Но сон ей был на пользу, поэтому спала она тихо и безмятежно. Ване же не спалось, он подполз к волчице, долго щупал ее спину и бока, ища местечко посуше, и наконец примостил голову где-то рядом с хвостом. Притих.
Долго смотрел Иван на воду, на разноцветных стрекоз, которые, взмахивая хрустальными крыльями, порхали над рекой. Дул легкий ветер, покачивалась прибрежная трава, качались на воде белые лилии. На другом берегу был лес, Ваня видел рябины, усыпанные красными ягодами, слышал, как где-то там стучит по дереву дятел. Берег на той стороне был песчаным, Иван даже пожалел, что так и не переплыл реку, вот бы сейчас поваляться на мягком желтом песке! Одежда его уже давно высохла, солнце светило ярко, хотя и не так палило, чувствовалось приближение вечера. Надо бы уже двигаться к тому самому лесу, куда должна прийти Настенька, но будить Весту не хотелось. Ваня с нежностью погладил волчицу по голове, по спине, расправил шерсть и решил при первой же возможности купить гребешок. Не мешало бы как следует расчесать Весту, да и привести в порядок собственную гриву тоже неплохо. Интересно, а как отнесется волчица к тому, что он решит заняться ее шерстью? Ваня хихикнул и снова улегся рядом, на этот раз так, чтобы смотреть в небо. Долго следил он взглядом за белыми облаками, потом голубая высь его убаюкала, и Ваня задремал.
– Ай!..
Веста резко вывернулась из-под него, так что голова Ивана упала на землю.
– Пересвет едет, – сообщила волчица настороженно, – что-то вид у него тревожный.
Ваня встал, потирая затылок, посмотрел, куда указывала Веста, и в самом деле увидел, что к ним скачет Пересвет. Вот он уже остановился, слез с коня и с каким-то ожесточением покачал головой. Заговорил, почти срываясь на крик:
– Он ничего и слышать не хочет! Я говорил, говорил ему, что войско близко. Если он не хочет обороняться, пусть хотя бы предупредит свой народ! Но он сказал, что не будет ничего говорить. А если я посмею наводить смуту в его царстве, он мне голову снимет! И свиток не помог!
Пересвет был в ярости, он переводил взгляд с волчицы на Ивана, ища поддержки. Первой заговорила Веста:
– А что я тебе говорила? До него давно доходили слухи о предстоящей войне, но он не хочет и думать об этом. И дело не в том, что ему все равно, дело не в том, что он заведомо уверен в поражении и уже опустил руки, он попросту никогда не вел войн со своими соседями. Он свято уверен, что все это ложь и досужие сплетни, он считает, что царю Елисею, его давнишнему приятелю, никогда и в голову не взбредет на него нападать. А что до Рогнеды… – тут волчица усмехнулась, – женщин он готов равнять с животными, они для него слишком ничтожны, чтобы брать их в расчет. Вот такой вот он, царь Кусман.
– Но как он может не понимать, – снова взорвался Пересвет, – что времена изменились и старые союзы распались!
– Так и не понимает, – лениво проговорила Веста, – а я не понимаю, почему это так тебя удивляет. Ты, кажется, участвовал в захвате Серебряного царства. И неужели ты счел, что Далмат себе более ясно представлял грядущую опасность? Я уверена, что он и сейчас воображает, будто царь Елисей выдумал какую-то забавную игру. А чего ты хотел? Елисей, Далмат и Кусман жили в мире и дружбе едва ли не полвека, по-приятельски ездили друг к другу в гости, даже детей и тех переженили: Ходан, сын Далмата, женат на Светолике, дочери Елисея, а у Кусмана и вовсе двое сынов взяли в жены Елисеевых дочерей. Подумай, какого подвоха могут они ожидать от собственного свата?
