– Хоронить тебя не придется.
Он положил лапу на мою руку.
– Вспоминайте обо мне, когда услышите, как ветер шелестит в кронах деревьев, – глаза его затуманились слезой. – Я уже слабею.
Я выдернул палку из травы.
– Проклятая дубина! – И отшвырнул ее с глаз долой.
– Сейчас принесу! – вскинулся Пучок, немедленно пускаясь за «беглянкой».
– Ты же ранен, – напомнил я ему по возвращении.
– Ну и что? – пожал он плечами. – Это же мой долг.
– Так. Только больше не надо таких выкрутасов, в будущем.
– Выкрутасы? – пес подскочил и чуть не сбил меня с ног. – Где они? Я с ними расправлюсь!
На этом наш серьезный разговор с Люси был закончен. Остальную часть дня мы провели, шатаясь по лесу с единственной целью – отдохнуть и развлечься. Мы болтали обо всяких пустяках – о нудных людях, которых показывали по телевизору, о нудных политиках, о нудных клиентах, приходивших в контору.
К вечеру мы забрались на пару часов в паб у реки.
Я смахнул псу остатки чипсов, рассыпанных по скамейке, пока Люси стояла у берега, наблюдая за утками.
– Ты проглатываешь еду, даже не успев распробовать, – сказал я, смотря, как пес уничтожает чипсы.
– Я распробовал. Лучше всего такие чипсы сочетаются с имбирным пудингом.
– Откуда ты знаешь, что такое имбирный пудинг?
– Ну вы же угощали меня в прошлый четверг! – напомнил он мне таким тоном, словно опасался за мое душевное здоровье.
– Так это уже неделю назад!
– Да, но с тех пор я наслаждаюсь им ежедневно, – сказал пес. – Им все еще пахнет из мусорного ведра, и я чувствую его в запахе пота на моих лапах. Но кроме того, существует же еще идея пудинга, его душа. Так что, однажды попробовав кусочек чего-нибудь, сохраняешь это при себе навсегда.
– Стало быть, попробовав кусочек пудинга шесть дней назад, ты наслаждаешься им до сих пор? – Я и угостил-то его тонким ломтиком.
– А как же, – оживленно закивал он. – Разве у людей не так?
– Нет. Я просто ем и все.
– О-о, – покрутил головой пес, видимо в глубине души смущенный таким пренебрежительным отношением к пище. – Вам стоит добавлять к еде какие-нибудь приправы.
Интересно, подумалось мне. Ведь внешне все выглядит как раз наоборот – собаки заглатывают еду, а люди, напротив, смакуют, устраивают из этого целый культ. Но вот, оказывается, собаки куда большие гурманы, поскольку неделями способны наслаждаться вкусом продукта, который им случилось отведать.
Над рекой медленно сгущались сумерки, высокие деревья молитвенно тянули ветви навстречу последним солнечным лучам. Это было нечто такое, чего я раньше никогда не замечал. Обычно я видел, что становится темно, не более. Я не замечал этих радующих глаз, чарующих оттенков перехода из одного состояния в другое. Мой мир, можно сказать, был по преимуществу черно-белым, каким считают зрение животных, собак например. Где-то мне доводилось читать, что собаки и кошки видят мир черно-белым. Или, может быть, это все-таки не так?
– Обними меня, – вдруг попросил Пучок.
Я исполнил его пожелание. Люси стояла неподалеку, и мне захотелось обнять ее тоже – благо вторая рука оставалась свободной. Но я знал, что не смогу этого сделать. Новые отношения завязываются обманчиво просто лишь потому, что еще не было времени, чтобы усложнить их и запутать. Год-другой – и в них наступает такая путаница, что нелегко понять, что вообще происходит.
– Ты только посмотри, какая вода, – попытался я привлечь внимание пса к этому прекрасному виду. – Как она освещена закатом.
Люси, услышав мои слова, обернулась.
– Вы любите поэзию? – спросила она.
– Да, конечно, – отозвался я.
– А читали «Заставу» Теда Хьюза?
– Только самое начало.
– Ужасно, не правда ли? Просто жуть!!!
– Да, – ответил я, заглядывая ей в глаза. – В самом деле, отвратительно.
Остаток летнего дня запутался в кронах деревьев, медленно и неотвратимо стекая за горизонт. В такой вечер не может быть ничего романтичнее, чем разговаривать с девушкой о поэзии на скамейке возле реки. Какое счастье.
Тут я понял, что влюбляюсь не то в собаку, не то в Люси, такое на меня напало лирическое настроение. Полюбить кого-нибудь – значит измениться, стать другим, это похоже на соединение кислорода с водородом, когда в результате получается совершенно новое вещество – вода. И я стал чувствовать, что здесь, сейчас, рядом с Пучком и Люси, превращаюсь в нечто новое, причем едва успевая постичь, как это происходит.
– Едем сегодня к Линдси? – поинтересовался пес, пока мы дожидались Люси, которая понесла тарелки в паб.
– Вряд ли. Что мы там забыли? В этом месяце я ей не по вкусу, не тот аромат.
