– Ничего не поделаешь, – услышал я собственный голос, – что сделано, то сделано.
– Вы могли бы вовремя остановить это, если бы только захотели, – заявил этот призрак совести. – По-моему, вы просто одурачили бедную леди, отняв у нее все самое дорогое, что она имела в жизни, ради сиюминутной выгоды.
«Скажи «мне очень жаль»», – посоветовал пес.
– Тут не о чем жалеть, – сказала миссис Кэдуоллер-Бофорт. Она подошла к стеклянной стене оранжереи и выглянула во двор – лицо ее было озарено светом.
– Последний раз я смотрю отсюда на этот чудесный вид, – произнесла она твердым, внезапно окрепшим голосом. – Ленивые георгины, колышимые ветерком, крик совы. Долины, в которые раньше всего прокрадываются сумерки. – Она закашлялась, видимо стараясь удержаться от слез. – А летней ночью слышны гитары и флейты, странной музыкой наполняется весь лес. Все время слышишь что-то живое.
Пес повернулся к ней с видом римского сенатора, слушающего, как Цезарь объявляет о победе на востоке.
– Разбитые грезы теряют сладость, – заметил он, – в отличие от раскрошенного печенья.
Миссис Кэдуоллер-Бофорт продолжала свой душещипательный монолог:
– Я видела, как здесь возводились и рушились дома, мистер Баркер (вспомнила!), и вот теперь настал мой черед. Конец всего указан уже в самом начале. Поместье это – порождение индустриального века, и сама история, воздвигшая его, станет свидетельницей того, как оно уподобится песчаному берегу, который размывает отлив и вновь намывает прилив.
– Не так уж это неизбежно, – вмешалась одна из пожилых леди, но миссис Кэдуоллер-Бофорт была словно в трансе.
– Свет падает на поля, и ветер гонит рябь по морю, и какое для них может иметь значение, здесь я или нет меня?
– Но здесь ваша история, – подал я голос, – все ваши воспоминания связаны с этими местами. – С чего это я начал ее отговаривать в последнюю минуту, когда уже поздно что-то менять? Трусость тому причиной. Все никак не могу привыкнуть, что я давно уже в рядах мерзавцев.
А значит, я из худших мерзавцев. Если она даже вдруг переменит свое решение, все, чем я смогу помочь, – это разделить с ней слезы. Похоже, я просто сам не отдаю себе отчета в том, что делаю.
– Старость меняет прошлое, мистер Баркер. Оно больше не воспринимается как череда событий, но как… – Ладонь ее пересекла луч, в котором танцевали пылинки. – …Как одна вещь среди других таких же вещей. Это как слово, произнесенное в пещере: оно эхом раскатывается по сводам. Мы еще слышим его, но уже не понимаем. «Мы надеемся на худшее и худшего боимся», как сказал кто-то.
– Звучит очень печально, – заметил я. – Так что же, в таком случае…
– Смысл жизни, мистер Баркер? – Она искоса взглянула на меня. – Чтоб мне лопнуть, если бы я знала! – Миссис Кэдуоллер-Бофорт пожала плечами и погладила юлившую рядом собаку. – Наверное, это любовь. И утрата. Две стороны одной монеты.
Телефон у меня в кармане стал подавать признаки жизни. Я знал, что это наверняка Линдси, спешившая сообщить мне, дошли деньги или еще нет. О чем она еще может говорить в такое время. Какая мне разница, когда все позади. Уже три часа – и ничего не изменишь.
– Мне очень жаль, – вырвалось у меня, когда мы услышали рев заводящихся моторов.
– Вам не о чем жалеть, мистер Баркер, – сказала миссис Кэдуоллер-Бофорт. – Просто мир не то место, где нам лучше всего. И это не ваша ошибка.
Я помог ей сесть ко мне в машину на глазах наблюдавших эту сцену соседок. Отчего-то я все время ждал финального выхода Кота, который приедет на своем «ягуаре» и прикажет всем выметаться отсюда. Но, видимо, это был не его стиль. Ему, как настоящему профессионалу, когда он победил, было достаточно победы. И чувство такта тут было ни при чем, просто он предпочитал тратить время на дела, которые принесут реальную пользу.
Когда я обошел машину, чтобы впустить Пучка на заднее сиденье, рядом на сломанную ветку розового куста села сорока и гаркнула на нас.
– Она говорит, твоя работа, – перевел Пучок с необычно хмурым видом.
– Знаю, – ответил я.
23
ЛЮБИ МЕНЯ СИЛЬНО, А НЕ СВОЮ ПСИНУ
Миссис Кэдуоллер-Бофорт переселилась в приют, точнее, в дом, где о ней позаботятся, а Кот – в поместье, вокруг которого проложил дорогу и понаставил оград и заборов, чтобы воспрепятствовать проникновению на территорию детей, вслед за которыми, как правило, появляются представители закона. Впрочем, в этих краях дети не водились.
Покупку дома для нас я целиком и полностью препоручил Линдси. Естественно, я продал обе наши квартиры через свою контору, но больше не желал иметь с этим ничего общего, безучастно относясь к происходящему.