– Никакого, – поник головой Пересвет, – но все же я думал… я надеялся…
– Зря надеялся, – отрезала Веста, – сам видишь, как все выходит. Это нам беды мало: только бы яблоки молодильные да живой воды кувшинец о двенадцати рылец получить и – ау, царь-батюшка! Не пора ли нам пора, в том смысле, что надо и честь знать.
– А как вы думаете пробраться к царю Далмату?
– Проберемся как-нибудь, – беззаботно ответила волчица, точь-в-точь как Иван.
Пересвет понял, что особого сочувствия он не добьется и с досадой бросился на траву.
– Не рассиживайся, – тут же строго сказала ему Веста, – день на исходе, пора нам уже потихоньку двигаться.
Пересвет рассеянно кивнул, взобрался на коня и стал молча наматывать на руку поводья. Волчица же потянулась, сладко зевнула, продемонстрировав Ване целую пасть белоснежных зубов, встряхнулась и сказала:
– Садись, поедем.
Иван сел. Тронулись в путь.
Ехать было недалеко, и вот уже впереди замаячил знакомый лес.
– Хороший лесок, – одобрил Пересвет, – у нас таких нет. Все больше елки да сосны, а чтобы вот так все зелено – такого нет.
– Зато у вас грибов, наверное, пропасть, – возразил Ваня, – а здесь я одни сыроежки встречал, да еще маслята кое-где.
– Грибы – это да, – Пересвет серьезно кивнул, – грибы, ягоды. Черники – той вообще тьма-тьмущая, как осень, так из лесу ведрами ее приносят. Часть на варенье, часть в подвалы, на лед, а там уж как пойдет, – и на пироги, и так, сырой. Вкусно! Но и приедается тоже за зиму.
– Давно я черники не ел, – мечтательно проговорил Иван, – магазинная – это одно дело, а чтобы так, свеженькая…
– Это как – магазинная? – не понял Пересвет.
Ваня махнул рукой, мол, долго объяснять.
Тем временем волчица уже подходила к тому самому месту, где так удачно утром встретились с Настенькой. Иван успел спрыгнуть прежде, чем Веста его сбросила, с удовольствием потянулся и огляделся по сторонам. Солнышко уже из ярко-белого шара обратилось в краснеющий диск на горизонте, по небу разливалось алое зарево. Судя по всему, лесовица должна была вот-вот прийти.
– Ну и где твоя Настенька? – обратилась волчица к Ване.
Тот развел руками:
– Не знаю. Должна быть. Только она не моя.
– Твоя, твоя, – усмехнулась Веста, – ты же с ней дружбу ведешь.
– А тебе что, жалко? – хихикнул в свою очередь Ваня. – Или ты ревнуешь?
Волчица будто смутилась, но тут же ответила прежним тоном:
– Мне-то не жалко, однако же не каждому лесовица помогать будет.
Иван задумался над тем, что бы такое ответить, но тут из-за небольшой осинки вынырнула сияющая Настя.
– Здравствуй, Ванечка! – Она широко улыбнулась Ивану, бросилась к нему, приобняла и тут же подбежала к Весте с Пересветом.
– И тебе, белая волчица, здравствовать! – сказала лесовица с важностью. – А тебя, витязь, я не знаю, как и звать!
– Пересвет, – улыбнулся он, – а ты, знать, Настена?
– Настасья! – наставительно сказала лесовица. – Но можно и Настенька. Здравствуй, Пересвет!
– Здравствуй, Настасья, – поклонился Пересвет вежливо, – много о тебе наслышан и очень рад встрече!
Настя улыбнулась ему и снова подошла к Ивану:
– Поймала я твоих лошадок, Ванечка! Тебя дожидаются вон за теми березами.
И она показала рукой на несколько березок, сиротливо жмущихся друг к другу. Ваня просиял и, забыв ее поблагодарить, со всех ног помчался к ним.
