Элис еле слышно ахнула от удивления и восторга, как, наверное, ахала во время своей первой близости с мужчиной:
– Цитату? Какую же?
Я достал из внутреннего кармана пиджака листок бумаги и прочел:
– «Каким бы невероятно ранним ни был расцвет его гения, он продолжал бурно развиваться и далеко еще не дошел до предела. В таинственном гроте его души скрывались великие силы, и есть нечто зловещее и трагическое в том, что человеку, привнесшему в жизнь новые оттенки ужаса, было суждено умереть в возрасте цветка».
– Чудесно, – улыбнулась Элис, и я сразу же представил себе, как она говорит это после того. – Просто замечательно. Но только как быть с «привнесшим в жизнь новые оттенки ужаса»?
– По контексту сойдет, – успокоил я.
– Приве-е-ет, – подпрыгнув на месте и зыркнув на меня, протянул Джерард, – как дела?
Защитник прав животных уже ушел, забыв свой плакат.
– Хорошо, – ответила Элис. Вот и мне бы так начать разговор, а не ломаться, как клоуну, беспокоясь о том, что от страсти на мне плохо сидят брюки.
– Классно выглядишь, – заметил Джерард, растопырив руки, будто нес перед собой картину, и я знал, что он не лукавит, ибо Джерард никогда не говорит девушкам таких вещей из простой вежливости. Нельзя же говорить о том, чего не чувствуешь.
– Спасибо, – сказала Элис, – ты тоже ничего себе. Все еще хочешь со мной спать?
Брюки вдруг стали мне совершенно свободны. Идти больше ничто не мешало.
– У нас есть десять минут до встречи с Лидией, – радостно заржал Джерард, мысленно потирая руки. Я заставил себя подхихикнуть. Он по-прежнему подпрыгивал, но, на мой взгляд, не очень высоко, то есть был относительно спокоен.
– А может, лучше со мной? – проронил я.
– Ага. С вами обоими, если обещаете управиться за десять минут.
Элис улыбнулась одними глазами. Глаза у нее были невероятно добрые и умные. Джерард подпрыгнул еще раз, и мы оба истерически расхохотались, хотя, думаю, ничего веселого в ее предложении не находили.
– Рада видеть вас всех в глубокой скорби, – заметила только что прибывшая Лидия. Она тоже привела себя в порядок соответственно случаю, надела что-то черное и держала в руке букет белых роз.
– Черт, – воскликнул Джерард, – а про цветы-то я и не подумал!
Лидия смерила Элис взглядом – по-моему, более пристальным, чем допускают правила хорошего тона.
– Цветы наверняка будут продавать у кладбища, – сказала Элис. – Я Элис, а вы, должно быть, Лидия?
Она протянула Лидии руку, позой снова напомнив мне египетскую принцессу – только волосы у Элис были красивее. Лидия крепко сжала ее ладонь, сказав, что слышала об Элис очень много. «Надеюсь, ничего плохого», – заметила Элис. «О, что вы, напротив», – возразила Лидия. Мы с Джерардом хором извинились, что не представили дам друг другу.
Лидия с каким-то странным ожесточением теребила Элис за рукав.
– Чудный материал, – изрекла она тоном цыганки, сулящей благоденствие и процветание за грош медью. Джерард протянул лапу, тщательно пощупал тот же рукав и заключил:
– Да, правда здорово.
Не желая оставаться в стороне, я уцепился за второй рукав, пробормотав:
– Фантастика.
И тут же вспомнил какую-то старинную картину, на которой Пресвятая Дева беседует с убогими или королева наложением рук исцеляет увечных. Случайному прохожему, однако, могло показаться, что мы пытаемся разорвать девушку пополам или стащить с нее платье – сцена для южного Лондона не самая типичная.
– Мамино старое, – пояснила Элис.
Ух ты, подумал я, она еще и комплименты принимать умеет.
– Хм-м, – сказала Лидия, явно подразумевая: «Да уж, конечно! Просто купить в магазине платье, заплатив за него кучу денег, как обычная смертная, ты не могла. Оно должно было достаться тебе бесплатно, верно ведь, ты, стерва везучая».
– Напялила, что было, – продолжала Элис, ослепительная в черном бархате, как бриллиант в короне.
– Хм-мм, – повторила Лидия, что значило: «Умри, дрянь самодовольная».
– Если приглядеться, оно совсем вытертое.
– Хм-мм, – промычала Лидия, сжимая свободную руку в кулак, будто опасалась вцепиться Элис в горло.
– Ну, пошли? – спросил Джерард, который, как и я, видимо, боялся, что еще одно «Хм-мм» – и Элис окажется под колесами машин.
– Хм-мм, – сказала Лидия.
– Может, вы отпустите мои рукава? – попросила Элис.
– Извини, – сказали хором все мы.
И пошли по Эффра-роуд к кладбищу. Говоря о нашем решении похоронить Фарли в Брикстоне, я не учел одного: кладбища как такового в Брикстоне нет, то есть предавать нашего друга земле пришлось в ближайшем к Брикстону месте – западном Норвуде. Для тех, кто не живет в Лондоне, объясню: Норвуд не отличается особым шиком, но что поделаешь, надо же Фарли упокоиться где-нибудь.
