Обслужили супер, доставка быстрая
А где же он сам?
Заглядываю в салон — «добрый молодец» дрыхнет без задних ног. Но с серьезным ликом небритого непримиримого бойца.
Ах ты, лапочка моя, умиляюсь и пальчиком стучу по стеклу.
Алекс открывает глаза, сурово глядит на того, кто его посмел потревожить.
— Привет, мой свет, — открывает дверцу. — Садись, «Маруся», покатаемся.
Я удивляюсь: он здесь провел всю ночь? Почему?
— Бензин кончился, — и хрустит ключом зажигания. — А теперь есть — за ночь накапало.
Я смеюсь и выражаю надежду, что дежурил Алекс не по причине оперативной необходимости?
— Вся наша жизнь требует оперативного вмешательства, Маша, — отвечает и сообщает, что навел справки по «Русскому видео-М». — Лукавая контора. Занимается рекламной кинопродукцией…
— Кинопродукцией? Какой такой?..
— Кино про любовь. В чем мама родила.
— Не может быть? — не верю.
— Почему не может быть? После наркотиков и продажи оружия идет проституция и порнография. Бизнес, Мария.
Я все равно не верю: неужели весь модельный бизнес лишь ширма?.. И осекаюсь — в памяти мелькает последнее кошмарное видение, когда мое я находилось в некой страшной клетке, куда маньяк затащил полумертвое девичье тело, так похожее на мое…
Истолковав мою заминку по-своему, Стахов объясняет, что, видимо, существует некая группа оборотистых господ, заколачивающих монеты не только на пустых показах одежды, но и на более серьезных мероприятиях, как-то наркотики, проституция, порнография.
— И что делать?
— Жить, — ответил охотник на людей. — В предлагаемых условиях. И действовать.
— Действовать?
— Ты действуешь, как договорились вчера.
— А как мы договорились? — искренне забыла.
— Маша, — с укоризной проговорил Алекс. — Ты должна играть простушку. У тебя роль доверчивой жертвы.
— Жертвы? — вздрогнула.
— Что-то не так, Мария?
— Не знаю, — поежилась. — Такое впечатление, что ко мне липнет всякая грязь.
— Если я тоже грязь, — рассмеялся менхантер, — то лечебная. — И попросил, чтобы я рассказала о своих страхах и подозрениях касательно сумасшедшего «поклонника».
Врагов у меня нет, утверждаю. Откуда явился в мою жизнь этот психопат не знаю. И знать не хочу. Может быть, реализовался из моих детских кошмаров. Например, в «садике» нас ежемесячно проверял врач, мы его боялись, и однажды мне привиделся кошмар, в котором этот дядечка в медицинском халате хотел отрубить мне пальцы на руках и ногах. Или ужас с учителем химии, любителем растворять в кислоте непослушных учениц, предварительно расчленив их на удобные кусочки.
Выслушав мои душевные откровения, охотник на людей издал нечленораздельное мычание, мол, всякое видал, но такие сложные психические завихрения? И у кого? У такой миленькой простушки?
— Подобное на яву происходило?
— Слава Богу, нет.
— А Евгения говорила о каком-то скандале, — напоминает, — на море?
— Там я не жертва, а — наоборот, — и коротко рассказываю о конфликте между приморской девочкой и приезжим столичным донжуаном.
Выслушав меня, Стахов неоригинально заключает, что истоки сегодняшних моих проблем могут заключаться в давнем происшествии.
— Не думаю, — сомневаюсь.
— Почему же, — не соглашается менхантер. — Месть за позор.
— Он же инвалид. И голос по телефону не его.
— Друзья, родственники… Ты не знаешь людей, Маша.
— Да, знаю я их, — искренне убеждаю в обратном. — Люди, как люди. Только квартирный вопрос их испортил, — вспоминаю классику. — В нашей истории не может быть все так просто. Это я чувствую. И потом: что мешает нам найти этого Арнольда?
— Умная девочка, — смеется Алекс. — Ничего не мешает: человек не иголка в стогу сена, — и задает несколько уточняющих вопросов, касающихся времени отдыха вышеупомянутого гражданина.
Я понимаю, что охотник на людей, действительно, решил прихватить за шиворот пострадавшего от меня и злосчастного шулера по жизни, и повторяю: это маловероятно, не способен Арнольд участвовать в страшилках, для этого нужно обладать хотя бы твердостью характера или необыкновенной вредностью, или недужить некой фанатичной идеей.
