– Вы уезжаете? – удивился я.
– Да.
– Куда же?
– В Рим.
– Что? – вскричал я.
– Да. В Рим. Меня переводят, мсье Лувель.
– Переводят в Рим? Гм, для вас это грандиозное повышение.
– Не вполне так, не вполне… Я очень привязан к приходу в Горде и предпочел бы закончить свои дни здесь. Короче говоря, мсье Лувель, это совсем не повышение. Скорее меня решили убрать с дороги.
– Вот как? А отказаться вы не можете?
Он вновь вздохнул, стараясь взять себя в руки.
– Конечно нет!
– Ну, я не слишком-то разбираюсь в трудовом законодательстве для священнослужителей, – иронически бросил я.
– Меня переводят, вот и все. Я уезжаю.
У меня запершило в горле. Священник был явно вне себя, и мне это казалось почти забавным, хотя я понимал, что отношусь к делу излишне легкомысленно.
– Вы думаете, вас переводят, чтобы… чтобы заставить вас замолчать?
– Никаких комментариев.
Я услышал, как щелкнула зажигалка. Священник закурил. Час от часу не легче!
– Вы знаете, кто санкционировал ваш перевод?
Он ответил после паузы:
– Нет. Этого никто никогда не знает.
Я решил бросить пробный камень:
– А если я вам скажу, что знаю?
– Как это?
– Я точно знаю, кто и по какой причине санкционировал ваш перевод. Я мог бы рассказать вам об этом, но вы должны рассказать мне об отце. Вам ведь многое известно?
Очередная пауза свидетельствовала о замешательстве.
– Возможно, – признал он наконец.
Я сжал кулаки. Это становилось интересным.
– Послушайте, мсье кюре, нам надо переговорить в более спокойной обстановке. Вы не могли бы отлучиться на пару дней и встретиться со мной в Париже?
Он заколебался.
– Почему бы нет…
– Запишите мой номер телефона. Никому его не давайте. Позвоните, как только приедете в Париж. И берегите себя. Я не шучу.
– А как быть с жандармерией?
– Вы не обязаны извещать их о том, что говорили со мной по телефону.
– Разумеется. Профессиональная тайна, сын мой, – ответил он и повесил трубку.
Восемь
В «Пре Карре», ресторане отеля «Спландид», царил полумрак, и, несомненно, это было идеальное место для тайных совещаний. Но проблема состояла в том, что мои часы показывали половину девятого, а Софи так и не появилась. Она опаздывала уже на полчаса, и я не только не мог смотреть без отвращения на принесенные официанткой фисташки, но и начал всерьез беспокоиться.
Я успел прокрутить в голове примерно сотню катастрофических сценариев, в которых Софи становилась жертвой громил, нанятых одним из двоих наших беспощадных преследователей. Не считая вполне правдоподобной версии, что фараоны задержали ее на выходе из интернет-кафе. И я сознавал, что один не справлюсь. Без Софи я ничего не стоил. Я нуждался в ней, в ее решимости, в ее мужестве, в ее улыбках.
Я уже собирался заказать вторую порцию виски, когда с радостью увидел, как в окне показался силуэт журналистки.
Она подошла к столику, и по тому, как блестели у нее глаза, я понял, что ничего серьезного не произошло.
– Простите, я опоздала, очень увлеклась переводом… И ребята с «Канала» поймали меня по телефону, они начинают терять терпение.
Она села напротив меня. Неяркий свет плафонов на потолке отбрасывал голубоватые блики на ее лоб, словно луч солнца пробивался сквозь витраж. В «Пре Карре» цветовая гамма была феерической: лазурный потолок, янтарная мебель, охряные стены. Невысокие деревянные перегородки отделяли столики друг от друга, что давало нам ощущение некой интимности. Сервировка была великолепной: серебряные приборы, хрустальные бокалы, мягкие толстые салфетки. Софи нервно поглаживала скатерть тыльной стороной ладони. Очевидно, ей не терпелось рассказать мне о своих открытиях, но, заняв место за столом, она попросила начать меня.
– Думаю, фараоны у нас на хвосте.
Перед входом в интернет-кафе стояли две полицейские машины.
– Уже? Вы уверены?
– Я не стал выяснять это у них. Покинул заведение через запасной выход. Но если нас засекли в интернет-кафе, можно предположить, что они знают, в каком отеле мы остановились.
Софи внимательно оглядела зал.
– Пока все как будто спокойно, – сказала она с улыбкой. – Посмотрим, что будет дальше…
– Посмотрим? Благодарю покорно! Я не привык к тому, чтобы меня выслеживали фараоны.
– Я тоже, но поделать с этим мы ничего не можем, разве что будем держать ухо востро, как говорят в таких случаях. Ну, что вам удалось узнать?
– Борелла мертв, – мгновенно ответил я, обрадованный тем, что мы сменили эту неприятную тему. – Убит в Иерусалиме. В Париже у него дочь. Она в красном списке, и, боюсь, придется опять прибегнуть к помощи вашего друга из RG.
Софи фыркнула.
