– Да какая разница? – спросил я. – Разве тебе когда-нибудь жаловались на размер твоего члена?
– Нет, зато жаловались на размер твоего, – ответил Фарли.
Еще одна жертва беседе, но с неприятным душком истины. За двадцать лет близкого знакомства у нас с Фарли, разумеется, было несколько общих подружек, хоть, в интересах хорошего вкуса, и не одновременно.
– Так о чем мы? – поспешил сменить тему Фарли.
– О том, что Пола мне лгала, – с охотой подсказал Джерард. – Говорила, что любит, а сама не любила.
– По-моему, мы не об этом говорили, – возразил я.
– А сам ты хоть раз сказал ей, что любишь? – спросил Фарли.
– Да, как только понял, что люблю.
– Это когда?
– Стыдно признаться, но я понял, что люблю ее, когда она меня бросила. В тот миг, когда она сказала, что уходит, я осознал: она создана для меня.
– То есть единственное, чем она могла вызвать твою любовь, это бросить тебя, – констатировал Фарли бесстрастным тоном прокурора.
– Нет, я уверен, я уже начинал любить ее, когда она уходила. Она наверняка это заметила.
Хлопнула входная дверь, залаяла собака. Вошла Лидия, которая, как это ни странно, проезжала мимо нашего дома на велосипеде. Я сказал «как ни странно», потому что обычно в свободное время она курит или сворачивает себе папироски. Когда-то Лидия была красива – этакая загадочно-бледная, сильно накрашенная роковая женщина со жгучими черными глазами, – но, расставшись со своим последним приятелем, Кевином, пристрастилась к наркотикам и мучному. Кстати, странно, зачем ей это понадобилось: ведь с ним она рассталась. Джерард как-то брякнул, что жизнь ее изрядно побила, и вид у нее такой, будто внутри лопнул воздушный мешок, что, по-моему, с его стороны несправедливо. Правда, он просто хотел пошутить, а это, как мы знаем, извиняет любые ляпы.
Лидия симпатичная, что в моих устах значит: хорошо выглядит, но не в моем вкусе. Тут я вынужден согласиться с Джерардом. Она явно пополнела, чего, к моему легкому разочарованию, безуспешно пыталась добиться, когда мы с ней разбежались. Вообще-то Лидия всегда была худощава, но теперь в объявлении о знакомстве о ней написали бы «пышная», а злые языки сказали бы «толстуха». Так что велосипед, по-моему, очень удачная мысль. Терпеть не могу видеть, как друзья распускаются, даже если сам за собой не слежу. Лидия признавала, что весит на два фунта больше, чем положено; значит, по ее собственным словам, она чудовищно расплылась.
К Кевину она, очевидно, испытывала больше чувств, чем ко мне. Не знаю, почему это меня так задевает, ибо, хоть я и любил Лидию, мне всегда хотелось найти себе девушку покрасивее – что, по-моему, ей совершенно ясно. Думать так мне было неприятно, но я все равно думал. Признаю, виноват.
– Входи, – пригласил я, срочно приняв безутешный вид.
– Как дела? Она уехала без проблем?
Лидия перетащила через порог громоздкий велосипед, ловко зажав голову нашего пса между стеной и передним колесом, дабы остановить его самоубийственный рывок на улицу, под колеса машин, и отдала мне ветхий портфель, который неизвестно почему несла в руке, вместо того чтобы пристегнуть ремнем к раме велосипеда.
– Да, спасибо, все отлично. Она улетела без приключений.
– И рейс не задержали?
– Вроде бы нет. – Одной рукой я закрыл дверь, другой поймал пса за ошейник. – Пошли, Рекс!
– Ты ее не проводил?
Лидия почесывала Рекса за ушком. Я не сразу понял, что она обращается ко мне.
– Нет, за ней заехали на такси, а обратно мне пришлось бы трястись в метро. И потом, эти проводы – такая трата времени, верно?
– Нет, если любишь, – сказала псу Лидия.
– Любить – одно, а встать в пять утра – совсем другое. Пойдем в кухню, там Фарли.
Лидия вошла, поздоровалась. Джерард кротко кивнул. Лидия бесила его своим умом и северным выговором. Его раздражало даже не то, что она женщина и при этом умна; хуже другое – при своем уме Лидия шотландка. В аккуратной картотеке его мозга уроженец Шотландии четко ассоциировался с тупостью, что основывалось на старой поговорке: «У шотландцев вместо мозгов мякина». Лидия, однако, абсолютно не вписывалась в это утверждение, поскольку, будучи шотландкой, отличалась поразительно острым и живым умом. Кто угодно другой стыдливо признал бы, что заблуждался насчет скудоумия жителей северо-запада страны, но переубедить Джерарда не так просто. Он сделал другой вывод: никакая Лидия не шотландка, а говорит с акцентом нарочно, из пижонства.
У него был и еще один повод для претензий: безобразная, по его мнению, привычка Лидии курить по тридцать самокруток в день. Нелюбовь к женщинам, курящим самокрутки, – единственное, в чем открыто проявлялся его мужской шовинизм.