Пес (или мне это всего лишь показалось?) облегченно вздохнул.
– Что такое аромат месяца? – неожиданно полюбопытствовал он. – Я бы хотел это попробовать.
– Это просто выражение. Я хотел сказать, что она несчастлива со мной.
Пес снова озадаченно свел брови.
– А что такое месяц?
– Время года.
– Первый вкусный запах, запавший мне в душу, – это аромат мороженого, подмоченного дождем, – признался он. – И еще я помню, все дети тогда нервничали.
– Отчего?
– Не знаю, но они явно нервничали. И солнце иногда светило.
Наверное, это было лето. А дети нервничали из-за июньских экзаменов, и солнце появлялось время от времени, потому что было только начало лета.
Я попытался выжать из Пучка еще какие-нибудь воспоминания, но, похоже, больше в голове у него не удержалось ничего. То есть трудно было определить, сколько таких «лет» он провел на этой земле. Судя по всему, ему было года четыре. Так сказал ветеринар. Для бездомной собаки он был слишком упитан, хотя из обрывков его воспоминаний следовало, что он-таки был бродячим псом.
– И что за запах у этого месяца? – спросил я. Был август.
– Пота и крема для загара, осы в сандвиче и тонких газет. Еще запах кожи на головке крикетной биты.
– Не хочешь ли ты поправиться и сказать – звук кожи?
– Однажды я по ошибке забрел в крикетную кладовую, – сказал пес, осторожно заполняя прореху в памяти. Видимо, его застали в кладовке и угостили крикетной битой.
И все же этот месяц мог иметь запах решимости. Мне предстояло принять решение.
Оставалось уладить дело с Котом, продать Чартерстаун, и мы будем снова чисты и свободны, готовы к новому будущему. Когда мы вместе с Люси возвращались к машине, жизнь уже казалась мне намного проще.
Только потом до меня дошло, что я оставил ключи в машине, запасных у меня не было.
– Придется звонить в Королевский автомобильный клуб.
– Думаете? – отозвалась Люси.
Нагнувшись, она подняла с земли кусок проволоки, который кто-то посчитал вполне естественным бросить на автостоянке в этом замечательном уголке природы.
– Ну-ка, – сказала Люси, вставив проволоку между резинкой и стеклом, она покрутила ее – и дверь с хлопком раскрылась.
– Где вы этому научились? – удивился я.
– Да уж, само собой, не на двухлетних курсах, – ответила она. – Ну что, поехали?
11
ЗУД КОШАЧИЙ
Я все еще находился под влиянием этого дня, паркуясь поздним вечером перед «кошачьей колыбелью».
Пучка я оставил ночевать у Люси. Уходя, я услышал за дверью:
– Он морит меня голодом с самого первого дня, как я у него поселился, так что не будете ли вы столь милосердны, чтобы угостить меня куриной грудкой.
К счастью, Люси не понимала собачьего языка.
На парковке у Кота стояло всего несколько машин, некоторые из них я приметил во время своего первого визита. Я не схожу с ума по автомобилям, просто в ожидании посланцев Королевского автомобильного клуба бывает нечем больше заняться, кроме как пялиться на чужие машины.
Здесь был обычный набор «поршей» и «мерседесов», на который наткнешься в любом месте сбора «тугих кошельков». Видимо, мы не многим отличаемся от животных – все наши насущные нужды умещаются в простейший набор: косточка, прогулка, «мерседес», яхта.
Должен заметить, мне было не по себе. Кот намекал на возможность физической расправы с несговорчивым риэлтером, и оттого я решил сразу предупредить его, что все мои близкие, включая нескольких моих личных адвокатов, предупреждены о возможных последствиях нашей встречи и что в сейфе у меня лежит завещание, в котором красочно изложена суть нашего прошлого разговора.
На самом деле об этом знали только пес и Линдси. Даже Люси я не стал посвящать в подробности шантажа.
– О, не беспокойтесь, – утешил меня пес, – это просто облаивание.
– Что значит «облаивание»?
– Очень просто. Когда хотят укусить, об этом не предупреждают. Если же надо просто запугать, тогда начинается «облаивание». Какой же дурак станет предупреждать об укусе – так только упустишь инициативу. Пусть противник узнает об укусе только тогда, когда твои зубы уже вопьются в его ногу.
Интересная мысль. В самом деле, если тебя хотят убрать, об этом не предупреждают. Такой закон действует и в мире человеческих отношений. Ли Харви Освальд не извещал президента Кеннеди открыткой, что он собирается с ним сделать.
И потом, что пользы Коту меня «убирать» – это не сделает его богаче ни на пенни, сделка тем более не состоится.
Я поднялся по ступеням парадного крыльца к порогу кошачьих апартаментов и позвонил. К моему удивлению, открыл дверь сам хозяин.
– Надеюсь, я не напугал вас, мистер Баркер, – сказал он, взмахнув руками, как делают дети, пытаясь напугать.
– Должен сказать, слегка обескуражили.
– Деньги при вас?
Я показал портфель, к которому тут же потянулись его руки.
