Разболтанно-мелодичный звук убегает в глубину квартиры.
Потом слышится поспешные шаги — дверь открывается. На пороге крупно-каботажная тетя с пористым лицом, где прорастают усики и бородавки. Общее впечатление, что перед нами бегемот, правда, женского рода. В чудовищно-безобразном сарафане: белое поле — черный горошек. Однако больше всего меня умилили ветхозаветные босоножки из 1946 года и беленькие газовые носочки с красненькой каемочкой.
Из самой квартиры шел неприятным запах мочи, лекарства и болезни. На немой вопрос хозяйки Стахов ответил, что мы из благотворительной организации «Мирные инициативы».
— Да-да, нам звонили, — обрадовался «бегемот» в босоножках. — Я дочь больной.
— Какой больной? — удивился Алекс. — Простите?
— Вы же к Луговой Инессе Львовне? То есть, к маме моей?
— Мы к Сопиковичу Ананию Ананьевичу.
— Ах, к моему мужу? — Воскликнула хозяйка. — Господи, не так вас поняла. Я — Ирина Горациевна. Очень рада, очень, — обтирала руки о полотенце, перекинутое через жирноватую шею. — У нас тут маленький хаос. Год неудачный: одни несчастья, — и пригласила пройти в квартиру. — То мама болеет, то вот супруг вернулся с юга…
Я испытала брезгливое чувство, появившееся от неприятных агрессивных запахов и домашнего неопрятного беспорядка.
— Ананий, к тебе из благотворительной организации, — медовым голоском сообщила Ирина Горациевна, пританцовывая у двери комнаты. — К тебе можно? Что?.. — И нам: — Знаете, после несчастного случая на море… Ананий сильно нервничает и просит, чтобы я его предупреждала…
Наконец раздался голос, мне знакомый, мол, кого там черти принесли?
— Прошу, — открыла дверь хозяйка. — Чай? Кофе?
— Чай? Кофе? — повторил Алекс. — Потанцуем?
— Что? — изумилась Ирина Горациевна.
— Шутка, — объяснил охотник на людей и заступил в комнату энергичным шагом, как представитель благотворительной организации.
Я готовилась увидеть Бог знает что — во всяком случае, образ печального паралитика в коляске стоял перед моим мысленным взором. И что же? Нас встречал здоровый молодец с упитанными щеками. Правда, небольшая бинтовая заплата на стриженной макушке напоминала о днях минувших и печальных.
Комната была заставлена стеллажами с книгами, на столе — портативный компьютер, на его экране цвела картинка некой шулерной карточной игры.
Наше хамоватое вторжение ввергло лже-Арнольда в шок. Еще больший шок донжуан испытал, когда узнал во мне особу, приласкавшую его от всей своей бескомпромиссной юной души.
Шулеру по жизни казалось, что он спит, и ему снится дурной сон. К его сожалению, это был далеко не сон. Мы наступали на него и гражданин Сопикович решил: его снова будут бить — и бить больно. И не только по голове. Отступая, некрасиво плюхнулся на тахту и взвизгнул тонким фальцетом:
— Кто вы такие?!
Мой товарищ с удивлением отвечал, мол, мы из благотворительной организации, которая занимается решением неких проблем, связанных с игрой в карты.
— В карты? Какие карты? Я не играю в карты? — нервничал человек на тахте. Затем раздался лязг зубов и вопрос: — Она с вами?
— Кто?
— Вот эта… б-б-благотворительница! — и невольно поправил заплату на макушке.
— Она лучший наш работник, — ответил охотник на людей, садясь в кресло перед компьютером. — Ну-с, тренируемся, Ананий Ананьевич. И это правильно надо долги отдавать.
— Ах, — радостно вскинулся Сопикович. — Так вы за долгом от Севы Зайченко?
— Именно от него, — невозмутимо ответил менхантер.
