«Ягуар» мирно ждет на стоянке. Понимаете, в мечтах позволительно садиться за руль выпивши.
А вот Фарли, напомнил я Поле, тоже не умел себя вести. Поднимать эту тему было не очень порядочно, раз она уже сказала, что ненавидела его, но я, должно быть, не до конца это усвоил и по-прежнему считал, что она относилась к моему покойному другу вполне нормально. В ответ Пола напомнила мне, что Фарли был настолько жалким психопатом, что покончил с собой.
– Скажи, – спросил я, – ты никогда не думала о карьере прокурора?
– Нет, прокуроры не умеют себя вести.
Я стал объяснять, что дело не в том, что люблю плохих людей, а просто с эгоистами и хулиганами зачастую бывает веселее, чем с порядочными и милыми. Когда я был маленьким, у нас в ходу было ругательство «паразит дружелюбный» для тех, кто при первой же встрече лезет к вам с изъявлениями дружбы.
– Хорошие манеры люди демонстрируют, когда им нечего сказать или не хотят ни о чем говорить.
– Неправда, – возразила Пола. – Вот, например, Лидия умеет себя вести, а у нее куча друзей, и ей, безусловно, есть что сказать.
– Да, Лидия хорошо воспитана, но у нее много других достоинств, – ответил я. Вино явно начинало действовать, чем я был ужасно доволен.
– Каких? Что тебе в ней нравится, кроме хороших манер?
Дело не в том, что Пола отказывала Лидии в других достоинствах. Она просто хотела понять, видел ли их я.
Я сделал знак бармену, чтобы нам принесли еще бутылку «Божоле».
– Терпимость, – ответил я. – Она терпима, что редко встречается у хорошо воспитанных людей.
– Терпимость – значит воспитанность; воспитанность – значит терпимость.
– Нет. Невоспитанные люди благодарны, если их просто принимают такими, как есть. А воспитанные – фашисты по определению. Они сами решают, каким быть миру, а если ты не соответствуешь, побивают тебя камнями.
– То есть хотят, чтобы ты проявлял к ним уважение?
– Вот только феминизма не надо.
– А почему, если требуешь уважительного отношения, так сразу феминизм? – рассмеялась она.
– Потому что женщины только об этом и твердят. «Уважайте нас. Мы требуем к себе уважения». Не буду я их уважать, в лучшем случае обязуюсь бояться.
Последнее уточнение я сделал специально для Полы, поскольку хорошо понимал, что мой мрачный юмор, уместный при общении с Элис или с друзьями-мужчинами, она может истолковать неверно. В свое время Пола бросила университет ради школы искусств, где связалась с дурной компанией – оголтелыми феминистками, поклонницами Жермены Грир. Так что мне следовало выбирать выражения. Потом, на самых подступах к высшему образованию, ее совершенно сбила с пути Симона де Бовуар. Сам я, разумеется, ни Грир, ни де Бовуар никогда не читал, но, по-моему, неведением здравый смысл не испортишь.
– Почему ты не уважаешь женщин?
– Они не умеют метать, – ответил я. – И любят костюмные фильмы.
Последнее прозвучало как приговор, хотя костюмные фильмы люблю сам и, если уж совсем честно, метаю довольно слабо. Во избежание недоразумений я сделал ставку на убийственную иронию в голосе.
– Гарри, сходи за вином, – распорядилась Пола, надменно взглянув на томящегося в ожидании бармена, который делал вид, будто ему безразлично, расплатимся мы или нет.
Я повиновался, и мы споро прикончили еще одну бутылку красного.
– Хочешь что-нибудь съесть? – спросил я, надеясь, что она ответит «нет». Для меня истинное наслаждение набить живот чипсами и орешками вместо горячего обеда. Заботясь о здоровье, я стараюсь питаться правильно, однако давать себе волю и есть то, что действительно нравится, тоже приятно. Иногда надо поступать, как велит инстинкт. Поставьте на стол на детском празднике два блюда – одно с чипсами, другое – со свежеприготовленными паровыми овощами; какое опустеет первым?
– Нет, – сказала Пола. – Когда я пью, я не ем.
– Это что, диета такая?
– Богемная привычка. Если не есть, напиваешься быстрее, что существенно, когда денег хватает только на пиво, и то не вдоволь.
От радости у меня запылали уши. Наконец-то мне не нужно думать о завтрашнем дне. Отныне все мои дни будут похожи на сегодняшний: дымные столбы солнечного света в зале бара, приятный отдых между второй и третьей бутылкой вина, словно в удобном старом кресле. Я думал об Элис. Я был уверен, что влюбляюсь, я так желал ее. И почему-то, видимо, по ассоциации, испытывал то же самое чувство к Поле. Она была рядом – в нужное или ненужное время, в нужном или ненужном месте, а моя любовь мало-помалу набирала обороты. «Вот Пола, – думал я, – моя верная старая подруга. От нее пахнет мылом, но все равно она классная». Почему-то мне даже стало лестно, что моя знакомая умеет рисовать.