– Спокойно, – осадил я его. – Портфели не растут на деревьях. Мне эта сумка обошлась в девяносто девять фунтов.
Кот коснулся лба рукой, словно вспомнив, что имеет дело с малахольным, и крикнул в глубину коридора:
– Дженкинс, принесите сумку! – а сам вышел на крыльцо. Он двигался медленно, мягко, контролируя каждое свое движение, как кот, готовый в любой момент броситься в атаку.
– Ну как?
– Что как?
– Вы подумали?
– Да, – ответил я. – Подумал.
– И что?
– Мое решение остается прежним, – сказал я, меняя позицию, чтобы не подпустить Кота слишком близко к себе.
– Сигару? – он вытащил из нагрудного кармана серебряный цилиндр.
Я вспомнил, что ЦРУ некогда пыталось устранить Кастро с помощью детонирующей сигары, но потом решило, что это дурацкая затея, и предпочло обождать, пока табак сам не доконает лидера кубинской революции.
Я принял сигару из его рук, и Кот услужливо поднес зажигалку, дожидаясь, пока я прикурю. Пес бы сейчас не одобрил моего поведения. Котам доверять нельзя. Но сейчас мой друг находился далеко, нас разъединяло десять миль от дома Люси до кошачьей виллы, и я позволил Коту задержать меня у себя в гостях.
– Кстати, сейчас идет игра, если интересуетесь, – намекнул он.
Я понял намек и достал из кармана присланную мне фишку.
– Благодарю, – сказал я. – Не пригодится. Примите.
Странно. Несмотря на то, что я говорил, ноги мои все равно рвались в сторону игорной комнаты. Так бывало, впрочем, всегда.
Но играть мне сейчас нельзя было ни в коем случае, тем более в отсутствие моего четвероногого партнера. Поэтому я решил, во что бы то ни стало, удержаться и не дать Коту в очередной раз сбить меня с толку.
Тогда я еще не осознал, какой громадный шаг вперед я произвел в этот вечер, насколько продвинулся. Не думаю, что лет десять назад я был способен осознать роковые последствия игры. Когда я говорю «осознать», я имею в виду, что всегда знал, что они существуют, эти роковые последствия, но никогда не вспоминал о них, собираясь сесть за игорный стол, и мог только чуять аромат молочно-кисельных заветных берегов.
Кот осклабился:
– Впрочем, я это так, почти что в шутку. Там сейчас идет игра по-крупному, большая игра, на большие деньги.
Я приметил на парковке «Макларен Ф-1» – двести тысяч фунтов, гарантировано, что будет исцарапан, если оставить без присмотра.
– Деньги будете считать? А то мне пора. – Не хотелось задерживаться у Кота, он был мне неприятен.
Он взял протянутую фишку и произнес:
– Забавно, здесь это – пятьсот фунтов, а там, – он показал за ворота, – ноль. Люди сами определяют ценность вещей.
Он слегка сбил меня с толку своими философскими рассуждениями. То ли он старательно рядился сегодня в овечью шкуру, то ли роль злого босса, которую он обычно исполнял, была ему не по нутру и на самом деле он был склонен метать бисер перед свиньями, чтобы потом разочарованно наблюдать, как они им давятся.
– Ну, так как? – напомнил я ему о своем существовании.
– А я вас раскусил. – Он игриво ткнул пальцем в мою сторону. – Я понял, что вы за человек. Вы хотите прожить жизнь, совершая только правильные поступки.
– Да, – ответил я. – Хочу.
– Ну что ж, а ведь так называемая «правильность» поступка не всегда очевидна, не так ли? Террористы тоже считают, что совершают единственно верный и правильный поступок.
– Вот уж не усматриваю в своих действиях терроризма. Скорее это вы пытались терроризировать меня.
Кот посмотрел на меня как-то загадочно.
– Вы напрасно заступаетесь за эту старую летучую мышь, – сказал он. – У нее денег не меньше, чем сумасбродства. Собаки получат изрядную сумму, а у вас будет золотое будущее. Так в чем проблема?!
Это была тактика Линдси.
– Это ее дело – решать, на что будут потрачены ее деньги.
– Доверенные лица благотворительных обществ получат новые машины, будут ездить в инспекционные туры по собачьим приютам на юге Франции, повысят себе зарплату. Собаки со слугами станут в «роллс-ройсах» выезжать на пикники, обзаведутся домиками в деревне, да?
– Мне-то какое дело?
– Такое, – зловеще прошипел Кот, – что, если вы не потратите деньги на себя, их потратит на себя кто-нибудь другой. – Он тревожно оглянулся по сторонам, как будто этот самый кто-то уже подкрался к нам и мог подслушать, о чем мы говорим. – Так что если вы не заполучите ее денег, их перехватит другой подонок.
– Что значит «другой подонок»? Я не считаю себя подонком, во всяком случае, в данной ситуации.
– Значит, вас вполне устраивает торчать в своей затхлой конторе? Пока собачьи благотворители будут спокойно проматывать деньги, которые уплыли у вас из-под носа, а у вас не хватило духу завладеть ими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52