— Минуточку. Разрешите… — и тиснул руку в дальний угол стола; порывшись там с напряженным лицом, вырвал на свет плотную пачку долларов: Только Ирочке не говорите. Она меня не поймет. Ее мамаша загибается уж год десятый. Живучая, я вам скажу… — И с угодливостью вручил деньги моему спутнику.
Тот меланхолично взял пачку, чуть распушил её и проговорил:
— Имеем мы, Ананий, к тебе иной бубновый интерес.
— Я так и знал, — всхлипнул лже-Арнольд. — Она меня сама пригласила на танец. А я её угостил шампанским. А она за это меня… вот…
— Маша, — с укором молвил Алекс. — Зачем же ты так? Тебя, оказывается, угостили шампанским, а ты… по голове…
— Это не я, — фыркнула. — Он сам споткнулся.
— Как споткнулся? — взвизгнул шулер. — Ну, товарищи, у меня нет слов…
Всю эту ахинею прерывает стук в дверь — Ирина Горациевна с подносом, где чай и пирожки собственной выпечке. Ее ноздреватое лицо имеет такое уморительно-стыдливое выражением, что я с трудом сдерживаю смех. Очевидно, она живет иллюзией, что её супруг лучший в мире и занимается нужным трудом на благо всего общества.
— Ирочка, — страдает тот, — мы очень заняты.
— Ананечка, ты себя не жалеешь, — и удаляется, пританцовывая на безразмерных босоножках.
— Какая приятная во всех отношениях женщина, — замечает Стахов. — Не хотелось бы её огорчать…
— Прекратите, — сопротивляется лже-Арнольд. — Я не понимаю цели вашего появления здесь?
— Нас интересует, — делает паузу Алекс и плюхает денежную пачку на стол. — Кому ты жаловался на молоденькую стервочку?.. Прости, Маша.
— Ничего, — киваю я.
— Итак?..
— Я жаловался? — изумляется Сопикович. — Зачем?
— Вспомни. Играли, пили, говорили…
— Играли, пили, говорили, — повторяет с обреченностью. — Мне же пить нельзя?
— А играть?
— Играть можно.
— Ну вот, — убедительно заключает Стахов. — Играли и говорили о бабах. С кем? С Зайченко — раз!
— А зачем это все?
— Здесь вопросы задаю я.
— Ну, когда вылечился, то встретился с друзьями…
— Из модельного бизнеса?
— Да. Я не обманывал вас, Маша…
— Фамилии, адреса, телефоны?
Через несколько минут у нас были данные на четырех персон, которые знали о том, что случилось с их приятелем на море. Расчет охотника на людей оказался точным: после выписки из больницы лже-Арнольд учинил мальчишник, где все и узнали о его неудачном походе на юг.
— Но фамилию я не называл, — утверждал. — Маша и Маша. Говорил, что эта… э-э-э… девочка мечтает стать топ-моделью. Зайченко ответил на это: мало мне «его» манекенщиц.
— Но городок-то называл?
— Дивноморск, — признался шулер, — называл.
— Прекрасно, — заключил менхантер. — Картинка как будто складывается. Да, Маша?
Я согласилась. Зачем спорить, если в упомянутой встрече «мальчиков» принимали такие действующие лица, как Всеволод Зайченко, Вениамин Соловейчик, Владимир Зубец, Лёня Бирюков. Выбирай маньяка — не хочу!
Однако, признаться, меня не покидало чувство: мы идем ложным путем. Почему? Ответ — зачем модным кутюрье-модельерам, у которых всяких разных «вешалок» хватит на сто жизней вперед, заниматься пришлой провинциалкой, донимать её сумасшедшими телефонными звонками, угрожать. И после — убить. Как это случилось с Танечкой.
Да, у этих «мальчиков» море разливанное из тех топ-моделей, кто готов на все ради карьеры в Высокой моде. Болезнь? Быть может. Но не убеждает. И самое главное: мне знаком голос Севы Зайченко и Вени Соловейчика. Трудно сказать, какие виды на меня у последнего, однако он приметно не относится к маньяку. Остается двое: Зубец и Бирюков.