– Вижу, ты прошла долгий путь по древним дорогам мудрости, – промолвил я голосом рекламного гуру, с таинственным видом выглядывающего в меню чипсы «Принглз». Но чипсов не было, ибо находились мы во французском баре.
– Давай пойдем куда-нибудь, где пиво наливают по пинте? – предложила Пола.
– Дорогая, у тебя, как всегда, безупречный вкус, – ответил я, стараясь не дышать носом, ибо от нее на меня снова пахнуло карболкой.
По счастью, мы были совсем недалеко от моего любимого заведения – «Гленбурн-артс», открытого для всех, кто выложит пятнадцать фунтов за клубную карту. Есть только одно ограничение для желающих вступить в клуб: заявления принимаются по четвергам. Это значит, что членами клуба становятся лишь относительно дисциплинированные люди, а поскольку желание вступить в «Гленбурн-артс» вкупе с самодисциплиной образует фигуру, известную в поэзии как оксюморон, то есть сочетание несочетаемого (например, горький мед или горячий снег), место за столиком там найдется в любое время суток.
Тем не менее те, кто все же добирается до клубного зала, пьет по-серьезному. Для них членство в работающем допоздна баре важнее, чем пребывание на работе в четверг после обеда. Это, чтобы вы понимали, лучшие из лучших.
Вот в этот-то сумрачный, уютный полуподвал мы и направили стопы, дабы расслабиться в красных бархатных креслах и выпить как положено.
Сначала поболтали о Лидии, с которой Пола была хорошо знакома. Я полюбопытствовал, видела ли она жениха Лидии? Оказалось, видела, и Лидия была просто счастлива, что он ей понравился.
Я не мог не заметить, что Пола не прижимает рук к груди – вполне, надо сказать, аппетитной груди, – не ахает и не воркует, как принято у девушек, если речь заходит о свадьбе.
– Он тебе чем-то не показался?
– Нет, нет… впрочем, да. – Она пригубила вино. Между прочим, нос у нее совсем не ужасный. – Он… тебе, наверное, не понравился бы.
– Да он, похоже, идеальный муж! – воскликнул я.
– В каком-то смысле да, – согласилась Пола.
– Кажется, Лидия говорила, что он очень чувствителен?
Что она такое говорила, я вовсе не был уверен, однако в виду имела явно.
– Да, – кокетливо надула губки Пола, – очень.
Я подумал об Элис и о том, как мило дуется она. У Джерарда свое мнение о том, почему нам, мужчинам, это кажется привлекательным, но ему просто не везет. Ни одна девушка из кокетства не надувала перед ним губок, а от ярости не дуются, а шипят. Я же нежился, словно кот в корзинке у батареи, наслаждаясь теплом Элис, «Гленбурна» и, как ни странно, Полы. От любви к Элис мне захотелось обнять весь мир – и ее тоже.
Здесь разрешите мне заметить, что, по моему глубокому убеждению, такие клубы, как «Гленбурн», могли бы оказать своим членам неоценимую услугу, поставив у дверей специального человека, который при появлении разнополой пары (однополые пары обслуживаются по желанию; как видите, я вполне политкорректен) просил бы обоих оценить привлекательность партнера по любой шкале, а затем тактично повторял бы свой вопрос через каждый час. Если со временем оценка повышается более чем на четыре балла, клиенту вручают карточку с надписью: «Осторожно, на вас пивные очки». Это особые невидимые очки для стойких духом, выпивших пять-шесть кружек пива. Тому, кто их надевает, даже окончательные уроды кажутся вполне приличными людьми.
Увы, мое предложение не нашло отклика у руководства клуба. По их мнению, пива и удобных часов работы бара вполне достаточно. Я предупредил управляющего, что они рискуют упустить уникальную возможность быть не как все, но был не понят и решил больше не спорить. Мы вышли из «Гленбурна» и поймали такси.
Дома у Полы я взглянул на часы. Было полтретьего ночи, и о том, чтобы спать, не могло быть и речи. Я подумал о спящей Элис и ощутил безумное желание позвонить ей. Честное слово, я хотел обнять ее и сказать: «Я тебя люблю», хотя, разумеется, понимал, что торопить события не следует.
Вошла Пола с бокалом пива, купленного по дороге в каком-то сомнительном ларьке. И я, и Джерард категорически против того, чтобы пить пиво прямо из бутылки – слишком это вульгарно. Представьте себе малого в бейсболке задом наперед, потягивающего пиво из горлышка, привалясь к боку джипа, и, возможно, поймете, что нам не нравится. Хотя пить из маленьких бутылочек сидр, вино или другие крепкие напитки не возбраняется и даже приветствуется. В этом есть некая элегантная бесшабашность, к которой мы все стремимся.
Пола, как всегда чисто вымытая, ибо в ванную отправилась прямо с порога, села рядом и засмеялась.
– Я такая пьяная, – призналась она, тяжело привалясь ко мне.
– Ну, ну, – погладил я ее по голове, – пара часов, и все пройдет.
