– с интересом спросил я.
Софи де Сент-Эльб выдержала эффектную драматическую паузу, вытащила из пачки очередную сигарету и закурила, не сводя с меня глаз.
– Вы когда-нибудь слышали о Йорденском камне?
– Нет, – признался я.
Еще одна долгая пауза. Ее глаза не отрывались от моего лица.
– Это реликвия.
– Реликвия?
– Да, у христиан куча самых невероятных реликвий, одна чудеснее другой. Это старая история…
– Вы хотите сказать, что это такая же реликвия, как Туринская плащаница?
– Именно. Некогда для освящения церкви было совершенно необходимо, чтобы в ней обретались мощи святого, именем которого ее назвали. Вследствие чего культ реликвий дошел до такой степени, что поклоняться стали вещам совершенно безумным… перьям архангела Михаила, крайней плоти Иисуса.
– Вы шутите?
– Вовсе нет. Церковь освятила по крайней мере восемь препуциумов Христа! Не считая бесчисленных терний из венца, километровых штабелей из досок Креста, литровых емкостей молока Богородицы… Только во Франции имеется целая коллекция: крест Христа, его кровь, пеленки, в которых он лежал в яслях, скатерть Тайной Вечери, череп святого Иоанна-Крестителя, да всего и не упомнишь! Как бы там ни было, Йорденский камень – одна из самых загадочных реликвий в христианской истории. Драгоценность, которая, согласно легенде, будто бы принадлежала Христу.
– Драгоценный камень? Разве он не давал обет бедности?
– Нет. В таких именно словах – нет. Но верно и то, что представить Христа, носящего драгоценности, довольно трудно. Но, уверяю вас, это вряд ли походило на вещицу от Картье. Что-нибудь едва обработанное. И разумеется, эта драгоценность будто бы исчезла, хотя многие полагают, что ее просто не было… Так вот, ваш отец прислал мне по факсу два текста, которые, как он полагал, подтверждают существование этой реликвии. Но это еще не все. Он объяснил мне по телефону, что тексты – всего лишь подступ к его открытию.
– То есть?
– Он уже не стремился найти доказательства, что реликвия существует, – для него это был очевидный факт, но ему хотелось понять, что она означает. Ибо, по его мнению, в ней заложен очень конкретный и очень важный смысл, но он не захотел ничего объяснять, пока я не соглашусь помогать ему.
– И вас это убедило? Все это выглядит довольно нелепым, разве нет?
– Я всю ночь изучала эти два текста и на следующий день приняла его предложение.
– Почему?
– Один из двух текстов, присланных мне по факсу, оказался… необычным. Это начало, во всяком случае, первая страница рукописи немецкого художника Альбрехта Дюрера. Покопавшись в книгах, я обнаружила, что речь идет о рукописи, на которую ссылаются многие критики, однако сама рукопись так и не была найдена. Если документ вашего отца подлинный, то одного этого уже достаточно, чтобы я заинтересовалась. Возможно, текст не имеет такого значения, какое придавал ему ваш отец, но я сказала себе, что дело любопытное и мне стоит им заняться.
– И в этом тексте упоминался ваш Йорденский камень?
– Я не полностью его перевела, и ваш отец прислал мне только начало, но о камне там действительно говорилось…
– А второй документ? – спросил я с интересом.
– Это письмо Карла Великого с перечнем даров, предназначенных Алкуину, самому верному его советнику, который принял решение удалиться от мира в аббатство Сен-Мартен-де-Тур.
– И что же?
– В списке фигурировал Йорденский камень.
– Очень любопытно, – признал я.
Она расхохоталась:
– Это слабо сказано! Два документа, где упоминается этот камень, причем один документ датирован девятым, а второй шестнадцатым веком. Не скрою, мне очень хотелось удостовериться в их подлинности! На следующий же день я приехала в Горд. Сначала я остановилась в маленьком отеле в центре городка, и мы с вашим отцом встретились там же, в ресторане. Он вел себя крайне нервно, говорил полушепотом, все время озирался. Ничего конкретного он мне не сообщил, сказал, что пока рано, и назначил следующую встречу на завтра, в другом ресторане, более безопасном , как он выразился. Когда мы прощались, он посоветовал мне остерегаться, но не объяснил, чего именно. Честно говоря, он производил впечатление полного психа. Но проблема в том, что сутки спустя у меня не осталось сомнений – за мной следили. Сначала я подумала, что просто нервничаю, но вскоре стало ясно, что мне это не снится. Весь день меня преследовали два типа в черном. Возможно, те же самые, что оглушили вас сегодня вечером. Из-за их черных одеяний я прозвала их воронами. На следующий день ваш отец не пришел на встречу. Ночью с ним случилось несчастье…
Она взглянула на меня с состраданием. Я заколебался. Нужно ли говорить ей, что смерть отца не была таким уж тяжким ударом для меня?
– Вы полагаете, это не просто несчастный случай?