Мы специально предприняли поездку в Мидлендс, где находится крупнейший в Британии магазин для животных, куда я отсылал заказ на будку с обогревом, которую можно было подсоединить к центральной системе отопления. Это была вещица немаленькая – высотой около шести футов, выше человеческого роста, со множеством уровней, где собака может сама по желанию выбрать, где ей спать.
Мы пытались приобрести такую будку через интернет, но оттуда можно было лишь скачать фото, которые мало что значили для Пучка. Конечно, он был в восторге, когда я красочно и в деталях описал ему, что это такое. Но я решил, будет лучше, если он увидит ее сам.
Он вдохновился идеей, и мы поехали испытывать термоконуру.
– Мне понравился верхний уровень, – подал он голос из будки. – Чувствуешь себя вполне надежно, никто тебя не видит.
– Я знал, что тебе понравится, – откликнулся я. – Значит, там и будешь спать?
– О, нет, – ответил Пучок, – здесь же не останется места для вас. Придется делать пристройку.
– Хорошо, – сказал я, понимая, что предстоит непростой разговор.
– Еще бы такую трубу, как у миссис Кэдуоллер-Бофорт, – сказал он. – Это возможно? Тогда бы я смог высовывать из нее голову и сторожить прямо отсюда.
Потом я старательно увел разговор в сторону. Чтобы пес больше не вспоминал об этом, я купил ему мячик на веревочке. А после того как хомяк, доведенный чуть не до сердечного приступа, прогнал его от своей клетки, мы подтвердили заказ и вернулись домой.
Мы ездили с миссис Кэдуоллер-Бофорт в собачий приют, чтобы сделать пожертвование и определить, на что именно следует потратить деньги с наибольшей пользой для собак, а также узнать, может ли она получить памятный значок как почетный даритель и установят ли они мемориальные доски в память о ее собаках. За 250 000 фунтов (а таков был размер пожертвования) они готовы были переименовать приют в честь миссис Кэдуоллер-Бофорт. Естественно, без упоминания суммы.
При виде того, как благодарны были ей эти люди, мне стало немного легче. Их менеджер по фондам прямо затрепетала от такой суммы и даже попросила на всякий случай у миссис Кэдуоллер-Бофорт удостоверение личности, видимо заподозрив какой-то подвох. Если бы приют получил все причитавшиеся ему 24 миллиона, эта женщина, наверное, свалилась бы замертво.
– Я не переживу этих щенков, – сказала миссис Кэдуоллер-Бофорт, проходя мимо клеток. – Я уже собралась на покой, вы понимаете, мистер Баркер?
Я обратил внимание, что вся живность внимательно прислушивалась к ее сентиментальным излияниям, видимо угадывая в ней «свою».
– Длинный день идет на убыль, – заговорил Пучок, – сладкий манит сон. Вечный вопрос неясно вырисовывается передо мной. Что… – Его глаза углубились в зыбкую даль, и глубокая задумчивость овладела им. – …на завтрак?
Оказывается, жизнь временами может становиться до слез мелодраматичной. Месяца полтора спустя после переезда миссис Кэдуоллер-Бофорт в «приют» я листал местную газету, перебегая глазами от раздела о торговле недвижимостью к спортивному, пока не убедился, что никто из сотрудников не смотрит на меня, после чего перешел к остальным материалам номера.
Время было послеобеденное, но на моем столе нет крошек пирожного, которого мне больше никто не покупал, на эту чистоту было даже больно смотреть. Нет, я, конечно, мог сам купить себе любимое пирожное, но теперь, когда не было Люси, это было вдвойне бессмысленно. Ведь я никогда не просил, чтобы она его покупала, эти знаки внимания смущали меня, и вот теперь, когда я мог купить себе пирожное, не испытывая никакого смущения, я просто не хотел этого делать. Странно.
Знакомые газетные истории о мелком воровстве и всевозможных распродажах скользили перед глазами, не проникая в мозг, пока я не наткнулся на знакомый портрет – миссис Кэдуоллер-Бофорт в траурной рамке. Ее кудрявая головка, похожая на цветную капусту, благородно выделялась на фоне песьих морд.
«Собачья утрата – покровительница дворняжек сорвалась с поводка жизни !» – гласил заголовок, подтверждавший мое мнение, что печатный орган заметно пожелтел после смены издателя.
Еще не дочитав до конца, я почувствовал охватившую меня дрожь. Пучок участливо сел рядом.
– С тобой что-то не в порядке.
Собака, точно градусник, извещает тебя о твоем состоянии, верь, ты ему или не верь – все равно пес окажется прав.
– Да уж, – ответил я. – Миссис Кэдуоллер-Бофорт умерла.
Пес посмотрел на меня озадаченно.
– Умерла? – переспросил он. – Не уверен, что понял. Что значит «мертва»?
Я вслух зачитал первый абзац колонки: «Души не чаявшая в собаках знаменитая суссексская благотворительница аристократка миссис Кэдуоллер-Бофорт скончалась вчера в возрасте 93 лет».