– Бедняга, он на стену полезет! – призналась она. – Лучше уж обратиться к Сфинксу…
– Почему нет? Вы же договорились с ним, что сегодня вечером выйдете на связь.
Официантка, подойдя к нашему столику, протянула нам меню. Я поблагодарил ее улыбкой.
– Вы хотите есть? – спросила Софи, когда официантка отошла.
– Знаете, мы заслужили хороший ужин, а в Нью-Йорке мне зверски не хватало именно таких ресторанов, как этот…
– Я думала, там полно французских ресторанов…
– Это не то. Французская кухня за границей всегда хуже. Не знаю почему. Возможно, все дело в продуктах.
Она с улыбкой кивнула, потом стала внимательно изучать меню «Пре Карре».
– Так что вы возьмете? – спросила она, не поднимая глаз.
Я несколько раз проглядел меню, скользя пальцем по строчкам, но решиться никак не мог. Какая мука выбирать в меню, где абсолютно все кажется восхитительным!
– Из закусок меня определенно соблазняет запеченный утиный паштет с персиками, – объявил я наконец.
Она улыбнулась:
– Только и всего? Впрочем, вы правы, я последую вашему примеру. Что еще?
– Я колеблюсь между седлом ягненка в тминном соусе и кроликом с семечками пинии в свекольном соусе.
Она потерла подбородок, поправила очки, взглянула на меня.
– Что ж, берите ягненка, я возьму кролика, и каждый из нас сможет попробовать оба блюда.
– Решено!
Я подозвал официантку, и та сразу подошла принять заказ. Мы назвали выбранные нами блюда, и, когда она удалилась, ее сменил полный молодой человек.
– Вино будете заказывать? – спросил он, протягивая мне карту.
Я на мгновение заколебался, настолько велик был этот список.
– Для запеченного паштета просто напрашивается сотерн… Софи?
– Как вам угодно. Но может быть, барсак, – лукаво подсказала она. – Вы пробовали? Очень похож на сотерн, но более легкий, на мой вкус.
– Превосходно, – с энтузиазмом ответил я.
Я протянул ей карту вин с некоторым смущением. Я знал, что она гораздо более сведуща в винах, чем я. К черту традицию, согласно которой выбор принадлежит мужчине! Пусть меня примут за невежу, зато я буду пить хорошее вино.
– «Шато-Климан» нам вполне подойдет, – решительно сказала Софи.
– Девяностого года? – подсказал сомелье.
– Очень хорошо. Но вот что касается основных блюд, довольно трудно выбрать вино, которое подходило бы и к кролику, и к седлу ягненка…
– В таком случае мне лучше не вмешиваться. Я полностью доверяю вам, Софи.
– Лучше всего был бы пойяк, – предложила она, взглянув на меня. – Во всяком случае, для ягненка это идеальный вариант.
Я весело кивнул:
– Значит, мы возьмем ваш «Пишон-Лонгвиль».
– Девяностый тоже есть, – с улыбкой одобрил молодой человек. – Прекрасный был год.
– Отлично.
Забрав карту, он удалился на кухню.
Когда Софи повернулась ко мне, я захохотал.
– Что такое?
– Ничего, – ответил я, пожав плечами. – Вы меня рассмешили.
– Тем, что я выбирала вино?
– Не знаю. Всем вместе.
– Спасибо!
Кажется, мне впервые удалось задеть ее. Не знаю почему, но я сказал себе, что это хороший знак.
– Где вы изучали науку о виноделии? – спросил я с невинным видом.
– Я понятия не имею об этой науке! Просто у моего отца был прекрасный погреб, и я помогала ему вести список вин. В пятнадцать-шестнадцать лет я уже прекрасно в них разбиралась.
– Вам повезло…
– Да. Это еще и выгодно, потому что можно найти очень хорошую бутылку по разумной цене, тогда как профан вынужден переплачивать, ведь он берет самые проверенные и, следовательно, самые дорогие сорта…
– Такие, как пойяк, например? – с иронией спросил я.
– Вы правы. Но в ресторане другое дело…
– Вот именно, и к тому же платить по счету буду я!
Тут мы оба рассмеялись. В сущности, ничего особо забавного во всем этом не было, но наша нервная система подверглась столь тяжким испытаниям, что назвать ее состояние нормальным было никак нельзя.
– Ладно, когда вам надоест язвить, – сказала Софи, закурив сигарету, – вы мне наконец расскажете, что вам удалось разузнать о нашей истории…
– Ну, поскольку я не смог раздобыть номер телефона дочери Борелла, пришлось двинуться по другому следу. Я позвонил священнику из Горда.
– Отличная мысль. И что же?
– А то, что он как раз укладывал чемоданы. Его переводят в Рим. Как он сам сказал, чтобы убрать с дороги.
– Ну и ну! Вы считаете, это как-то связано с нами?
– А разве тут не замешана «Акта Фидеи»? Мне это кажется очевидным.
– Возможно.
– Во всяком случае, он был не в восторге. Но есть и хорошая новость. Он согласился приехать в Париж и встретиться со мной, чтобы мы обменялись информацией. Я сообщу ему все, что нам известно об «Акта Фидеи», он же, полагаю, сможет мне кое-что рассказать об отце. Я дал ему свой номер телефона.
