– Может быть, у Гектора позднее свидание, и он не захотел мне сказать об этом. Это не в первый раз. Господь знает, где Гектор бывает, когда кончаются вечеринки.
– Расскажите мне о Киппи.
– Красивый. Волосы слишком длинные, во всяком случае, были, когда я его в последний раз видела. Всегда с ним неприятности. Дочь Мэйдж Уайт забеременела от него, когда им было только четырнадцать лет. О, что за суматоха тогда поднялась! Принимает наркотики. Или принимал, не знаю, как сейчас. Он лечится в клинике, где-то во Франции, – сказала Камилла.
Именно такой ответ Филипп хотел от нее услышать.
– Без лишних слов, – сказал он.
– Что?
– Ваш ответ.
– Благодарю.
– Сколько лет?
– Киппи?
– Да.
– Думаю, ему было три или четыре года, когда Паулина вышла замуж за Жюля.
– Следовательно, сейчас ему двадцать пять или двадцать шесть, – сказал он.
– Откуда вдруг такой интерес к Киппи?
– Вы знаете? Я не знаю, – сказал он, и оба рассмеялись.
Они продолжали танцевать. Позади них Жюль и несколько гостей помогали Роуз, которая громко распевала песню о «Камелоте», как можно изящнее добраться до выхода. Блонделл, служанка Паулины, ждала ее у дверей комнаты. И тут Филипп вспомнил о своем дне рождения.
– Который час? – спросил он.
– Полночь, – ответила Камилла. – Только не говорите мне, что вы слишком задержались, что вам надо вставать в три утра, а потому надо идти домой. Ненавижу эти истории об опоздании.
Филипп рассмеялся.
– Не собирался говорить ничего подобного. Напротив, хочу сказать совсем другое.
– Что же? – спросила Камилла.
– Как насчет виски с содовой у вас дома?
– О, искуситель!
– Ну, так как?
– Мне действительно надо ехать домой, – сказала она, отстранив голову от его щеки и посмотрев на него.
– Я так надеялся, что вы скажете это, – сказал Филипп.
Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета N 1.
«Я была очень довольна, что стала его любовницей. У парня была жена. Я это понимала. Проворачивать то, что делала его жена, я не умела: все эти приемы, вся эта роскошь. Для его положения ему нужна была такая жена. Но я умела делать то, чего его жена не умела. Я имею в виду то, что парень в постели был бешеный, как бык. Не многие девушки могут справиться с этим. Я могла. Ну, ты понимаешь, мы все хороши в чем-то одном. Так вот, я отлично справляюсь именно с этим».
ГЛАВА 2
Жюль Мендельсон обычно вставал в пять утра и в половине шестого, когда было еще темно, принимал парикмахера Уилли, который приходил ежедневно брить его. Этот утренний ритуал Уилли выполнял в течение двадцати пяти лет, за что был щедро вознагражден небольшой, но очень прибыльной парикмахерской на бульваре Сансет, содержащейся за счет Жюля. Уилли никогда не заговаривал первым, так было заведено, потому что Жюль во время бритья предпочитал обдумывать предстоящие в этот день дела. Исключения делались только в те дни, когда Уилли стриг волосы; тогда мужчины обменивались мнениями о результатах бейсбольных и футбольных матчей, поскольку оба были спортивными фанатами.
У Жюля выработалась привычка уезжать из «Облаков» в свой офис в шесть утра, чтобы успеть до начала рабочего дня переговорить по телефону с компаньонами в Нью-Йорке, когда открывались фондовые биржи, а также с партнерами в Лондоне. Неизменно, в одиннадцать вечера, обменявшись взглядами с Паулиной, он исчезал, ни с кем не попрощавшись, чтобы не нарушать атмосферу приемов, и Паулина одна справлялась с гостями, пока последний из них не уходил. Обычно последним гостем был Гектор Парадизо. Ему нравилось обходить с Паулиной опустевшие комнаты, гася свечи и проверяя, все ли пепельницы приведены в порядок слугами. Затем они, по уже сложившейся привычке, садились в библиотеке под «Белыми розами» Ван Гога, чтобы выпить последний бокал шампанского и обсудить каждую деталь прошедшего вечера. Они оба наслаждались этим ритуалом и каждый раз ждали его, как прекрасное завершение прошедшего вечера. Поэтому Гектор удивился, когда, загасив последнюю свечу, Паулина сказала ему, что у нее болит голова: «Просто смертельно, дорогой», – и направилась прямо в спальню, отказавшись и от полуночной беседы, и от бокала шампанского. Гектор очень хотел сообщить ей что-то важное, а она умолчала о возвращении Киппи в город.