Она улыбнулась. Я с некоторой тревогой заметил, что моя рука обнимает ее, и стал срочно искать безопасную тему для беседы.
– Как тебе удалось так долго продержаться с Джерардом?
– Сама не знаю. У него есть свои достоинства, а больше никого в тот момент рядом не было. Ты ведь был недоступен, помнишь?
Она положила руку мне на колено и заглядывала в глаза, чуть покачиваясь, как питон перед кроликом. Ладно, вот и оправдание – хищная самка и беспомощный самец. Не переживай, сынок, на твоем месте так поступил бы каждый. Всемирный суд по изменам за такое много не дает.
– Пола, я и сейчас недоступен, – сказал я, кладя руки ей на плечи, чтобы не дать приблизиться.
Она подалась вперед, и я еле удержался, чтобы не оттолкнуть ее грубо.
– А по-моему, очень даже доступен, – жарко и влажно шепнула она прямо мне в ухо. Если придется заниматься с ней сексом, подумал я, надо найти такое положение, чтобы она не могла на меня дышать, – и тут же внутренне содрогнулся, поняв, какая жуткая мысль пришла мне в голову. Пола, с которой меня связывают отношения чисто дружеские, притом бывшая подружка моего лучшего друга, сидит рядом, а я думаю о том, чтобы затащить ее в постель, хотя и особой симпатии к ней не испытываю и совсем недавно встретил девушку своей мечты! К моему ужасу, я почувствовал возбуждение. Все это было столь чудовищно, что казалось нормальным. Разъезжать на угнанном автомобиле ведь тоже весело. Я где-то читал о невестах, что сбегают в день свадьбы, прямо из-под венца, с другом жениха. Уверен, такое случается в жизни, и виною тому не влечение к другому человеку, а пьянящее чувство риска. Тем не менее я был бы очень рад, если б сумел вовремя остановиться.
– Это тебе только кажется, – улыбнулся я, мечтая исчезнуть, раствориться в воздухе и возникнуть подальше отсюда, рядом с Элис.
Затем задумался, действительно ли я хочу трахнуть Полу. Но с женщинами, как правило, совершенно неважно, чего хочешь ты сам. Я знал от других ребят – я говорю «ребят», хотя всем нам уже по тридцать с лишним и мы вот-вот дорастем до мысли завести собственных детей, – а также по опыту, что в таких случаях надо только действовать, а на последствия плюнуть. Так, когда альпиниста Мэллори спросили, почему он хотел покорить Эверест, он ответил: «Потому что он существует». Вот по принципу Мэллори мы и спим с женщинами.
Когда сознание вернулось ко мне, мы с Полой, полураздетые, лежали на диване и ее руки блуждали по моим штанам.
Она целовала меня взасос, и я стоически терпел. Следующие мои заявления, увы, не отличались оригинальностью. Набор слов, который мужчины считают своим долгом произносить ввиду надвигающейся интимной близости, весьма ограничен. Под номером три в списке фигурирует тошнотворное «Я тебя хочу» (кажется, я тоже это сказал). Номер два – попытка показать себя человеком тонко чувствующим – «Если ты не хочешь, можем ничего не делать». Далее в лучшем случае следует горькая обида, если женщина поняла сказанное буквально. Но строчка номер один, лидер хит-парада с доисторических времен, – то, что сказал, а точнее, стыдливо пробубнил я:
– Ты ведь никому не расскажешь, да?
Я представил себя Элис и нашего первенца на отдыхе, в Корнуолле. Ну, на том, что я фантазирую лучше всех, я никогда не настаивал. Тем не менее мои прежние выдумки о том, как я меняю одну девушку за другой, меркнут в сравнении с фантазией о прочных и долгих отношениях. Я поцеловал Полу в грудь, втянул губами сосок. Тоска по Элис нахлынула с новой силой, я хотел Элис – и никого кроме, только Элис, всегда Элис. Пола одобрительно застонала. О чем бы я ни думал раньше, теперь я точно знал: я влюблен.
– Что? – спросила она.
– Неважно, – пробормотал я. Мне хотелось заставить ее подписать обет молчания ее же собственной кровью.
Почему я не отпрянул, не выбежал из квартиры, не поехал домой предаваться новым мечтам о семейном счастье? Ей-богу, из элементарной вежливости. И, пожалуй, из нехарактерного для меня чувства профессиональной гордости. Секс – единственная область моей жизни, где я, как говорят психологи, реализован. Во всех остальных я фонтанирую идеями, но не действую, а в сексе внимателен к каждой мелочи. Поле не придется жаловаться на недоделки и брак в программы по защите прав потребителей.
Да и на практическом уровне шансы, что она проболтается кому-нибудь, намного выше, если я выполню работу не до конца. Почувствовав себя нежеланной, она обидится и пойдет изливать душу подружкам; очень может быть, очередной раз поплачется в жилетку Лидии. Значит, я на волосок от катастрофы: один пьяный вечер, одна ссора – и все, привет.
А главное – я был запрограммирован получать от этого удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55