Идти от станции метро до кладбища довольно долго, но, поскольку в здешних автобусах мы разбирались не очень, то решили не связываться с городским транспортом. Элис шагала впереди – «шагала» здесь ключевое понятие, ибо, как выразился бы спортивный комментатор, девушка взяла хороший темп прямо со старта. Причем настолько хороший, что всем нам стоило большого труда не отставать от нее.
Это усугубило и без того непростую ситуацию. Каждый из нас желал, чтобы внимание Элис по пути было обращено исключительно на него одного, но оказаться рядом с нею надлежало совершенно случайно. Отпихивать противника локтями или тянуть его за рубашку было неспортивно; подобные приемы только выявили бы склочника, который отчаянно хочет занять не предназначенное ему место. Как я уже отмечал, недопустимо демонстрировать желанной женщине свое желание; никто не желает иметь дело с тем, кто желает слишком многого. К несчастью, нам обоим – Джерарду и мне – приходилось чуть ли не бежать, чтобы держаться с нею вровень, взывая к ее вниманию на полном скаку, как газетчики с не склонным к интервью политическим деятелем. Лидия, которой не позволял угнаться за всеми нами малый рост, пыхтела далеко позади, как оруженосец трех мушкетеров.
Когда мы промчались мимо кинотеатра «Ритци», стало совершенно очевидно, что Лидия отстала безнадежно, а желтую майку лидера, безусловно, получила Элис.
– Так тебе звонили из полиции? – обливаясь потом, спросил я, пробегая мимо той большой церкви, где теперь открыли бар.
– Да, – ответила Элис. – Странные они какие-то.
– Да уж, – выдохнул Джерард.
– Приглашали меня на «Звездный экспресс», – продолжала Элис, без малейшей заминки, без взгляда по сторонам переходя дорогу.
– И ты пошла? – на секунду вырвавшись вперед, полюбопытствовал Джерард. Мы с Рексом притормозили, чтобы не врезаться в почтовый ящик.
– Эй, вы там, помедленнее можно? – послышался издалека голос Лидии, но тут же потонул в дорожном шуме.
– Да ну, – хмыкнула Элис, легко вырываясь вперед.
Я отчаянно рванул наперехват и поинтересовался:
– А про нас спрашивали?
– Нет, – ответила Элис, не сбавляя темпа, и я испугался, не перейдет ли она сейчас на следующую скорость, – зато задали кучу вопросов о моей личной жизни.
– Могу себе представить, – заплетающимся то ли от страсти, то ли от изнеможения языком произнес Джерард.
– И о «Звездном экспрессе», – договорила Элис, без усилий разогнавшись до скорости звука.
– Ты случайно не на роликовых коньках? – пробормотал я, насколько возможно бормотать, находясь за пределом своих двигательных возможностей.
– Я всегда хожу быстро, – отреагировала Элис, продолжая набирать ход.
Джерард топотал рядом с ней. Пакет с плащами вертелся в его руке, как пропеллер, будто подгоняя вперед; слишком просторный костюм болтался на тощем торсе, а на лице застыло самозабвение ребенка, выигрывающего соревнование по бегу в мешке.
– Люблю этот район, – пропыхтел он, пытаясь занять даму беседой при пульсе 180 ударов в минуту.
– Да, здесь мило, – согласилась Элис, на бегу разглядывая свои ногти.
Я заметил, что у меня развязался шнурок, но это не могло меня остановить. В войну парни вдвое младше меня дотягивали до родного аэродрома на одном крыле… Представил себе, как мы с Элис гуляем по бульвару: я держу ее за руку и мчусь за нею следом, как заарканивший мустанга ковбой. Затем оглянулся назад и не увидел Лидии.
– Погоди минутку, Лидию потеряли! – взмолился я.
Элис остановилась, развернувшись с точностью, сделавшей бы честь Диего Марадоне, и наконец дала нам с Джерардом возможность перевести дыхание.
– Почему ты так быстро ходишь? – спросил я.
– Привычка. Если идти медленно, мужики думают, что я с ними со всеми хочу переспать.
– Что-что?
– Тогда у них есть время подойти и заговорить. А если идти с такой скоростью, как сейчас, разве что какой-нибудь придурок вслед загудит.
Слово «придурок» она произнесла так сочно, что у меня опять заныло внизу живота.
– Гадость какая, – возмутился Джерард. Он плохо понимал тех, кто способен выразить всю полноту своих желаний посредством автомобильного звукового сигнала. Один гудок – «Ух ты!», два – «Ну и ну!», три – «Сравню ль тебя с погожим летним днем? Нет, давай раздевайся».
В поле видимости появилась Лидия.
– Чтоб вас всех! – задыхаясь, прохрипела она. – Будьте так любезны, помедленнее, не то вам придется хоронить еще и меня.
– Простите, – сказала Элис, – это я виновата.