Все эти соображения выказала уже в джипе, который мчал по вечернему, утомленному от прошлой жары городу. Чаю с опилками и домашними пирожками мы так и не выпили, оставив лже-Арнольда в глубоком недоумении о цели своего визита.
— Хорошо, — согласился с моими доводами Стахов. — Делаем просто: сейчас же звоним Зубцу и Бирюкову. Если кто-то из них, узнаешь по голосу.
— А что говорить? — спросила.
— Они сами скажут, — недобро ухмыльнулся мой спутник.
— Как-то прямолинейно, — позволила себе заметить. — Хитрости нет.
— А маньяки — народ бесхитростный, — с убеждением проговорил Алекс. Поймал, убил, изнасиловал, разрубил, съел — и порядок!
— Саша, как ты так можешь, — возмутилась.
— Есть такая реклама: съел — и порядок!
— Прекрати! — закричала.
— Прости, чую запах дичи, — признался. — Поймаю, шкуру живьем сдерну.
Бог мой, переживаю, что за времена и что за страна, где мы родились и живем? Не цивилизация — остров антропофагов. И набираю на мобильном телефоне номер известного модельера, хотя не верю в успех нашего эксперимента. А первым подопытным гражданином оказывается Зубец — голос вальяжный, манерный, незнакомый:
— Аллё-аллё? Я вас слушаю? Вы таки говорите? Федя, это ты?! Это ты, я знаю! Приезжай, я простил тебе твою измену. Фу-фу!
Отключив телефон, отрицательно качаю головой. Снова перебираю на панели цифры, диктуемые Стаховым. После сигнала раздается щелчок и голос голос, мне знакомый своим гадким искусственным дребезжанием.
— Да, Маша?
— Ах ты, козел! — неожиданно слышу свой голос. — Я с тебя шкуру сдерну! Убийца-а-а-а-а!
Вот такая благовоспитанная девица, читающая только великую русскую классику, правда, иногда и современную, но не классику. И что же слышу в ответ:
— Машенька! Спокойно. Жду-жду тебя! Надеюсь, ты без трусиков? Вот Танечка оказалась с трусиками, однако не девочкой. Нехорошо. Я её наказал. Ты видела, как я её наказал? Руки и ноги оказались такими нежными, а вот то, что между ножками… ужас… как ведерко…
От этих чудовищных слов со мной случается истерика: рвотные спазмы рвут организм, руки бьют телефон о бардачок, слезы… Омерзительное чувство, будто меня заливают серной кислотой. Она обжигает каждую клеточку, обжигает глаза, обжигает душу…
— Все-все-все! — слышу крик Стахова. — Мы его делаем. Держись, Маша!
Сила инерции вдавливает меня в сидение: наш танковый джип увеличивает скорость, и городские огни города мелькают, как астероиды, сжигающиеся в плотной земной атмосфере.
Затем автомобиль вырывается на тактический простор Садового кольца. Напряженный гул и трассирующие аляповатые пятна света — с такой скоростью я ещё не перемещалась в пространстве. Охотник на людей за рулем целеустремлен и похож на ночную хищную птицу, несущуюся на обреченную жертву.
Боже, думаю я, этот Бирюков все время находился рядом со мной. И, находясь неподалеку, плел свою необъяснимую паутину. Зачем? Сумеем ли получить ответ? Разве этот полоумный подонок не понимает, что я буду не одна. А, если понимает, и готовит западню? Ловушку для простаков? Клетку для доверчивых душ? Почему поступает так открыто и так цинично. Нечего терять? Странно? Нельзя логикой объяснить поступки больного. Да, он нездоров — в этом никаких сомнений. Лечить? Нет, таких надо отстреливать, как бешеных собак!
— Здесь! — кричит Стахов, когда джип вылетает из туннеля.