— Разберемся, — говорит на это Стахов. — Не люблю идиотов.
— А кто их любит, — смеюсь я. И вспоминаю о господине Шопине. По ассоциации, наверное. — А как наше высокопоставленное идиото?
— Как-как?
Я поясняю, и мой спутник качает головой: попадись под критику такой дерзкой и резкой. Я же интересуюсь: будем ли дальше работать по «Шурику» не пора ли тому показать место, где раки зимуют.
— А где они зимуют?
— На урановых рудниках.
— О, Боги! — всплескивает руками за рулем Стахов. — Маша, прекрати! Я сам тебя уже боюсь.
— Меня не надо бояться, — веселюсь. — Меня надо любить. Но на расстоянии.
— Извини, я не могу сейчас отбежать, — смеется Алекс и утверждает, что работа по г-ну Шопину продолжается. — Не волнуйся, родная, без тебя мы, как без рук.
— Спасибо за доверие, господа!
— Да, пожалуйста!
На этом наше утреннее путешествие по столице заканчивается — джип тормозит у Центра моды. Скептически глянув на здание из стекла и бетона, Стахов делает неожиданный для меня вывод: вот она, кузница российского порока. Я возмущаюсь: ничего подобного, в каждом деле встречаются дураки и подлецы; по ним судить всех?
— Ты полна иллюзий, — говорит Алекс. — Будь аккуратна.
— Я аккуратная девочка, — отряхиваю джинсики.
— Я не про это.
— Про что?
— О твоей встрече с господином Соловейчиком…
— И что?
— Не забудь, что твоя роль — роль жертвы. Наивной дурочки. Ты меня понимаешь?
— Дяденька, я — дурочка, — говорю писклявым голоском и «собираю» глаза на переносице. — Мы не местные, дайте на хлебушек.
— Мария, — укоризненно говорит мой боевой товарищ. — А ведь нас слушают на «Лубянке».
— ?!
— Будут слушать, — уточняет.
— А ты противный, — и выбираюсь из автомобиля. — Буду такой, какая есть, — показываю язык охотнику на людей. — Вот так вот! — И вильнув тем, чем виляют в подобных случаях, независимой походкой удаляюсь в обитель, как считают некоторые граждане, порока.
Ну и пусть — порока! Сточные воды все равно не могут загрязнить море!
Встретив в коридоре нашего блистательного арт-директора Хосе узнаю: меня уже спрашивал господин Соловейчик, вах! Прекрасно! Может, «обрадовать» его новостью о гибели бывшей манекенщицы Беллы. И посмотреть на выражение лица ловчилы от моды. Хотя, какое может быть выражение у того, кто ладит свою копейку на чужих и доверчивых, как дети, судьбах? К сожалению, не могу идти на такую провокацию. Я должна играть роль провинциалочки, готовой ради карьеры топ-модели на все.
Впрочем, выполняя задание «Лубянки» в лице товарища Стахова, не тороплюсь искать Вепря, то бишь Вениамина Леонидовича, я занята: шейпинг, потом «подиумный шаг», затем — занятия по психологии.
Дело прежде всего, а тело, как бы пошутил мужественный охотник на людей, чуть позже. Ощущение, что я надежно защищена, как город крепостью, не покидает меня, и придает мне силы и некий кураж. Ах, мода-мода! Ах, Армани, Молинари, Биаджотти, Ферре и примкнувшие к ним отечественные кроликовы, юдашманы и прочие труженики нитки и иглы! Вы, черт возьми, ещё не знаете, с кем связались!
Вперед-вперед! Не хочу находиться в душной душистой толпе, где тебя давят, точно вишню для счастливого варенья. Не хочу и не буду! Лучше рисковать и верить в удачу, чем жить с каждодневным ощущением серости быта и бесконечного краха собственного бытия.
Из спортивного зала доносится ритмичная музыка, которая бодрит меня ещё больше. Девочки в разноцветье спортивных одежд похожи на бабочек. Интересно, что будет со всеми нами, скажем, через год? Где, как, что и с кем каждая из нас будет?
— Платова-Платова! Опаздываем! — кричит неутомимая, как динамо-машина, Нинель Ивановна. — С такой дисциплиной мы никуда… Никаких Парижев, никаких Нью-Йорков, никаких Токиев… И раз! И два! И три!..
Энергичная музыка и энергия нашего топ-модельного коллектива заводит и меня: весело прыгаю и задираю ноги до самого до потолка.