– Вы с ума сошли! – воскликнула она.
– Нет. Не знаю почему, но он мне внушает доверие, несмотря ни на что.
– Надеюсь, что он вас не сдаст! Не говоря уж о том, что его номер, скорее всего, прослушивается…
– Это верно, – признал я, – возможно, это было не слишком умно с моей стороны… Но я не знаю, как иначе мне удалось бы с ним встретиться. Я же не назвал ему адрес отеля!
Софи недоверчиво поморщилась.
– А вы, – продолжал я, – вы сильно продвинулись?
– Очень неплохо! – ответила она с еле уловимым самодовольством.
– Слушаю вас…
Софи глубоко вздохнула и положила обе руки на стол.
– С чего начать? Все как-то спуталось. У меня сразу несколько зацепок…
– Постараюсь не упустить, – обещал я.
За столик позади нас уселась парочка, и Софи немного понизила голос.
– В целом вот что. Принимая за основу идею Дюрера и вашего отца, мы исходим из того, что существует некое зашифрованное послание Иисуса. Шифр предполагает наличие ключа. Стало быть, имеются два элемента головоломки: с одной стороны, послание, с другой – ключ, позволяющий расшифровать его. И, если я правильно поняла, ключом является Йорденский камень.
– То есть?
– Думаю, что Йорденский камень представляет собой на самом деле нечто вроде артефакта, позволяющего расшифровать послание Иисуса. К такому выводу пришел и ваш отец.
– Допустим. Камень – это ключ. А где же зашифрованное послание?
– Вот этого я не знаю, и, думаю, ваш отец тоже не знал. Мне кажется, что у нас в руках только половина головоломки. Та, что имеет отношение к Йорденскому камню. В общем, я решила заняться сначала именно этим.
– Согласен. И что же?
– Я нашла много такого, на что даже не надеялась. Вы помните, что во многих апокрифических текстах говорилось, будто Иисус отдал камень либо Иоанну, либо Иакову, либо Петру?
– Или же всем троим, – вставил я.
– Да. Но ваш отец полагал, что камень, скорее всего, унаследовал Петр. Игра слов с именем апостола напрашивается сама собой, и сами переводчики много способствовали этому.
– «Ты Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» , – процитировал я. – Но Иисус не говорил о Йорденском камне.
– Нет, разумеется. Хотя совпадение выглядит весьма соблазнительным.
– Что же заставило вас склониться в пользу Петра?
– Дюрер рассказывает, что сначала реликвию будто бы спрятали в Сирии. Другими документами это вроде бы подтверждается. В первые годы, последовавшие за смертью Христа, главным очагом распространения нарождающегося христианства стала Сирия. Она была первым христианским центром – конечно, после Иерусалима. В конце тридцатых годов изгнанные из Иерусалима эллинисты почти все перебрались в Антиохию. И самый первый кризис в истории христианства связан с разногласиями между христианами-эллинистами Сирии и христианами-иудаистами Иерусалима.
– Что за кризис?
– Как всегда, глупости. Всякие традиции, обряды. Эллинисты предлагали отказаться от обрезания, что, естественно, не нравилось христианам в Иудее… И вот догадайтесь, кто в сорок девятом году отправляется в Сирию с целью разрешить все эти споры?
– Петр?
– Именно. Прародитель пап. В конечном счете Петру не удалось предотвратить раскол. Напротив, именно в сорок девятом году две христианские фракции разошлись окончательно. С этих пор все разладилось. С одной стороны, еврейский национализм, доведенный до крайности зелотами, усиливается из-за давления римлян, с другой стороны, Павел создает Церковь, которая все больше обращается к грекам.
– Почему Павел?
– Годом раньше, в сорок восьмом, апостолы устроили совещание, названное потом Иерусалимским собором. По завершении его было решено, что миссия Петра – обращать в христианство евреев, а Павла – язычников.
– Понятно…
– И, по мнению вашего отца, Петр будто бы смекнул, что в Антиохии дела пойдут лучше, чем в Иерусалиме. Поэтому он решил доверить таинственную реликвию первым христианам Сирии. Быть может, он надеялся потом забрать ее, но, к несчастью, через полтора десятка лет жизнь его завершилась на кресте в Ватикане.
– Я не понимаю, почему он не мог увезти Йорденский камень с собой…
– Я тоже задала себе этот вопрос. Но по всей вероятности, Иисус объяснил ему, что речь идет о бесценной реликвии, которую нужно всегда хранить в безопасном месте. Мне кажется, Петр просто понял, что слишком опасно оставлять ее при себе. Вот поэтому он и отдал ее христианской общине в Сирии, которой полностью доверял.
– Пусть так. Но можно ли быть уверенным, что камень спрятали именно в Сирии?
– Хороший вопрос. Ваш отец обнаружил след. Вы помните те два письма, что он послал мне по факсу, убеждая меня приехать в Горд?
– Да. В одном было начало рукописи Дюрера, а во втором текст, имеющий отношение к Карлу Великому…
– Правильно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41