Ведь мы моемся, острим, наряжаемся и зарабатываем деньги только ради секса. Без него нет самоуважения, и нет смысла вести себя так, будто оно у вас есть.
Я начал неловко стаскивать с Полы юбку, чувствуя себя подростком, под страхом сурового наказания убирающим комнату.
Мы еще раз поцеловались; губы у нее были солеными, с каким-то странным привкусом. Наверное, даже если глаза и уши скажут вам, что вы друг другу подходите, остальные органы чувств безошибочно дадут знать, если это не так. С Полой все могло бы получиться, но ее запах и вкус очень меня расхолаживали. Они не были неприятны, но если аромат духов и сигарет Элис хотелось собрать в склянку и взять с собой, запах Полы отпугивал меня, хотя другим, должно быть, он понравился бы. Самое точное объяснение, которое я могу подобрать, – корица. Многие любят, как пахнет корица, а я терпеть не могу.
Только не подумайте, будто я хочу оклеветать Полу. Она чудесная девушка, и на физиологическом уровне я вполне получал удовольствие от того, чем занимался, хотя носом старался не дышать. Для меня нормально подобное состояние во время близости, как, впрочем, и для огромного большинства мужчин. Всегда есть какая-нибудь мелочь, с которой приходится мириться: прыщи на спине, шумное дыхание, неопрятность, излишняя развязность, странное телосложение, внешняя некрасивость… Знаю, я сейчас говорю, как Джерард, но, поверьте, все это совершенно меня не задевало, пока я не встретил Элис.
Прежде я без проблем спал с некрасивыми девушками: им просто приходилось стараться чуть больше, чем красивым, дабы оправдать мой интерес к ним. С появлением Элис это стало невозможно. Я прошел долгий путь от нервной дрожи перед свиданием до чтения заглавий на корешках стоящих на полках книг, чтобы не заснуть во время секса. С Элис я забывал обо всем, с ней время останавливалось. Один миг совершенного блаженства затмил для меня, как и для Джерарда, все остальные. Но, в отличие от Джерарда, я верил в его повторение. Я снова мысленно отметил, что пора написать Эмили. Вот только трудно отмечать что-либо мысленно, если мысли путаются от избытка пива, и наутро уже не разберешь, что отмечал.
– Ты не будешь потом жалеть? – спросил я, отстраняясь. Хорошо бы она ответила: «Да, лучше давай оденемся и забудем. Ну, пока, звони».
– Нет, – нежно глядя на меня, ответила она.
– Молодец.
Мне хотелось бежать от нее со всех ног. Я мог бы, конечно, соврать ради приличия, чтобы показаться вам лучше, чем я есть, но не буду. Я умею очень ловко подменять недовольство собой злостью на других и, разумеется, страшно разозлился на Полу. Не за то, что соблазнила меня, – я мог бы уйти в любое время, – а за то, что поставила под угрозу лучший роман моей жизни. За то, что оказалась рядом. Она подбила меня изменить Элис и, что еще хуже, себе самому. Я не мог поверить собственной глупости, но эта глупость в человеческом обличье лежала подо мной, трепеща от нетерпения.
– Сейчас достану презерватив, – сказала моя глупость, и я вяло согласился.
Во время полового акта – только этим антисептическим, медицинским термином могу я обозначить произошедшее – меня не покидало ощущение, будто я кого-то насилую, причем не Полу.
14
В ЛЮБВИ И НА ВОЙНЕ
Около семи утра я ушел, сказав, что перед работой надо еще успеть домой переодеться. Хотелось позвонить Элис и убедиться, что жизнь моя пока что не летит под откос, но было слишком рано.
Услышать ее голос, успокоиться ее неведением, проверить себя – хорошо ли умею лгать. Я спустился в метро – к счастью, от жалких многоэтажек Ноттинг-Хилла, где живет Пола, до станции недалеко – и, мучимый похмельем, сел в поезд до Фулхэма. Глаза жгло, будто в них насыпали песку, в ноздрях все еще стоял запах Полы, и мне казалось, что даже мой пот пахнет каким-то антисептиком. Пришлось подняться наверх на остановку раньше, в Вест-Бромптоне, чтобы не испачкать вагон. Меня стошнило, я сел на скамеечку, вдыхая свежесть летнего утра. Во рту страшно пересохло, адски хотелось пить. Было только полвосьмого, но я все же решил позвонить Элис с мобильного телефона, чтобы проверить, смогла ли она каким-нибудь необъяснимым образом, например, с помощью телепатии, узнать о моей неверности. Телефон у меня был пижонский, с речевым набором. На имя Элис я его уже запрограммировал, и с третьей попытки он набрал ее номер. После пяти долгих гудков трубку взял Джерард. В других обстоятельствах я бы предположил, что по ошибке позвонил к себе домой, но на дисплее мобильника весело мигало имя Элис и ее же телефон.
– Джерард, ты, что ли? – спросил я.
– Да, Гарри, я. Прежде всего: могу я попросить тебя никогда больше не набирать этот номер? Элис теперь моя. Все схвачено.