Все проблемы уходят в сторону, как никчемные людишки. Все прекрасно, Маша, убеждаю себя, будь сама собой, а, может, даже чуть проще, как того требует оперативная, шучу, обстановка и мои боевые товарищи. Я должна сыграть роль приманки? Пожалуйста, будет вам всем красивая приманка.
Бухнувшись на собственную красивую «пятую точку» и делая круговые движения ногами, вдруг чувствую чей-то взгляд. Он исходит откуда-то сверху. Что за чертовщина, недоумеваю, глядя на потолок, и замечаю червоточину ока видеокамеры, прикрепленной в верхнем углу зала.
Та-а-ак, говорю себе, значит, мы тут потеем с неким стриптизом под музыку, а некто за нами наблюдает и… выбирает. Самых красивых и спортивных. Теперь понятно, почему я здесь чувствовала себя, как в бане.
Что же делать? Думаю, пока ничего не надо предпринимать. Неумно сражаться с невидимым врагом. Но факт вопиющий: нас, обаятельных дурех, просвечивают, как лучами рентгена. А, просветив, производят тот или иной выбор. Как на элитной конюшне.
И то, что мне предлагается работа в «Русском видео-М», конечно же, не случайно. Наверное, я фотогенична и кинематографична? Это радует, однако возникают вопросы, не имеющие внятного ответа. Пока.
И главный вопрос: цена моего согласия? Какова она? Думаю, скоро мы все узнаем. «Мы» — это группа товарищей, которые хотят понять, какие дела творятся под красивыми вывесками, улыбками, обещаниями и проч.
Итак, я была готова на подвиги — морально. Сделай лицо провинциалочки — и вперед, Маша! Никаких, черт подери, сомнений. Надеюсь, потоки грязи не погребут тебя на дне посудины под названием Жизнь?
После окончания занятий по шейпингу обнаруживаю в раздевалке, что мой мобильный телефончик украден. Вот он был в рюкзачке — вот его нет. Интересно, кто это сделал? Случайный любитель связи или некий профессионал, осведомленный о секретах тайных взаимоотношений между абонементом и службой безопасности. На кого грешить? Вот этого никто из нас не учел. Проклятие! Как можно жить и работать в таких криминальных условиях?
— Маша, этого не может быть, вах-вах, — расстроился Хосе, узнав о моей новой проблеме. — У нас работают хорошие люди. Может, ты забыла телефон дома, вах?
— Я ничего не забываю, — и напомнила, что день назад была утянута моя одежда.
— А, может, это твой воздыхатель — тайный, вах? — с надеждой поинтересовался арт-директор. — Встречаются всякие, полоумные такие, повертел пальцем у виска.
После его слов я насторожилась. Совсем позабыла о «поклоннике». А если он имеет такую возможность, как свободно ходить по Центру моды, играя в свои дурацкие «любовные» игрища?
Наш разговор происходил на ходу — мы с Хосе перемещались по коридору, направляясь в кабинет господина Соловейчика, который с нетерпением ждал меня, как утверждал мой нервничающий и озабоченный спутник.
— Всех хороших моделей переманивает, Веня, — сокрушался Хосе. Нехороший человек, вах.
— А ведь говорили, что здесь работают только хорошие люди, вах?
— Маша, у нас живой коллектив. Мода — это человек, вах. Со своими достоинствами и недостатками, — идет и ведет такие разумные речи арт-директор. — Мой бесплатный совет: держи с Соловейчиком ушки на макушке, вах.
— Тогда зачем меня к нему ведешь, добрый человек, вах? — смеюсь я.
— Вах! Я добрый, но маленький по рангу, — признается Хосе и просит, чтобы я не травила ему душу. — Я хочу в Париж, Маша, вах. И я уеду в Париж, чтобы там умереть, вах!
— Все хотят в Париж, — уточняю я, — чтобы там жить.
Эх, Париж-Париж! Оказаться бы под холщовым разноцветным зонтом китайского ресторанчика, что рядом с бульваром Клэбер, где цветут каштаны. Посидеть в тенечке, отхлебнуть обжигающего кофе, да глазеть по сторонам на праздный и праздничный мир.
Не знаю, почему мне пригрезился этот парижский уголок, где я никогда не бывала, но увидела его воочию. И даже почувствовала запах кофе!..
