно так, Александр Владимирович, — жизнеутверждающе улыбался. Шабашим кастрюльки и меняем, — указал на мешки, — на пропитание. Жить-то надо? С весны деньга катит… По мне лучше так, чем вот так, — посмотрел на портрет академика. — Кеша, царство ему небесное, все ерошился. Златые горы-златые горы. Где те горы, где Кеша?
Я вздернул очи вверх и поинтересовался, чем был занят академик. В последние месяцы. И не помогал ли ему в делах мой собеседник?
— Упаси Боже, — снова всплеснул по-бабьи руками. — Я по хозяйственной части. Лет десять как отошел от производства. Как чувствовал.
— Что чувствовали? — не понял я.
— Смуту, молодой человек. Великую смуту.
— И что?
— Не хочу лежать рядом с Кешой, вот что, — взволнованно проговорил завхоз-метеоровец. — Это раньше оружейнику слава и почет, — отмахнул на знамена. — А нынче, мил человек, лучше посуду на сахер, в смысле, сахар… — и, приблизившись к мешкам, шлепнул его, как сдобную хохлушку по её тулову на базаре града Киева, матери городов русских.
Я согласно кивнул, мол, понимаю ваши житейско-жопные интересы, гражданин, и спросил: не будет ли каких-нибудь заказов?
— На сахер?
— Нет, — клацнул челюстью. — На зенитно-ракетные комплексы «Квадрат», «Волга», «Печора» и другие.
— Ой, всякое говаривали, — ответил ответственный по кастрюлям и чайникам. — А я не верю. Кеша, тот все веровал в чудо!.. А какие могут быть чудеса в решете. Новая война? — И вытаращился на меня с недоумением от такого логического пассажа.
— Войны нам не нужна, но она близка, — и спросил о бумагах академика.
Они находились в сейфе, который был опечатан, как посылка сургучами. Пригласили начальника по безопасности НПО некто Агеева. Болван, воспитанный в казарме СА (Советская Армия). У него имелся один ответ: не положено. Пришлось пристрелить дурака — словом.
Наконец папка была вручена мне — под расписку. Я засобирался уходить, да вспомнил о гражданине Маслове. Найти бы его, родного?
Мои собеседники потеряли дар речи. Неужто этого вахлака ещё не пристрелили?
— Подлец, — плюнул Агеев; кажется он не любил бывшего сослуживца?
— А почему? — заинтересовался я; все же мы, люди — братья?
И получил объяснение: Маслов — первостатейная сволочь. Был. Пристроился личным телохранителем при старике Николаеве. Встревал во все производственные дела. Тырил военную, а после мирную продукцию — вагонами. Натравливал старого Кешу на всех, кто пытался поведать о безобразиях, творящихся перед самым носом генерального. Если и есть Творец наш, то должен убрать с лика земли это масловское безобразие.
Мнение было слишком субъективным, вот в чем дело. Наверное, Маслов воровал сам, а другим не давал. Обидно. Когда мимо тебя проплывают вагоны с ракетно-кастрюльными изделиями. В неизвестном направлении.
Я поинтересовался: с кем приятельствовал отставник ГРУ? Мои собеседники вспомнили некто Матушкина. Вроде дружили. На почве бутылки и охоты.
— Охоты?
— Ага, на лося, стервец, хаживал, — ответил Агеев, переживая за животный мир. — Нам все лосину таскал, тьфу!..
— А что ж вы, голубушка, её брали да нахваливали, — вдруг вспомнил Иван Иванович.
— Я?
— Да-с!
— Да, я кусочек.
— Голова сохача — это кусочек?
— Я внукам. Чтобы природу родного края.
Я понял — пора уходить. От любителей родной окраины. Что и сделал, узнав местоположение гражданина Матушкина. На всякий случай.
В коридоре обнаружил, что женский коллектив полностью удовлетворил себя ходовым товаром и теперь гоняет чаи. В кабинетах. С желтым сахаром, сработанным из херсонского буряка.
Народец у нас удивительный. Вот-вот горло перегрызет за шелковые трусы, а через час мирное чаевничание и тары-бары за жизнь.
На улице заканчивалась разгрузка трайлера: бесконечность имела-таки свой конец. В смысле, финал.
Мои друзья тоже заканчивали, но загрузку. Трех мешков. Я удивился: на хрена столько сладкой смерти? На что получил ответ — у меня отсутствует чувство хозяина и я совсем не думаю о будущем.
Я не понял — о каком будущем речь? Светлом, как самогон, ответили друзья, для всех ливадийских обитателей: от дедка-соседа Евсеича до астронавта, плавающего в космическом пространстве материнской утробы.
Я отмахнулся от шуточек и открыл папку, добытую в перебранке с любителем родного края. Перегруженный джип начал движение — солнечные зайцы-задрыги прыгали на докладных, планах мероприятий, финансовых документах. Ничего интересного. На первый взгляд. Фамилию возможного убийцы я не обнаружил. Хотя надеялся.
Странная история, завязавшаяся анекдотом. Это я про мыльную бомбу в обувном коробе. История, имеющая кровавое продолжение. Трупы на радость публики поступают с удивительным постоянством. Один день — один покойник. Или два. Если не три.
Вот такая вот веселенькая арифметика смерти. Алгебра. Высшая математика.
Но кажется, сегодня Бог миловал… И только я так неосторожно подумал, как прозвучал зуммер телефона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50