Я вижу многоэтажный кирпичный дом, нависший скалой над Садовым кольцом и подурневший от времени и постоянных выхлопных газов.
Дальнейшие события выходили за рамки нашей повседневной жизни. Видимо, небесный Демиург, сочиняющий сценарий человеческой жизни, был большим затейником. Не успели мы въехать в грязноватый дворик, как дурные предчувствия…
В освещенной фонарями брюшине двора наблюдалась паника: плакали дураковаляющие малютки в колясках, нервные мамы поспешно увозили их, пронзительно кричала детвора постарше, бабульки на лавочках крестились, радостно суетились бомжоватые пьянчуги, какая-то гражданка на балконе истерично требовала вызвать милицию и «Скорую помощь».
Я и Стахов переглянулись и поняли, что причина этого смятения только одна: господин Бирюков! В чем же дело?
У металлических «ракушечных» гаражей барахолили бесстрашные местные алкашики. В одну из гаражных крыш впечаталось тело. Оно выглядело неприятно изломанным, как большая кукла, выкинутая из-за ненадобности.
— Я глядь: летит, как космонавт, — с поспешной запальчивостью изъяснялся пропитой гномик с всклокоченными немытыми волосами. — Жуть, еть. Плыг — из окошка. Во! Красота небесная!
Охотник на людей приблизился к гаражам, поднял голову на открытые освещенные окна с глазеющими вовсю зрителями; оглянувшись, спросил:
— Знакомая личность, Маша?
— Нет.
— Лет ему сорок, — решил Стахов, вглядываясь в разбитое темное тело, и обратился к зевакам. — Кто его знает?
— А чего знать-то, — выступил вперед «собачник» в спортивном костюме, у его ног деберманил пес с добрыми глазами. — Это мой сосед Бирюков Лёня. Ничего малый… был. Любил выпить да к слабому полу… того… Вот к таким, — указал на меня.
Я сделала вид, что не слышу оскорбительного комплимента: дурак — он везде дурак. Менхантер тоже не обратил внимания на такую «мелочь»: взяв меня под руку, повел в жилой дом.
— Надо успеть глянуть на логово до приезда служб, — объяснил Алекс.
— Зачем?
— Чтобы убедиться: Бирюков наш «маньяк».
А что тут убеждаться: ясно, что модельер оказался крепко больным на голову. Устроив кровавую интригу, прозрел в последний миг или уразумел, что возмездие неизбежно. И поэтому сиганул в вечное…
На лифте мы поднялись на одиннадцатый этаж. На лестничной площадке мельтешили возбужденные жильцы. Их лица были одухотворенные, точно они участвовали в премьере спектакля.
Приняв инициативного Стахова за представителя правопорядка, начали излагать свои версии происшедшего: пьянство, разврат, наркотики.
— Изложите все в письменном виде, — советует охотник на людей и толкает рукой входную дверь квартиры самоубийцы.
Она легко открывается — к моему удивлению.
— Минуточку, — говорит Стахов. — Всем оставаться на местах. — И приказывает мне никого не впускать и не выпускать.
— Хорошо, — пожимаю плечами, заметив, как рука Алекса тянется к кобуре; это меня удивляет — неужели, он считает, что Бирюков прыгнул не сам? Ему кто-то помог? Кто?
Через минуту я приглашена в квартиру. Менхантером, разумеется.
В двухкомнатной квартире, отремонтированной под «евро», плавает удушающий запах парфюмерии. Большая комната буквально завалена дамской одеждой. На столе валяются рваные джинсики и кофточка с ржавыми пятнами крови. Я без труда узнаю одежду Танечки Морозовой. На полу разброшены фотографии топ-моделей. У всех молодые и счастливые лица.
— И твои фотки здесь, — говорит Стахов, оглядывая комнаты. — Понятно, уходим. Не будем мешать беспристрастному ходу расследования, если таковое будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41