Впрочем, запах кофе распространялся из просторного кабинета господина Соловейчика, окна которого выходили на шумный проспект. Кофе кушали двое сам хозяин кабинета и его гость, похожий на режиссера кино. Им он, кстати, и оказался: толстоватый пузан в кожаном пиджаке и потертых джинсах. Лицо мастера белого экрана было жирновато и с маленькой челюстью, какие встречаются у людей с большими комплексами, не верящим в себя и свое дело.
Мое явление нарушило конфиденциальность встречи. Хозяином кабинета режиссер был представлен: Попов Владислав Владиславович.
— Можно Владик, — разрешил с великодушием непризнанного гения. Наслышан о вас Мария, наслышан. Мы, «Русское видео-М», готовы с вами сотрудничать…
— А я ещё не готова, — остановила красноречивого господина. — Я звонила маме, — врала на честном глазу, — мама беспокоится.
— О, Господи! — всплеснул руками «Владик». — Вы можете мне верить, как своей маме. Я сам, как мама, — зарапортовался, — для многих актрис.
— Владислав Владиславович, — решил наконец вмешаться Вепрь, — ты не увлекайся. Ты натура известная, художественная. А Маша девушка конкретная, современная… Кстати, Машенька, пожалуйста, кофе, булочки…
— Да, спасибо, — потянулась к чашке. И булочке.
Режиссер же выразительно вздохнул, мол, с кем ему приходится делать кино, и заявил, что у него есть проект картины под названием «Русские топ-модели». Главная задача — показать, что наши российские модели во многом превосходят зарубежные, и красотой души, и красотой телом. Этот фильм своего рода реклама красоты великой России. Мир должен увидеть настоящую красу нашей страны.
И чем больше режиссер Попов заливался соловьем, модельер Соловейчик больше скучнел. Видимо, ему не нравилось красноречие товарища и друга. Почему? Не потому, что Владислав Владиславович говорит неправду? И эта ложь нашему дорогому Вениамину Леонидовичу известна?
— А нельзя ли посмотреть ваш фильм? — вопросила я. — Хотя бы один, чтобы…
— Маша! Мои работы всем известны, — воскликнул господин Попов. «Стерва», «Папарацци», «Красная орхидея», понимаешь. Веня не даст соврать…
— Да уж, — только и вымолвил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Заглядываю в салон — «добрый молодец» дрыхнет без задних ног. Но с серьезным ликом небритого непримиримого бойца.
Ах ты, лапочка моя, умиляюсь и пальчиком стучу по стеклу.
Алекс открывает глаза, сурово глядит на того, кто его посмел потревожить.
— Привет, мой свет, — открывает дверцу. — Садись, «Маруся», покатаемся.
Я удивляюсь: он здесь провел всю ночь? Почему?
— Бензин кончился, — и хрустит ключом зажигания. — А теперь есть — за ночь накапало.
Я смеюсь и выражаю надежду, что дежурил Алекс не по причине оперативной необходимости?
— Вся наша жизнь требует оперативного вмешательства, Маша, — отвечает и сообщает, что навел справки по «Русскому видео-М». — Лукавая контора. Занимается рекламной кинопродукцией…
— Кинопродукцией? Какой такой?..
— Кино про любовь. В чем мама родила.
— Не может быть? — не верю.
— Почему не может быть? После наркотиков и продажи оружия идет проституция и порнография. Бизнес, Мария.
Я все равно не верю: неужели весь модельный бизнес лишь ширма?.. И осекаюсь — в памяти мелькает последнее кошмарное видение, когда мое я находилось в некой страшной клетке, куда маньяк затащил полумертвое девичье тело, так похожее на мое…
Истолковав мою заминку по-своему, Стахов объясняет, что, видимо, существует некая группа оборотистых господ, заколачивающих монеты не только на пустых показах одежды, но и на более серьезных мероприятиях, как-то наркотики, проституция, порнография.
— И что делать?
— Жить, — ответил охотник на людей. — В предлагаемых условиях. И действовать.
— Действовать?
— Ты действуешь, как договорились вчера.
— А как мы договорились? — искренне забыла.
— Маша, — с укоризной проговорил Алекс. — Ты должна играть простушку. У тебя роль доверчивой жертвы.
— Жертвы? — вздрогнула.
— Что-то не так, Мария?
— Не знаю, — поежилась. — Такое впечатление, что ко мне липнет всякая грязь.