– Хм-мм, – изрекла Лидия, попыталась улыбнуться, от чего помрачнела еще больше. Положение мое было ужасно: мне приходилось производить впечатление на Элис под бдительным оком бывшей подруги. Мы с Джерардом дружно уставились на собственные ботинки. Лидия, разумеется, предполагала, что я сравниваю ее с Элис и сравнение по всем статьям выходит не в ее пользу. Что хуже всего – она была совершенно права. На тот момент Лидии уже стукнуло сорок – лет на десять больше, чем хотелось бы ей самой, и минимум на пятнадцать – чем вообще приемлемо для женщины. Элис же было около двадцати пяти – с точки зрения мужчины моих лет, просто идеально, – хотя выглядела она моложе, что тоже идеально. Ее красота была легка и безыскусна, тогда как Лидия, подобно художнику, щедро кладущему на палитру мазок за мазком, не трудясь как следует смешивать краски, каждые десять минут поправляла макияж перед карманным зеркальцем. Знаю, это звучит некрасиво, но что прикажете сказать? Что я этого не подумал? Боюсь, все-таки подумал и думал каждый раз, каждую секунду, все время, пока с нею встречался. К несчастью, моя низкая самооценка и ее скромные запросы (вкупе с неотразимым обаянием) общими усилиями продержали нас вместе довольно долго. Тогда я думал, дружба важнее физического влечения. Да, да, знаю, был не прав, теперь сам вижу, но в то время это казалось мне верным. Кстати, и на том спасибо: некоторые вот так мучаются друг с дружкой лет по сорок.
Лидия – чудесная, умная женщина, а Элис я даже не знаю как следует. Может, она окажется безмозглой идиоткой, взбалмошной стервой, но я решил рискнуть. Причем легко и охотно.
При этом у меня появилась новая проблема: поговорить с Лидией, из дружбы и элементарного человеческого уважения к ее чувствам. Увиваться за Элис весь день нехорошо. Если я не поговорю с Лидией, она сама увидит, куда я смотрю, причем возразить не сможет, поскольку помолвлена. Да она и так уже видела, что я делаю, и все мы понимали: хотя теоретически я могу ухаживать за кем хочу, практически никто мне такого права не давал, и от бывшей подруги я не получил абсолютной свободы, а лишь временное разрешение встречаться с другими девушками, пока ее нет рядом. Одно дело – рассказать ей об Элис, и совсем другое – колоть глаза жестокой правдой, ибо в присутствии Элис за пять секунд я проявил больше энтузиазма, чем за полных два года общения с нею самой. Также я понимал: время, потраченное мною на объяснения с Лидией, Джерард использует против меня. В общем, вы понимаете, что я в результате решил.
– Сюда, – сказала Элис, беря Лидию под руку.
– Извини, Лидия, – сказал я, пристраиваясь к Элис с другой стороны.
– Хм-мм, – произнесла Лидия. Этих «хм-мм» за сегодняшнее утро накопилось, пожалуй, слишком много.
Джерард, разумеется, в нашу цепочку не поместился. Он попрыгал еще немного позади, пометался туда-сюда, как человек, пытающийся перейти дорогу, по которой сплошным потоком мчатся машины. Вклиниться между нами ему, конечно, не удалось, так что он вынужден был идти, наступая нам на пятки и надоедливо (по-моему) жужжа что-то Элис в самое ухо. Так мы подвигались вперед уже вполне похоронным шагом. Элис и Лидия беседовали об Эрике, кажется, дизайнере по профессии, причем теперь Лидия хмыкала несколько реже. Я изо всех сил старался показать, как хорошо умею слушать других, а Джерард подскакивал и метался позади, время от времени встревая с замечательно неуместными замечаниями типа: «Дизайн? О, я люблю дизайн».
Наконец мы дошли до кладбища и остановились у большой часовни – массивного сооружения из металла и бетона, внушительного, но довольно заурядного вида. Она напомнила мне мою старую школу и фабричный квартал, рядом с которым я жил в детстве.
У ворот я приобрел дорогой венок, а Джерард – какие-то большие оранжевые цветы, посетовав, что в продаже нет нарциссов. Я усомнился, не слишком ли скромны нарциссы для похорон, но он ответил, что они ему нравятся. Джерард – человек непритязательных вкусов. Я говорю это с полным правом, хотя сам подал идею отказаться от автокатафалка, чтобы уменьшить расходы. Фарли возражать не станет, принимая во внимание, что он мертв.
Остальные друзья Фарли еще не приехали, и мы остались одни ждать выноса тела. Мы с Джерардом вызвались помочь нести гроб вместе с могильщиками.
Какой-то тип из похоронного бюро, в форменном комбинезоне, велел водителю цветочного фургона отвезти букеты к мемориальной стене за часовней. Мы спросили его, куда положить цветы Джерарда, и он направил нас к седьмому участку. По хрустящей гравием дорожке мы добрели до стены, нашли указанное место. Там уже стояли два венка для Фарли, причем один только что сгрузили с фургона. На ленте первого было написано: «Фарли, старик, прости, быть не могу. Очень много дел на работе. До скорого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55