Шестеренки в моем мозгу бешено вертелись, но, видно, цепная передача, соединявшая их с языком, как-то нарушилась. Я просто не знал, что сказать, и не мог даже определить, слышу ли эхо в трубке или мой собственный голос повторяет:
– Все схвачено?
– Да, ей нужен я, а не ты. Извини.
– С чего ты так решил?
– Этой ночью я… – в трубке что-то грохнуло, – спал с нею.
Конец фразы он прошипел еле слышным шепотом, каким, должно быть, переговариваются воры-виртуозы, пробираясь мимо спящих охранников.
– Элис дома? – спокойно спросил я.
Связь прервалась. Я нажал кнопку повторного набора и завопил в микрофон: «Элис, Элис, Элис». «Абонент недоступен», – высветилось на дисплее, и я вздрогнул, точно ужаленный: неужели это он обо мне и Элис?
Хотелось немедленно бежать туда, но я знал, что так можно все испортить.
Охолони, велел я себе, роняя трубку на платформу.
План привести себя в порядок и поспать по возвращении домой подлежал пересмотру. Я подобрал телефон, который, по счастью, работал, и поехал в Фулхэм.
По платформе к выходу в город текли плотным потоком труженики, чудом вырвавшиеся из вагонной давки. В толпе мелькали клетчатые пиджаки, розовые сорочки банковских служащих, лица и газеты, запонки, элегантные юбки и грубые башмаки жителей пригорода, едущих на работу в центр; все были свежи, надушены, не маялись похмельем. На станцию входили новые ряды сознательных граждан, бодрых и готовых штурмовать вагоны. К концу поездки вид у них будет как после схватки с медведем. Я почувствовал, что у меня все это позади, и мне стало несколько лучше. Дружбе с Джерардом конец, средства на переезд есть, твердое намерение сменить квартиру – тоже. Перед глазами возникла картина: вот я уезжаю от начинающих актрисулек и полуизвестных непризнанных гениев Фулхэма туда, где мне будет хорошо. Может, в Брикстон? Или Хэкни, тоже неплохо. Ночные клубы против теннисных, дворняги против лабрадоров, круглосуточные кафе против средиземноморской кухни, добро против зла.
Дома меня ждала маленькая радость: Джерардова коробка для завтрака по-прежнему стояла в кухне. Есть всякую гадость в столовой он не стал бы ни под каким видом, следовательно, либо не пошел сегодня на работу (о сострадании к больным и умирающим см. выше), либо вот-вот появится, в каковом случае я приложу все усилия, чтобы неотложная помощь товарищей по бригаде понадобилась ему самому. На обеденном столе белело несколько бланков на открытие вклада, заполненных на имя Джерарда. Я их бегло пролистал. Джерард собрался положить в банк всю свою долю наследства. Я небрежно порвал листки, сунул в мусорное ведро и сверху полил остатками кока-колы из стоявшей тут же банки. Затем подумал, достал то, что не успело намокнуть, бросил в раковину, подпалил зажигалкой, включил воду и оставил так минут на пять для верности. Потом убрал остатки в ведро. Я получил особое удовольствие от своих стараний. Они будут вознаграждены еще и тем, что Джерарду потребуется не менее трех часов, чтобы заполнить бумаги заново. Думаю, он воздаст должное моему вниманию к мелочам.
Хотя, если он действительно был с Элис, торжествовать мне придется не более, чем Наполеону, убеждающему супругу в том, что, несмотря на результат, технически сражение при Ватерлоо было спланировано безупречно. Нет, нет, чует мое сердце, Элис нужен только я.
И потом, этого просто не может быть. Она так запала на меня, и я знал, знал , что она не из тех, кто прыгает в постель к любому оказавшемуся рядом. Он всего лишь напросился к ней в гости, а там ныл и канючил до тех пор, пока она не позволила ему переночевать на диване. Я твердо это знал! Для Элис принцип Мэллори не годится. Я в бешенстве включил душ на полную мощность и принялся смывать с себя запах прошлой ночи.
Моясь, я вспомнил последний разговор с Полой уже после того, как мы перестали трахаться. Я спросил, за что она так ненавидит Фарли. Как мне всегда казалось, ничего особенного их не связывало, а судя по найденному в его компьютере списку, они были близки.
– Он заразил меня герпесом, – сказала она и, поймав мой тревожный взгляд, торопливо добавила: – Не бойся, сейчас у меня обострений нет.
– Ну и слава богу, – ни к кому не обращаясь, повторил я, драя мочалкой спину.
Выйдя из душа, снова позвонил Элис. На сей раз у нее сработал автоответчик. Следовательно, Элис ушла на работу, а Джерард, вероятно, едет домой. Я взглянул на часы: половина девятого. Набрал рабочий номер Элис, но ее еще не было. Оставить сообщение на автоответчике секретарши я не мог, поскольку не знал, что сказать.
«Просто хотел спросить, спала ли ты с моим лучшим другом» – текст, для автоответчика малопригодный. Такие вопросы надлежит писать губной помадой на зеркале или царапать на клочке бумаги, прикнопленном к входной двери. Прослушивать их в записи, за утренней газетой и кофе с рогаликом, не годится.