— Если я тоже грязь, — рассмеялся менхантер, — то лечебная. — И попросил, чтобы я рассказала о своих страхах и подозрениях касательно сумасшедшего «поклонника».
Врагов у меня нет, утверждаю. Откуда явился в мою жизнь этот психопат не знаю. И знать не хочу. Может быть, реализовался из моих детских кошмаров. Например, в «садике» нас ежемесячно проверял врач, мы его боялись, и однажды мне привиделся кошмар, в котором этот дядечка в медицинском халате хотел отрубить мне пальцы на руках и ногах. Или ужас с учителем химии, любителем растворять в кислоте непослушных учениц, предварительно расчленив их на удобные кусочки.
Выслушав мои душевные откровения, охотник на людей издал нечленораздельное мычание, мол, всякое видал, но такие сложные психические завихрения? И у кого? У такой миленькой простушки?
— Подобное на яву происходило?
— Слава Богу, нет.
— А Евгения говорила о каком-то скандале, — напоминает, — на море?
— Там я не жертва, а — наоборот, — и коротко рассказываю о конфликте между приморской девочкой и приезжим столичным донжуаном.
Выслушав меня, Стахов неоригинально заключает, что истоки сегодняшних моих проблем могут заключаться в давнем происшествии.
— Не думаю, — сомневаюсь.
— Почему же, — не соглашается менхантер. — Месть за позор.
— Он же инвалид. И голос по телефону не его.
— Друзья, родственники… Ты не знаешь людей, Маша.
— Да, знаю я их, — искренне убеждаю в обратном. — Люди, как люди. Только квартирный вопрос их испортил, — вспоминаю классику. — В нашей истории не может быть все так просто. Это я чувствую. И потом: что мешает нам найти этого Арнольда?
— Умная девочка, — смеется Алекс. — Ничего не мешает: человек не иголка в стогу сена, — и задает несколько уточняющих вопросов, касающихся времени отдыха вышеупомянутого гражданина.
Я понимаю, что охотник на людей, действительно, решил прихватить за шиворот пострадавшего от меня и злосчастного шулера по жизни, и повторяю: это маловероятно, не способен Арнольд участвовать в страшилках, для этого нужно обладать хотя бы твердостью характера или необыкновенной вредностью, или недужить некой фанатичной идеей.
— Разберемся, — говорит на это Стахов. — Не люблю идиотов.
— А кто их любит, — смеюсь я. И вспоминаю о господине Шопине. По ассоциации, наверное. — А как наше высокопоставленное идиото?
— Как-как?
Я поясняю, и мой спутник качает головой: попадись под критику такой дерзкой и резкой. Я же интересуюсь: будем ли дальше работать по «Шурику» не пора ли тому показать место, где раки зимуют.
— А где они зимуют?
— На урановых рудниках.
— О, Боги! — всплескивает руками за рулем Стахов. — Маша, прекрати! Я сам тебя уже боюсь.
— Меня не надо бояться, — веселюсь. — Меня надо любить. Но на расстоянии.
— Извини, я не могу сейчас отбежать, — смеется Алекс и утверждает, что работа по г-ну Шопину продолжается. — Не волнуйся, родная, без тебя мы, как без рук.
— Спасибо за доверие, господа!
— Да, пожалуйста!
На этом наше утреннее путешествие по столице заканчивается — джип тормозит у Центра моды. Скептически глянув на здание из стекла и бетона, Стахов делает неожиданный для меня вывод: вот она, кузница российского порока. Я возмущаюсь: ничего подобного, в каждом деле встречаются дураки и подлецы; по ним судить всех?
— Ты полна иллюзий, — говорит Алекс. — Будь аккуратна.
— Я аккуратная девочка, — отряхиваю джинсики.
— Я не про это.
— Про что?
— О твоей встрече с господином Соловейчиком…
— И что?
— Не забудь, что твоя роль — роль жертвы. Наивной дурочки. Ты меня понимаешь?
— Дяденька, я — дурочка, — говорю писклявым голоском и «собираю» глаза на переносице. — Мы не местные, дайте на хлебушек.
— Мария, — укоризненно говорит мой боевой товарищ. — А ведь нас слушают на «Лубянке».
— ?!
— Будут слушать, — уточняет.
— А ты противный, — и выбираюсь из автомобиля. — Буду такой, какая есть, — показываю язык охотнику на людей. — Вот так вот! — И вильнув тем, чем виляют в подобных случаях, независимой походкой удаляюсь в обитель, как считают некоторые граждане, порока.