Лидия села и тут же принялась сворачивать себе папироску. В ее представлении, должно быть, самокрутка делала ее похожей на таинственную и притягательную диву, которых неизобретательные фотографы снимают в мужских костюмах и с сигарой в руке для мужских календарей, а то и на картинку из модного журнала 30-х годов. По мнению Джерарда, она была похожа на школьную училку, которая никак не может встретить своего человека и живет с «другом». Все мои друзья, за исключением разве что Фарли, перед Лидией чувствовали себя немного прозрачными, как земляне под мудрым взглядом представителя высшей инопланетной расы. Фарли никаких неудобств не испытывал, поскольку, как истинно умный человек, не считал ум высшей ценностью.
Джерард небрежно бросил на стол пышущее жаром послание.
– Что это? – спросила Лидия.
– Так, письмо другу, – неловко поежившись, проронил он.
– Джерард, писать письма на тебя не похоже, – заметила Лидия, садясь и снимая с элегантных костюмных брюк велосипедные зажимы. Наблюдая за ней, я пришел к неприятному выводу, что в субботу утром она, видимо, направлялась на работу. Так начинать выходные в наше время?
– Оно для Полы, – пояснил Фарли, беря сигарету из моей пачки, что лежала на столе.
– У тебя новый велосипед? – спросил я.
– Нет, мне его одолжили. Кстати, это связано с тем, почему я к вам зашла. Я принесла добрые вести.
– Радостно машу оливковой ветвью, – не глядя на нее, буркнул Джерард.
К нашей общей чести, ни Фарли, ни я даже бровью не повели. Фарли только посмотрел на присвоенную сигарету долгим, тяжким взглядом, будто ожидая от нее реакции на слова Джерарда.
Лидия слегка оторопела, но за Джерарда, видимо, была искренне рада.
– Вот и отлично. Как приятно было бы снова видеть вас вместе. Поэтому я всегда так настойчиво мирю своих друзей. Когда они расходятся, потом не знаешь, кого из них приглашать обедать.
– Ты меня целый год не приглашала обедать, – возразил он.
– По-моему, ей вряд ли придется долго мучиться, на какой адрес присылать приглашения, – решил я внести в разговор посильную лепту.
Лидия милостиво улыбнулась:
– Ну, в этом году я нечасто устраивала приемы. Очень надеюсь увидеть тебя в скором времени. И Полу приводи.
Я молча отметил разницу между «нечасто» и «никогда» и решил еще раз оживить беседу:
– На твоем месте я бы пока не торопился ставить на стол лишние приборы.
– То есть я ошиблась? – уточнила Лидия.
– Ничего невозможного на свете нет… Они вполне еще могут помириться. Я бы сказал, шансов у них не меньше, чем у кошки с собакой, – услужливо подсказал Фарли.
И стал развивать тему в духе какого-то телекомика – Гарри Хилла, кажется, – о том, как кошка с собакой жили вместе, потом собака взяла в видеопрокате фильм по кошкиной карточке, а кассету в прокат не вернула. Это напомнило мне нас с Джерардом, и стало как-то тоскливо.
– Но ты ведь не опустился до оскорблений, правда?
Меня всегда поражал особый дар Лидии улавливать чужие мысли.
– Я написал ей правду, – сказал Джерард, зачем-то прижав ладони к ушам, будто в ожидании удара.
– О боже! – ахнула Лидия.
– Да уж, действительно, – подтвердил я. – Кому чаю?
– Пожалуй, я еще выпью, – сказал Фарли, только что допивший первую чашку.
– И я не откажусь, – сказала Лидия.
– Взгляни на письмо, – попросил Фарли. – Мы бы хотели услышать точку зрения женщины.
Джерард осторожно передал ей письмо на вытянутой руке, будто кусок мяса сидящему в клетке хищнику. Другой рукой отшвырнул тлеющую самокрутку. Лидия покосилась на него. Обычно их ссора начиналась со слов Лидии: «Не кривись так, будто от меня дурно пахнет», а Джерард отвечал, что пахнет от нее и в самом деле дурно – табачным дымом. Тогда Лидия говорила, что он грубиян, а он спрашивал, не грубость ли приходить в чужой дом и отравлять воздух. Надо бы записать этот разговор на кассету и ставить ее, как только кто-нибудь закурит в присутствии убежденного противника курения. А после можно беседовать о чем-нибудь еще.
Лидия надела очки и начала читать.
– При чтении, – напутствовал ее я, – помни, что нужно уметь видеть между строк, дабы понять, как он на самом деле тонко чувствует и как нежен к ней. У мужчин трудности с выражением чувств, об этом даже в книжках пишут.
– Не знаю, не знаю. По-моему, с выражением гнева у него никаких трудностей нет, – дочитав первую фразу, возразила Лидия.
– Ну, это мы можем, – заверил я.
– Да-а, – неопределенно протянула она и стала читать дальше.
Лидия хмыкала, ахала и охала на протяжении трех страниц письма, прежде чем наконец высказалась членораздельно:
– А тебе не приходило в голову обратиться в службу знакомств?