– Когда я вернулась в гостиницу, в моем номере все было перевернуто вверх дном, у меня украли один из блокнотов с записями и оба текста, присланных по факсу вашим отцом. Я сказала себе, что здесь творятся странные вещи, и решила присмотреться к этому поближе. Я позвонила своему главному редактору и спросила, можно ли сделать передачу, если я отыщу что-нибудь интересное. Он дал мне три дня. Потом я узнала, что вы приезжаете…
– Каким образом? – перебил я.
Она посмотрела на меня с улыбкой. Словно оценив мою подозрительность.
– Через ваше агентство. Ваш отец говорил мне, что у него есть сын, и я решила встретиться с вами, вдруг вам что-то известно. Поэтому я собрала о вас кое-какие сведения. Узнав, чем вы занимаетесь, я позвонила вашему агенту и сказала, что хочу взять у вас интервью в связи с тем, что «Сексуальную лихорадку» будут показывать на нашем канале нынешним летом…
– Спасибо, я в курсе…
– В вашем агентстве мне сказали, что я не смогу повидаться с вами, потому что вы уехали на юг Франции, где ваш отец купил дом. Я решила дожидаться вас здесь, одновременно продолжая расследование. После инцидента в отеле я сняла жилье в счет будущего гонорара. На чужое имя, в стороне от городка… но у меня нет уверенности, что я сумела сохранить инкогнито…
Она сделала паузу и, несколько раз щелкнув крышкой своего «Зиппо», продолжила:
– Итак, что вы предлагаете? Позвоним в полицию или попытаемся понять, что произошло?
Я готов был поклясться, что в ее глазах сверкнул лукавый огонек…
– Вы сказали управляющему отелем, что ваш номер обыскали?
Она отрицательно покачала головой.
– Если мы расскажем все это полиции, нас примут за сумасшедших! – усмехнулся я.
– Вы совсем ничего не знали об этой истории?
– Нет. Я приехал из-за того, что мне хотелось узнать, зачем отец купил этот дом… Вы понимаете? Мне это показалось странным!
Журналистка пожала плечами. Взгляд ее опять стал напряженным. Глаза горели желанием раздобыть сенсацию.
– Мсье Лувель, расскажите мне в деталях, что вы видели в подвале? – сказала она, придвигаясь ко мне вместе с креслом.
В это миг мне пришлось принять решения, сыгравшие важную роль в дальнейшем развитии событии. Попытаюсь ли я раскрыть тайну отца, и если да, буду ли я этим заниматься вместе с Софи де Сент-Эльб? Я был убежден, что она сказала не все. Как профессионал, какие-то козыри она должна была припрятать. Но разве не открыла она мне достаточно, чтобы можно было ей довериться? Сверх того, если я действительно хотел разобраться в этой истории, журналистка могла бы оказать мне бесценную помощь. И главное, мадемуазель де Сент-Эльб была женщиной, с которой я был бы не прочь скоротать пару вечеров… Она словно излучала страсть к авантюрному, к неожиданному, к необычному. Всего этого мне давно не хватало. Плевать, лесбиянка она или нет. Софи де Сент-Эльб мне нравилась.
Я улыбнулся ей и стал припоминать, что видел в подвале.
Три
Журналистка занялась приготовлением ужина, а я тем временем начал рассказывать, стараясь быть как можно более точным, о том, что увидел в доме отца. Проще всего, конечно, было бы вернуться туда вместе, но поздний час и не самый радужный прием, который мне там оказали, побудили нас отложить более детальное расследование до завтрашнего дня.
– Должна вас предупредить, – прервала меня она, – в этой кухне многим не разживешься, я сама не знаю, что тут можно приготовить… Попробую сделать что-нибудь на провансальский манер.
Я сидел на краю кухонного стола, все еще чувствуя себя немного оглушенным, и смотрел, как она ходит от кухонного шкафа к плите, от холодильника к мойке. Она была не у себя дома и искала нужные ей вещи по наитию. Но она знала, что делает. Уже давно я не видел, чтобы женщина готовила ужин с таким умением. После одиннадцати лет, проведенных в городе, где люди едят только в ресторанах, я забыл, что наслаждение доставляет и сам процесс приготовления пищи. Все эти разнообразные запахи, все эти меняющиеся цвета…
– Что меня больше всего удивило в подвале, – продолжил я, следуя за ней взглядом, – так это странное допотопное устройство. Я подумал было, что эта штука, возможно, уже стояла там, когда отец купил дом… какой-нибудь старинный измерительный прибор… Но на самом деле я почти уверен, что она появилась там не случайно. Она не противоречит всему остальному.
– Как это? – спросила Софи, нарезая тонкими полосками филе индейки.
– На стене была копия «Джоконды», на полу и козлах множество книг о Леонардо да Винчи. И этот прибор очень похож на те странные машины, которые Леонардо рисовал в своих кодексах…
Она кивнула. Я умолк, залюбовавшись ее работой. Она готовила споро и умело. И как настоящая гурманка. Это было видно по ее глазам.