Ну и пусть — порока! Сточные воды все равно не могут загрязнить море!
Встретив в коридоре нашего блистательного арт-директора Хосе узнаю: меня уже спрашивал господин Соловейчик, вах! Прекрасно! Может, «обрадовать» его новостью о гибели бывшей манекенщицы Беллы. И посмотреть на выражение лица ловчилы от моды. Хотя, какое может быть выражение у того, кто ладит свою копейку на чужих и доверчивых, как дети, судьбах? К сожалению, не могу идти на такую провокацию. Я должна играть роль провинциалочки, готовой ради карьеры топ-модели на все.
Впрочем, выполняя задание «Лубянки» в лице товарища Стахова, не тороплюсь искать Вепря, то бишь Вениамина Леонидовича, я занята: шейпинг, потом «подиумный шаг», затем — занятия по психологии.
Дело прежде всего, а тело, как бы пошутил мужественный охотник на людей, чуть позже. Ощущение, что я надежно защищена, как город крепостью, не покидает меня, и придает мне силы и некий кураж. Ах, мода-мода! Ах, Армани, Молинари, Биаджотти, Ферре и примкнувшие к ним отечественные кроликовы, юдашманы и прочие труженики нитки и иглы! Вы, черт возьми, ещё не знаете, с кем связались!
Вперед-вперед! Не хочу находиться в душной душистой толпе, где тебя давят, точно вишню для счастливого варенья. Не хочу и не буду! Лучше рисковать и верить в удачу, чем жить с каждодневным ощущением серости быта и бесконечного краха собственного бытия.
Из спортивного зала доносится ритмичная музыка, которая бодрит меня ещё больше. Девочки в разноцветье спортивных одежд похожи на бабочек. Интересно, что будет со всеми нами, скажем, через год? Где, как, что и с кем каждая из нас будет?
— Платова-Платова! Опаздываем! — кричит неутомимая, как динамо-машина, Нинель Ивановна. — С такой дисциплиной мы никуда… Никаких Парижев, никаких Нью-Йорков, никаких Токиев… И раз! И два! И три!..
Энергичная музыка и энергия нашего топ-модельного коллектива заводит и меня: весело прыгаю и задираю ноги до самого до потолка.
Все проблемы уходят в сторону, как никчемные людишки. Все прекрасно, Маша, убеждаю себя, будь сама собой, а, может, даже чуть проще, как того требует оперативная, шучу, обстановка и мои боевые товарищи. Я должна сыграть роль приманки? Пожалуйста, будет вам всем красивая приманка.
Бухнувшись на собственную красивую «пятую точку» и делая круговые движения ногами, вдруг чувствую чей-то взгляд. Он исходит откуда-то сверху. Что за чертовщина, недоумеваю, глядя на потолок, и замечаю червоточину ока видеокамеры, прикрепленной в верхнем углу зала.
Та-а-ак, говорю себе, значит, мы тут потеем с неким стриптизом под музыку, а некто за нами наблюдает и… выбирает. Самых красивых и спортивных. Теперь понятно, почему я здесь чувствовала себя, как в бане.
Что же делать? Думаю, пока ничего не надо предпринимать. Неумно сражаться с невидимым врагом. Но факт вопиющий: нас, обаятельных дурех, просвечивают, как лучами рентгена. А, просветив, производят тот или иной выбор. Как на элитной конюшне.
И то, что мне предлагается работа в «Русском видео-М», конечно же, не случайно. Наверное, я фотогенична и кинематографична? Это радует, однако возникают вопросы, не имеющие внятного ответа. Пока.
И главный вопрос: цена моего согласия? Какова она? Думаю, скоро мы все узнаем. «Мы» — это группа товарищей, которые хотят понять, какие дела творятся под красивыми вывесками, улыбками, обещаниями и проч.
Итак, я была готова на подвиги — морально. Сделай лицо провинциалочки — и вперед, Маша! Никаких, черт подери, сомнений. Надеюсь, потоки грязи не погребут тебя на дне посудины под названием Жизнь?
После окончания занятий по шейпингу обнаруживаю в раздевалке, что мой мобильный телефончик украден. Вот он был в рюкзачке — вот его нет. Интересно, кто это сделал? Случайный любитель связи или некий профессионал, осведомленный о секретах тайных взаимоотношений между абонементом и службой безопасности. На кого грешить? Вот этого никто из нас не учел. Проклятие! Как можно жить и работать в таких криминальных условиях?