Кобылицы и правда оказались за березами. Стояли они смирно, убежать не порывались, да и не могли – ноги их были крепко связаны тонкими ивовыми прутьями. Видно было, что Настенька творчески подходила к процессу поимки лошадей и даже постаралась их украсить по-своему. В золотые гривы она вплела цветы, да такие, перед которыми Ванин букет казался жалким веником. Горели тут и огненные жарки, и синий барвинок, и мелкие белые колокольчики, и такие цветы, каким и названия не было, какие знала одна только лесовица. Хвосты были увиты душистым горошком, хмелем и вьюнком, а за уши кобылицам Настя пристроила по паре тигровых лилий. Еще краше стали лошадки с таким убранством.
Ваня огладил кобылиц, наконец-то рассмотрел их как следует при дневном свете. Обернулся к подбежавшей лесовице:
– Спасибо тебе, милая! Что бы я без тебя делал!
– Не за что! – заулыбалась Настя и покраснела.
Ваня вспомнил про цветы и бросился к полянке.
– Эй, ты куда? – крикнула лесовица ему вслед.
Иван быстро нашел оставленный на земле букет. Заметив, что цветы примялись, расправил их слегка и побежал обратно к Настасье.
– Это тебе! – Он протянул ей цветы и остановился в нерешительности, ожидая, что она скажет.
– Ой, – опешила лесовица, – мне? Отчего же?
– Ну… – замялся Ваня. – Понимаешь, у нас принято дарить цветы!
– Зачем?
– Просто так, – окончательно смутился Иван. Настя рассмеялась и схватила букет:
– Ну, раз принято, тогда ладно! Спасибо тебе!
Она сделала пару шагов назад, посмотрела направо, налево и вдруг, вскинув вверх руки, прошлась колесом один раз, второй… А на третий в том месте, где только что была лесовица, оказался вдруг большой пень.
Ваня протер глаза, понял, что ему не показалось, вздохнул.
– Это и есть царские кобылицы? – спросил тихо подошедший Пересвет. – Хороши!
– Хороши, – согласился Иван, – только как нам теперь их отвести к царю? Снимем путы, а вдруг прочь убегут?
– Не убегут, – покачал Пересвет головой, – давай-ка так: ты верхом на одну сядешь, я на другую, а третью и коня моего в поводу поведем.
– А как же… – начал было Ваня, но вдруг с изумлением понял, что он не боится больше ехать верхом. То ли сказалось вчерашнее зелье, то ли просто привык ехать на спине волчицы, но страха совсем не было. Он отважно кивнул.
– А ты как думаешь? – обратился Пересвет к волчице.
– А что я? – хмыкнула та. – Не мне же верхом ехать, а вам!
– Тогда решено, – сказал Пересвет и лихо вскочил на спину кобылице.
– А с путами что делать? – полюбопытствовал Ваня.
– С путами, – замялся Пересвет, – леший их ведает, вдруг и правда, когда развяжем, сразу дадут деру. Может ты, Веста, перегрызешь?
– Еще не хватало, – фыркнула волчица, – чтобы я и к лошадям! Ну ладно, – неохотно добавила она, – сделаю.
– Вот и хорошо, – успокоился Пересвет, – а на третью лошадку я узду со своего коня прилажу.
Он спрыгнул, снял со своего коня сбрую и надел на одну из кобылиц. Та попробовала было взбрыкнуть, но покосилась на оскалившуюся Весту и мигом притихла.
– Вот и все! – потрепал Пересвет ее по холке, взобрался на другую лошадь и крепко намотал поводья на руку. – Ваня, где ты там?
Ваня стоял в раздумьях. Царские кобылицы были, знамо дело, неоседланные, стремян не было и в помине, поэтому как взбираться на такую лошадку – загадка. Наконец Иван сообразил встать на пень, подтянулся кое-как и с грехом пополам очутился у кобылицы на спине. Та почуяла неопытного наездника и недовольно вскинулась, но Веста ее быстро успокоила. Затем она перегрызла ивовые прутья и освободила ноги лошадей. Тронулись потихоньку.
– Хранимир! – крикнул Пересвет коню. – Ступай за мной!