Никогда мне не удалось бы повторить эти с виду столь простые движения. Я завидовал даже тому, с какой привычной ловкостью она держит сковородку, на которой в смеси из подсолнечного и оливкового масла обжаривалось до появления золотистой корочки мясо. Я же был заложником клишированных представлений о мужских обязанностях. Мой отец не готовил – и я не готовил. Для всех феминисток мира я стал бы легкой мишенью.
– Это не все, – вновь заговорил я, когда она начала мелко нарезать на деревянной доске помидоры и перчики. – Заметки моего отца были написаны наоборот.
– Наоборот? – удивленно переспросила она и повернулась ко мне, держа нож в правой руке.
– Как и записи Леонардо да Винчи. Этот безумец писал все свои заметки наоборот, справа налево, как в зеркальном отражении. Вы этого не знали?
– Сейчас, когда вы мне об этом сказали, я вспомнила что-то такое… Это ведь просто интеллектуальная забава? Ничего экстраординарного.
Отвернувшись, она принялась чистить лук, чеснок и корни сельдерея.
Я пожал плечами:
– Нет, конечно. Да и расшифровать это вполне возможно. Но должен вам признаться, что это озадачило меня еще больше, чем все остальное… Мне казалось, что это какая-то невероятная инсценировка. Моего отца никак нельзя назвать хорошим человеком, но психопатом он точно не был. А подвал, в котором я только что побывал, мог принадлежать только душевнобольному!
Она добавила овощи к мясу, посыпала все это тмином, посолила и поперчила, затем убавила огонь, чтобы блюдо потомилось. Закурила новую сигарету и протянула мне пачку, но я закрыл глаза в знак отказа.
– Ну, – сказала она, – писать наоборот еще не означает душевной болезни… Ваш отец говорил о некой экстраординарной тайне. Возможно, именно эта тайна – реальная или нет – подтолкнула его к мистицизму… Мистика ведь сейчас в моде! Франс-Телеком даже совещания свои проводит в резиденции розенкрейцеров!
– Какой ужас!
– Или же ваш отец просто был поклонником Леонардо да Винчи. Писать наоборот – это не большее безумие, чем решать каждое утро кроссворды Мишеля Лакло… Вы успели прочесть эти пресловутые записи?
– Только проглядел. Я не специалист в чтении текстов справа налево!
– Вы заметили что-нибудь особенное?
– Я слишком мало понял. Но были два слова, которые постоянно встречались на многих страницах.
– Что за слова? – насторожилась она.
– Первое, как мне помнится, это аббревиатура, I.B.I…
Я тут же увидел по ее глазам, что эту аббревиатуру она знает… И замер в ожидании разгадки.
– Ieshoua'ben Iosseph, – объяснила она. – Иисус, сын Иосифа, как точно перевел Шураки.
Я кивнул:
– Ну конечно. Мне следовало догадаться…
– Поскольку тайна вашего отца, очевидно, имеет отношение к Йорденскому камню, в этом нет ничего удивительного… А второе слово?
Аппетитный запах индейки заполнил кухню.
– Тут я не вполне уверен. Похоже на немецкий. «Бильдбергер» или что-то в этом роде…
– «Бильдерберг»? – спросила она, нахмурив брови.
– Да, именно так! – вскричал я, удивляясь тому, что она знает слово, которое мне прежде никогда не доводилось слышать.
– Вы уверены? – продолжала она, как если бы эта новость ее расстроила.
Теперь я был абсолютно уверен. И совершенно четко видел это слово.
– Да, «Бильдерберг». Что это такое?
– Если говорить честно, мне известно немногое. Но я удивляюсь, каким боком они затесались в это дело…
– Кто же они? – нетерпеливо спросил я.
– Нечто вроде международной think tank . В общем, это такие объединения для «мозгового штурма», которые сейчас стали очень модными в Соединенных Штатах.
По правде сказать, я не понимал, о чем она говорит. Вероятно, она заметила это и смущенно улыбнулась мне:
– Я не могу рассказать вам больше, у меня сохранились только смутные воспоминания о «Бильдерберге». Кажется, я читала какую-то статью о них в газете, но это было очень давно. В общем, это политики, экономисты, промышленники, бизнесмены и интеллектуалы, которые каждый год проводят более или менее официальные встречи с целью обсудить будущее мира.
– Чудесно! Похоже, мы имеем дело с теорией заговоров во всей ее красе… Я не знал, что отец был поклонником «Секретных материалов».
Журналистка с усмешкой покачала головой:
– Не будем преувеличивать, эти люди не решают наше будущее, они просто о нем говорят . Не думаю, что это заслуживает наименования заговора…
– Ну, если вы так уверены! – насмешливо отозвался я. – И все же это кретинизм, что вы, журналисты, ничего не сообщаете нам о вещах такого рода!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41