— Маша, этого не может быть, вах-вах, — расстроился Хосе, узнав о моей новой проблеме. — У нас работают хорошие люди. Может, ты забыла телефон дома, вах?
— Я ничего не забываю, — и напомнила, что день назад была утянута моя одежда.
— А, может, это твой воздыхатель — тайный, вах? — с надеждой поинтересовался арт-директор. — Встречаются всякие, полоумные такие, повертел пальцем у виска.
После его слов я насторожилась. Совсем позабыла о «поклоннике». А если он имеет такую возможность, как свободно ходить по Центру моды, играя в свои дурацкие «любовные» игрища?
Наш разговор происходил на ходу — мы с Хосе перемещались по коридору, направляясь в кабинет господина Соловейчика, который с нетерпением ждал меня, как утверждал мой нервничающий и озабоченный спутник.
— Всех хороших моделей переманивает, Веня, — сокрушался Хосе. Нехороший человек, вах.
— А ведь говорили, что здесь работают только хорошие люди, вах?
— Маша, у нас живой коллектив. Мода — это человек, вах. Со своими достоинствами и недостатками, — идет и ведет такие разумные речи арт-директор. — Мой бесплатный совет: держи с Соловейчиком ушки на макушке, вах.
— Тогда зачем меня к нему ведешь, добрый человек, вах? — смеюсь я.
— Вах! Я добрый, но маленький по рангу, — признается Хосе и просит, чтобы я не травила ему душу. — Я хочу в Париж, Маша, вах. И я уеду в Париж, чтобы там умереть, вах!
— Все хотят в Париж, — уточняю я, — чтобы там жить.
Эх, Париж-Париж! Оказаться бы под холщовым разноцветным зонтом китайского ресторанчика, что рядом с бульваром Клэбер, где цветут каштаны. Посидеть в тенечке, отхлебнуть обжигающего кофе, да глазеть по сторонам на праздный и праздничный мир.
Не знаю, почему мне пригрезился этот парижский уголок, где я никогда не бывала, но увидела его воочию. И даже почувствовала запах кофе!..
Впрочем, запах кофе распространялся из просторного кабинета господина Соловейчика, окна которого выходили на шумный проспект. Кофе кушали двое сам хозяин кабинета и его гость, похожий на режиссера кино. Им он, кстати, и оказался: толстоватый пузан в кожаном пиджаке и потертых джинсах. Лицо мастера белого экрана было жирновато и с маленькой челюстью, какие встречаются у людей с большими комплексами, не верящим в себя и свое дело.
Мое явление нарушило конфиденциальность встречи. Хозяином кабинета режиссер был представлен: Попов Владислав Владиславович.
— Можно Владик, — разрешил с великодушием непризнанного гения. Наслышан о вас Мария, наслышан. Мы, «Русское видео-М», готовы с вами сотрудничать…
— А я ещё не готова, — остановила красноречивого господина. — Я звонила маме, — врала на честном глазу, — мама беспокоится.
— О, Господи! — всплеснул руками «Владик». — Вы можете мне верить, как своей маме. Я сам, как мама, — зарапортовался, — для многих актрис.
— Владислав Владиславович, — решил наконец вмешаться Вепрь, — ты не увлекайся. Ты натура известная, художественная. А Маша девушка конкретная, современная… Кстати, Машенька, пожалуйста, кофе, булочки…
— Да, спасибо, — потянулась к чашке. И булочке.
Режиссер же выразительно вздохнул, мол, с кем ему приходится делать кино, и заявил, что у него есть проект картины под названием «Русские топ-модели». Главная задача — показать, что наши российские модели во многом превосходят зарубежные, и красотой души, и красотой телом. Этот фильм своего рода реклама красоты великой России. Мир должен увидеть настоящую красу нашей страны.
И чем больше режиссер Попов заливался соловьем, модельер Соловейчик больше скучнел. Видимо, ему не нравилось красноречие товарища и друга. Почему? Не потому, что Владислав Владиславович говорит неправду? И эта ложь нашему дорогому Вениамину Леонидовичу известна?
— А нельзя ли посмотреть ваш фильм? — вопросила я. — Хотя бы один, чтобы…
— Маша! Мои работы всем известны, — воскликнул господин Попов. «Стерва», «Папарацци», «Красная орхидея», понимаешь. Веня не даст соврать…
— Да уж, — только и вымолвил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41