Джерард, видимо, обиделся, но, не успел он ответить, вмешался Фарли, который искал по всей кухне ручку, чтобы заполнить кроссворд.
– Нет уж, лучше не надо.
– Почему? – удивилась Лидия. – Там многим помогают, особенно занятым людям, которым искать знакомств некогда.
«Интересно, – подумал я, – а сама-то она пробовала?»
– Ты не замечала, что эти занятые люди, как правило, страшней войны? Вероятно, от слишком напряженной работы прибавляют по двадцать кило в весе и покрываются прыщами.
Ручку Фарли нашел и теперь, грызя колпачок, согнулся над кроссвордом.
– Какой ты циничный.
– Вовсе нет. Идея знакомства по объявлению совершенно неестественна.
– Что ты имеешь в виду? – вскинулся Джерард, которому, по моему мнению, противопоказаны свидания вслепую с кем бы то ни было, кроме настоящих слепых и желательно (для их же собственного блага) глухих. – Конечно, она несколько надуманна, но совершенно неестественна – это уж слишком.
– Нет, – отрезал Фарли. – Она противоречит теории Дарвина. В природе право на продолжение рода имеет только сильнейший, в этом смысл естественного отбора. А брачные агентства работают со слабыми, необаятельными, глупыми, некрасивыми и толстыми. Если так дальше пойдет, то мы станем нацией неудачников, повернем эволюцию вспять, и государством будут управлять дети, которых обижали в школе. Этак мы докатимся до хаоса и разрухи.
Я решил, что пора переводить разговор, и спросил Лидию:
– Ну, как тебе письмо?
В ее голосе сквозило явное облегчение: как видно, тему свиданий ей развивать не хотелось.
– Говорит, что любит ее, – это хорошо; вспоминает, как они вдвоем ходили в кино, – тоже нормально. Но того места, где говорится о распутстве, я не поняла.
– Как-как? – хором спросили мы с Фарли.
– Он называет ее распутницей. Она точно поймет, что это такое?
– По контексту поймет, – мрачно сказал Джерард.
– Нам он этого вслух не читал. А какой контекст? – спросил Фарли.
– Дебоширка, гулящая, блудница, уличная женщина, дешевка, продажная тварь, девочка по вызову, Иезавель, ночная бабочка, похотливая дрянь, Мессалина, Далила, содержанка, сожительница, проститутка, развратница, шлюха, распутница.
– Что так мало? – спросил Фарли с сарказмом.
– Из дешевого толкового словаря больше не наберешь, – пояснил Джерард.
Лидия отложила письмо, сняла очки, сделала самое доброе лицо из разряда «давай побеседуем об этом», от одного вида которого кровь свертывается в жилах.
– Нельзя рассчитывать, что найдешь нужные чувства в словаре, – сказала она, и мне тут же стало любопытно, где еще их искать, если родители нас так ничем и не наделили.
– Письмо порви. Сосредоточься на том, что чувствует сейчас она, а не ты сам, – распорядилась Лидия.
– У нее-то все в ажуре, верно? – огрызнулся Джерард, как будто Пола наслаждалась жизнью исключительно назло ему. – У нее есть горячо любимый человек, уютная квартирка, интересная работа. Все у нее, у дряни, хорошо.
– Как же ты тогда собираешься вернуть ее? Она уже год встречается с человеком, который ей нравится, ты обращался с ней хуже некуда, так зачем ей к тебе возвращаться? – недоуменно спросила Лидия.
– Она должна вернуться, потому что виновата передо мной. Она давала обещания, говорила, что любит. Я никому ничего не обещал и ничьих сердец не разбивал.
Надо же, поразился я, значит, отсутствие обязательств перед женщиной, которую клятвенно признавал своей единственной любовью, Джерард выставляет как достоинство?
Лидия вытряхнула пепельницу в мусорное ведро (точнее, осторожно ссыпала окурки и пепел на вершину торчащего из ведра мусорного Эвереста). Разумеется, выносить мусор я не собирался, очередь была не моя, но и Джерард не собирался, ибо тоже был уверен, что очередь не его. Конечно, он был не прав.
Лидия сняла с подошвы что-то липкое.
– Ты так и не сказал ей, что любишь ее. Как, по-твоему, это на нее подействовало?
– Тогда я этого не понимал.
– Мало ли что не понимал. Надо было сказать, – не отрываясь от газеты, заметил Фарли. – Не подумайте, что я несерьезно отношусь к словам, но по прошествии определенного времени этого требует простая вежливость. Все равно что поблагодарить за внимание.
И перевернул страницу.
– Для тебя – может быть. Дело в том – я много об этом думал, – что сердце отдаешь лишь однажды. Я понял, хоть и слишком поздно: она мой идеал, женщина моей мечты. Я пытался забыть, целый год честно пытался – и не могу. Она создана для меня. Если такое уже с тобой случилось, заводить новые романы бессмысленно. Все они будут отравлены сознанием того, что когда-то ты был совершенно счастлив. Я хотел бы вернуть это, но знаю, нельзя.
Джерард с грустью почесал затылок и обвел взглядом комнату, не встретившись ни с кем глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55