Гектор Парадизо любил Паулину Мендельсон, хотя никогда не претендовал на роль любовника. У них сложились отношения, понятные им обоим, хотя вслух они никогда их не обсуждали. Никогда Гектор не бывал так счастлив, как в те вечера, что они проводили вместе. Их периодичность возрастала, когда Жюль был очень занят работой или уезжал из города. Тогда Гектор брал на себя обязанность постоянного спутника Паулины на благотворительных мероприятиях, на открытиях выставок в музее, на балетных и оперных премьерах. Фотографы постоянно роились вокруг Паулины Мендельсон, достигшей статуса знаменитости в глазах прессы, писавшей о ней в колонках светской жизни и моды. В такие моменты Гектор стоял рядом с ней, широко улыбаясь, иногда даже приветствовал журналистов взмахом руки, считая, что внимание прессы относится также и к нему как представителю семьи, занимающей достойное место в истории города.
Возвращаясь на машине после вечера у Мендельсонов, Гектор не уставал восхищаться Паулиной, находя ее верхом совершенства. Гектор был сплетником. Об этом знали все, а лучше всех Паулина, но всем было также известно, что он никогда не сплетничает о Паулине. Высшим мерилом преданности Гектора Паулине было то, что он ни одной душе ни разу не намекнул о том, что знает об отношениях Жюля Мендельсона и Фло Марч.
Жизнь Гектора была поделена на две резко отличающиеся друг от друга части; люди, знавшие его в одной ипостаси, представления не имели, как он существует в другой. Высокий, подвижный, лысеющий, в отличной форме, он выглядел моложе своих сорока восьми лет. Он принадлежал к той редкой породе мужчин, чья внешность тем больше облагораживается, чем меньше волос остается на голове. «Танцы, – обычно говаривал он, – помогают сохранить талию стройной, или почти такой же стройной, как в двадцать пять лет», хотя занятия теннисом, в который он каждую неделю играл на корте Роуз Кливеден, тоже немало тому способствовали. В глазах людей он всегда воспринимался как потомок знатной испанской семьи землевладельцев, вроде Сепульведа или Фигуэра, в честь которых были названы главные бульвары города в знак признания их вклада в основание города. Он зачастую испытывал удовольствие, когда слышал, как какой-нибудь незнакомец, услышав его фамилию, спрашивал: «Как в названии бульвара Парадизо, что ведет к аэропорту?»
Состояние, которым когда-то обладала его семья, уже давно улетучилось, но он продолжал жить более чем комфортабельно, на проценты от ценных бумаг, которые ему оставила сестра, Тельма Уортингтон, мать Камиллы Ибери. Тельма покончила с собой более десяти лет назад из-за неудачной любовной связи. Его небольшой, но благоустроенный дом на Хамминг-Берд Уэй, между Ориоул и Траш на Голливудских холмах, фотографировали для одного из журналов по домоводству. Здесь в течение многих лет собирались гости на коктейль. Гектор нередко говорил, что его дом – один из немногих мест, где встречаются представители разнообразных слоев города. Это в действительности было так, но встречались они не в одно и то же время.
Если кто-то хотел узнать об обществе Лос-Анджелеса, то непременно обращался к Гектору. Он знал ответы на все вопросы, потому что знал всех, и если даже с кем-то не был знаком, то все равно знал о нем все. «Мы можем знать не все, но мы знаем тех, кто знает других», – любил говаривать он. Гектор знал о связях старых семей города во многих поколениях. Как, например, о Бронуин Доухени, матери Каролин Филиппс, дожившей до девяносто одного года, чьи похороны должны были состояться на следующий день в епископальной церкви Всех Святых в Беверли-Хиллз. «Девичья фамилия Бронуин–Паркхерст, – рассказывал он своему другу Сирилу Рэтбоуну, который писал для светской колонки в «Малхоллэнд», рассказывал так, словно щелкал орешки. – Она была второй дочерью судьи Паркхерста. Ее дед построил тот огромный – во французском стиле – дом на бульваре Уэста Эдамса, в котором сейчас находится Центр церкви Света Небесного. Теперь этот район черный, ты знаешь. Когда я был ребенком, то часто ходил в этот дом на дни рождения Каролины, а затем семья переехала на Хэнкок-Парк. Далее. Первый муж Броунин, который не был, я повторяю, не был настоящим отцом Каролины, но это другая история, звался Монро Уиттьер, а когда Монро умер, она вышла замуж за Джастина Малхоллэнда, который растратил деньги. Ты помнишь эту историю? Джастин Малхоллэнд, умерший в тюрьме, был двоюродным братом Роуз Кливеден». Когда Гектор не танцевал, то мог вести подобные разговоры часами, чем он и занимался, когда проводил вечера с людьми, с которыми вырос, но надо отметить, что на эти разговоры уходила только часть вечера, до полуночи. Кроме того, многие годы он был известен как человек, ведущий первую пару на открытии бала, а также как наставник дебютанток, которых он учил делать низкий реверанс во время бала в «Лас Мадринас», где дочери элиты Лос-Анджелеса впервые представлялись обществу.