Как я уже говорил, из чувства мести я, разумеется, хотел насолить Джерарду, но в глубине души желал кончить дело миром. Все-таки он единственный из моих друзей, с кем я общаюсь регулярно. Фарли уже нет, любимой девушки, чтобы согревала меня долгими зимними ночами, – тоже; за вычетом собутыльников так никого и не остается. Сохранить дружбу с Джерардом было важно и для души, и из практических соображений.
Я заварил чай и прошелся по кухне, обращаясь к собаке, будто к младшему по званию на военном совете:
– Дать ли врагу шанс достойной капитуляции, мой четвероногий лейтенант, или никакой пощады?
В этот момент щелкнул замок, и в прихожую ввалился Джерард. Первым делом он включил автоответчик и прослушал сообщение своей мамы. Та говорила, чтобы он пришел на какое-то собрание «Друзей Израиля», но, по-моему, старалась зря. Пока Джерард жил с родителями, мама с завидным постоянством опустошала его копилку и посылала награбленное в израильские больницы. Поэтому, хоть Джерард и еврей, Израиль для него не вновь обретенная земля предков, а утраченные радости детства – некупленная роликовая доска, например. Благодарственные письма, похоже, были для него слабым утешением.
Я подождал, пока он зайдет в кухню, и ничего не сказал, когда он вздрогнул при виде меня, будто заметил на своей кровати чужую кошку.
– Ты не на работе? – буркнул он, включая чайник.
– Нам с тобой надо поговорить об Элис, – сказал я, демонстрируя виртуозное умение утверждать очевидные вещи. Объяснять, что вопрос о работе отныне и навеки снят с повестки дня, я не стал.
– Не о чем тут говорить, – возразил он, демонстрируя виртуозное умение игнорировать неприятные истины.
– Ты спал с ней?
– Да, я с ней спал.
Голос выдал его. В своем стремлении всегда говорить правду и ничего, кроме правды, Джерард частенько себе вредит.
– Но больше ничего не было?
– Могло и быть.
Вот именно. Когда Джерард говорит «могло и быть», то потом обычно добавляет: «если бы да кабы». Он необыкновенно взрослый. И я понял, что ничего страшного не произошло.
– Ты с ней не спал.
Он пожал плечами.
– Все равно я узнаю, как только с ней поговорю.
Джерард оскалился, вытянул губы трубочкой, замахнулся на меня обеими руками. На его лице застыла свирепая гримаса, будто он трубил атаку в невидимый горн.
– Я просил тебя ей не звонить, – воинственно заявил он.
– А я просил тебя пойти на хрен.
– Правильно, – кивнул Джерард. – Проиграл, а теперь хамишь.
– Кто проиграл? Я проиграл? Молчи лучше.
– На твоем месте я пригрозил бы мне физической расправой, – скрестив руки на груди, сказал Джерард.
– Ага, струсил, – кивнул я и вскинул руку, будто для удара.
Это разрядило напряжение, и мы оба рассмеялись. А потом зазвонил телефон.
Я был на добрых три метра ближе, но пришлось сначала для верности толкнуть Джерарда в грудь и свалить на пол.
– Частные детективы Чешир и Росс, – отчеканил я в трубку таким тоном, будто ничто на свете меня не волнует.
– Привет, милый, это я, – сказал голос Элис. – Милый, – повторила она. – Милый.
– Привет, Элис, вот так сюрприз.
В кухне орал, якобы от боли, Джерард. Я хотел расспросить Элис о проведенной с ним ночи, но понимал, что умнее будет ни о чем не спрашивать, а подождать, пока скажет сама. Нет ничего хуже ревнивого мужчины – по крайней мере, для психически здоровой женщины.
– Просто хотела услышать твой голос, убедиться, что все в порядке. Насчет денег новость потрясающая.
Я сообщил ей, что уже оставил задаток за «Ягуар» и в пятницу оформлю покупку.
– Кажется, ты мне что-то сломал, – ревел Джерард. Я немедленно представил себе, как сталкиваю его с самого высокого трамплина.
– Ух ты, здорово, – обрадовалась Элис. – Можем поехать куда-нибудь на выходные.
– Море ждет, дорогая.
– Так у тебя все хорошо?
– А что мне сделается?
Я до сих пор чувствовал во рту слабый привкус мыла, но это могло быть и после душа. Почему она так беспокоится, в порядке ли я? Я ведь на здоровье не жаловался?
– А Джерард не объявлялся?
Я сказал, что он дома.
– Ты знаешь, он ночевал у меня?
– Да, – ответил я, постаравшись, чтобы это прозвучало как – «ну и что?», хотя подумал совсем другое.
– Ничего не было, – продолжала она. Я подпрыгнул.
– У меня действительно что-то сломано.
Не знай я Джерарда, решил бы, что он плачет.
– Элис, ты вольна проводить свое свободное время как угодно, – заявил я, радуясь, что не придется брать с Джерарда слово никогда больше с нею не видеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55