Конь заржал и покорно двинулся следом, настороженно поглядывая на волчицу. Прошли лес, поле; кобылицы уже не порывались убежать на вольные луга, шли тихим шагом, низко опустив убранные цветами головы.
К Золотым воротам подошли, когда уже совсем стемнело и на небе показались первые звезды. Стражник, все тот же усатый толстяк, уважительно посмотрел на кавалькаду и даже сделал попытку поклониться. Но, убедившись в том, что его порыв не оценен, снова погрузился в полусонное состояние. Кобылицы, чуя, что их снова собираются загнать в тесные конюшни, начали громко ржать. Ване стало их жалко:
– Да что он, царь Кусман, неужели не видит, что его лошади по колено в грязи стоят?
– Да все он видит, – фыркнула Веста, – только ему и дела мало. Главное, что кобылицы его собственные, а остальное ему неважно.
– Эх, – сокрушенно покачал Ваня головой, – такие лошадки и в таких руках!
– Ничего не поделаешь, – вмешался Пересвет, – я так думаю, недолго им здесь пробыть осталось. Коли моя мать захватит Золотое царство, кобылицы перейдут к ней. А она лошадей любит.
– Ну хоть что-то она любит, кроме власти, – вздохнул Ваня, – и то хлеб.
Наконец прибыли к дворцу. Кое-как завели сопротивляющихся лошадей в конюшни, сняли узду Хранимира, закрыли двери на тяжелый засов.
– Где ночевать будем? – поинтересовалась Веста. – Али прямо на площади?
– Нет, только не так, – испугался Иван, – я помню, как у меня после такого спанья все тело болело Давайте лучше на постоялый двор, хорошо?
– Хорошо, – кивнула волчица, – вы давайте туда, а я, с вашего позволения, тут прикорну.
– Как это тут? – огорченно произнес Ваня. – Давай-ка с нами!
– Нет, – твердо сказала Веста и закрыла глаза.
Иван вздохнул, посмотрел на Пересвета:
– Ну что, пойдем?
– Пойдем.
Оба быстро направились к знакомому уже постоялому двору, поздоровались с хозяином, который отчего-то был грустен и мрачен, молча съели поставленный перед ними ужин, молча отправились в отведенную им светелку. Хозяин отрывистым и злобным голосом заявил, что свечей он не отпустит и не потерпит никаких ночных гуляний. После чего он пожелал доброй ночи и удалился, шаркая босыми ногами, сморкаясь и ворча под нос что-то зловещее.
Комната оказалась маленькой и темной. Единственное окошко было задернуто занавеской из плотной ткани, да так, что из-под нее не пробивался ни единый лучик света. Пересвет достал из кармана огарок свечи, щелкнул кремнем, зажег. В углу стояла небольшая кровать, крытая старым ковром, стул о трех ножках, на полу валялись какие-то тряпки и лежал пестрый половичок. Больше в комнате ничего не было. Ваня вздохнул и, не раздеваясь, залез на кровать, накрылся ковром и тотчас уснул. Пересвет походил еще немного взад-вперед, выкурил трубку и тоже лег спать. Оба спали как убитые и ничего не видели во сне. А на рассвете прямо под окнами заголосил петух.
Ваня открыл глаза, вскочил, отодвинул занавеску, открыл ставни. В комнате тут же посвежело. Иван увидел, что еще даже солнце не встало, выругался, огляделся в поисках чего-нибудь тяжелого, нашел на столе чашку с отломанной ручкой. Плохо соображая, что делает, он запустил чашкой в петуха, не попал, но зато добился своего – петух замолчал и бросился куда-то бежать по капустным грядкам. Иван снова лег, закрыл глаза, но больше так и не уснул. Встал, стараясь не разбудить Пересвета, тихо прикрыл за собой дверь. Нашел сонного хозяина, расплатился с ним и пошел обратно к площади. Постепенно светало, город просыпался, открывались лавки, две женщины ругались возле колодца, размахивая руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45