– И как это отразится на наших дальнейших отношениях? – спросил пес.
– Как отразится? Больше мы ее не увидим – вот как отразится. Можешь быть уверен.
Пес озадаченно почесал за ухом.
– Вообще-то, я всегда считал, что умирают только незнакомые люди, – признался он.
– Что это ты имеешь в виду?
– Ну вот, например. Я недавно видел в кустах мертвую лису, которую совершенно не знаю, в отличие от миссис Кэдуоллер-Бофорт, но я понятия не имел, что такое случается с друзьями.
– А что, по-твоему, с ними случается?
Пес щелкнул клыками. Я видел, что он сильно опечален.
– Я никогда не задумывался, – признался он. – Трудный вопрос.
Я стал читать дальше:
– «Наследница рода Кэдуоллер-Бофорт, она жила в фамильном гнезде Чартерстаун близ Дакфилда и лишь за несколько недель до смерти переехала в дом для престарелых, продав родовое имение фирме «Нью Уорлд Энтерпрайз», которая собирается превратить его в роскошный жилой комплекс».
– А ты умрешь? – спросил пес.
– Да, – ответил я. – В один прекрасный день. Вид у Пучка стал точно у моего папы, когда он замечал дырку в новом носке.
«Как же так? Это же хлопок с добавкой синтетики», – с горечью говорил отец, продолжая разглядывать носок, точно ученый, который не в состоянии объяснить совершенно неожиданный результат эксперимента.
– И что же мне тогда делать? – спросил пес, тихо паникуя. – Вы же не сможете открыть мне банку с консервами, если будете холодный и покрытый плесенью, как та лиса?
Новая секретарша, временно принятая на место Люси, выглянула из-за своего компьютера.
– Что это с собакой? – спросила она.
– Не знаю, – отозвался я. – В ближайшее время я не собираюсь таким становиться, а там… Кто знает, что случится к тому времени, – шепнул я на ухо Пучку. – И в любом случае обещаю, что я и оттуда буду присматривать за тобой.
– Оттуда – это откуда?
– Ну, – мотнул я головой в неопределенном направлении, – сам понимаешь.
– А что такое смерть? – продолжал допытываться он. – Когда просто перестаешь двигаться?
Я снова посмотрел на некролог миссис Кэдуоллер-Бофорт.
– Не знаю. Иногда мне кажется, что дело и правда только в этом. Вообще же смерть, как и жизнь, – загадка.
Общаясь с животными, трудно избежать сантиментов. Такова уж суть общения с ними – оно никогда не проходит на равных. Они вызывают в нас чувство умиления, какое иногда пробуждают и дети и женщины, но животные вызывают его постоянно. Пес так трогательно посмотрел на меня, что я закашлялся, чтобы скрыть слезу, навернувшуюся на глаза.
– Загадка, – произнес Пучок. – Почему же вы сдаетесь?
Он поднял лапу, видимо задумавшись.
– Рябь на поверхности океана – это движение, и всякое движение проходит. Жизнь ничего не меняет, она сама есть непрерывное изменение. Это ужасно, что постоянно в космосе одно лишь неизбежное изменение.
– Хочешь заварного крема? – спросила секретарша, которая довольно неплохо заменяла Люси.
– Не прочь, – ответил пес, виляя хвостом. Когда она его увела, я смог дочитать некролог.
Миссис Кэдуоллер-Бофорт, оказывается, давно была связана с суссексским клубом собаководства и вплоть до конца 80-х была знаменитой заводчицей. Она разводила колли, что не мешало ей организовывать и проводить выставки метисов и полукровок. В последние годы ее здоровье ухудшилось, и она уже не могла держать собак, но вплоть до самой кончины регулярно становилась членом жюри на местных выставках собак.
Рядом с некрологом было помещено еще несколько отзывов о покойной местных кинологов и заводчиков. И на этом все. Зазвонил телефон, и я подумал, что следовало бы прочитать и отзывы.
Я снял трубку. Это была Линдси.
Когда в октябре мы заключили сделку, то договорились, что въедем в первый дом, который сдадут «под ключ», чтобы продемонстрировать потенциальным покупателям других домов прелести нового, благоустроенного Чартерстауна. Кот был готов скинуть еще 25 тысяч с цены за дом, если мы согласимся, чтобы он в течение первого года являлся открытым для посетителей демонстрационным макетом. Излишне говорить, что за это предложение немедленно ухватилась Линдси, особенно после того, как один из членов «Бумажного Сообщества», автомобильный дилер, продал ей по бросовой цене демонстрационную модель лендровера «Дискавери» из своего салона, так что недостроенные дороги к дому теперь были ей не страшны. Линдси пообещала, что будет дотаскивать меня вместе с моей старенькой «ауди» до главных ворот, откуда начиналась нормальная дорога, хотя, думаю, я бы лучше вложился в новую пару резиновых сапог и доходил до них пешком, заодно выгуливая собаку.
Я пытался примирить Линдси с Пучком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52