После полуночи Гектор Парадизо вел совершенно другую жизнь, узнав о которой некоторые его друзья впали бы в шок. Даже такие осведомленные друзья, как чета Мендельсонов, не догадывались о степени извращенности его ночных похождений, когда он искал незнакомцев, готовых на поцелуй за плату. Хотя они могли подозревать, что в жизни Гектора существует другая сторона, ведь он никогда не был женат, но об этом никто и никогда не заикался, даже такие друзья, как Роуз Кливеден, часто находящаяся с ним в состоянии войны, но намеревавшаяся оставить ему в пожизненное пользование доходы от своего состояния, приведись ей умереть раньше него. Когда-то в юности в его жизни были женщины, например: актриса Астрид Вартан, бывшая звезда конькобежного спорта, с которой он был помолвлен. И с Роуз Кливеден у него был короткий роман. Роуз, которая никогда не лезла за словом в карман, потом рассказывала, что его «хозяйство», как она это называла, было минимальным – «розовый бутон, дорогая, не более того», но зато он был искусен на слова. После полуночи Гектор посещал места, о которых его друзья из высшего света даже не слышали. Одним из подобных мест, но более респектабельным, чем те, что он изредка посещал, было «Мисс Гарбо».
«Мисс Гарбо» – ночной клуб-кабаре, расположенный на улочке в Западном Голливуде, называемой Астопово, между бульваром Санта-Моника и Авеню Мелроуз. Гектор, никогда не забывавший о своем положении, хотя в подобных районах города он едва ли мог столкнуться с людьми, которых знал по своей другой жизни, припарковывал сам свой «мерседес» на свободное место на стоянке вместо того, чтобы оставить машину на попечение служащего клуба, с тем, чтобы ему, покидая клуб, не пришлось стоять у дверей кабаре, да еще со спутником, подозрительно одетым, и ждать, когда ему подгонят автомобиль. Педантичный в вопросах социального положения, он всегда думал о последствиях. Ему хотелось, чтобы у клуба была боковая дверь, через которую можно было бы войти таким людям, как он, не любящим лишних разговоров, войти и выйти, соблюдая анонимность, особенно когда одет в смокинг, потому что заглянул в клуб после приема, как он в тот вечер, направившись сюда прямо из дома Мендельсонов. Ему пришло в голову поговорить об этом с Мэннингом Эйнсдорфом, владельцем «Мисс Гарбо».
– Привет, Гектор, – громко крикнул кто-то из толпы вокруг бара. Он повернулся и увидел Джоэля Циркона, голливудского агента, постоянного посетителя клуба, стоящего с приятелем у стойки бара.
– Привет, Джоэль, – ответил Гектор, не обращая внимания на фамильярность тона Циркона.
– Поприветствуй Уилларда Паркера, – сказал Джоэль, представляя своего приятеля, – Уиллард – дворецкий Каспера Стиглица.
– Привет, Гектор, – сказал Уиллард, протягивая руку. Он уж догадался, кем был Парадизо, и волновался при мысли, что это знакомство даст ему возможность называть другом человека из светского общества.
Гектор кивнул, но не пожал протянутую руку. Он посещал «Мисс Гарбо» не для того, что бы вести разговоры, тем более с дворецким кинопродюсера.
– Как у них тут сегодня?
– Неплохо, совсем неплохо, – ответил Джоэль.
– Где Меннинг Эйнсдорф? – спросил Гектор.
– Он появится через несколько минут. Следующим номером объявит новую певичку, – сказал Джоэль.
– Мне бы хотелось исчезнуть до выхода певички. Достаточно наслушался открытий Мэннинга Эйнсдорфа, – сказал Гектор.
– Что-то ты сегодня очень нарядный, – заметил Мэннинг Эйнсдорф, подходя к бару.
Ему было лет шестьдесят, седые волосы он зачесывал с затылка на лоб, чтобы прикрыть лысину. На пальцах обеих рук он носил массивные перстни.
– Твое присутствие всегда придает клубу что-то особенное, Гектор, – сказал Мэннинг.
Гектор, в своей белоснежной манишке и черном галстуке, в глубине души испытывал самодовольство, понимая, что является центром внимания этих людей, и зная, что он не такой, как они, что он выше и лучше их. Он кивнул в знак согласия и повернулся, чтобы осмотреть зал.
– Был на светской пирушке? – спросил Мэннинг. Гектор утвердительно кивнул головой. Это была игра, в которой оба охотно участвовали. Из кармана брюк Гектор вынул золотой портсигар, взял сигарету и прикурил ее спичкой из пачки с фирменным знаком «Мисс Гарбо», которую ему подал Мэннинг.
– На чьей? – спросил Мэннинг. Как человек, не вхожий в светское общество, Мэннинг Эйнсдорф испытывал крайнее любопытство по поводу светской жизни своего клиента, и Гектор Парадизо, явно наслаждаясь своей репутацией, не мог удержаться, чтобы не произвести впечатление на любопытного Мэннинга.
– Паулины Мендельсон, – ответил Гектор, понизив голос, зная, какое впечатление производит только упоминание ее имени.
– Ну, ты даешь! – сказал Мэннинг. – И как же она была одета сегодня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65