Одна рука не двигалась.
Она просто не двигалась, и все. Лео подумал, что, должно быть, он лежит на ней. Он ее не чувствовал. Тогда он дотянулся до нее другой рукой, нащупал ее, схватил, поднял. Рука приподнялась. Ну, ясно, она просто онемела, оттого что он лежал на ней, вот и все. Когда Лео поднял эту руку, в ней заструилось что-то от кончиков пальцев к плечу, что-то густое, мягкое, теплое, пронизанное, — как бывает пронизан луч света — искорками и мириадами крошечных жгучих уколов. Это было очень смешное ощущение — смешное а приятное. Лео поднял руку выше и почувствовал удар по скуле. Боль от удара прошла, как игла, сквозь боль в голове.
— Руки по швам! — сказал розовощекий. Это он ударил Лео кулаком.
Потом Лео почувствовал, что его поднимают. Он подумал о том, что у него, вероятно, раздроблена скула. Он хотел потрогать ее рукой, но не мог. Рука не двигалась. Он даже не мог нащупать ее другой рукой. Она не была ему видна в том положении, в котором его несли, и он не знал, где она. Он подумал, что, может быть, рука у него отвалилась, и обнаружил, что это тоже нисколько его не беспокоит.
Гангстер, поднимавший Лео за плечи, закряхтел от натуги. Он сделал шаг назад и наткнулся на Бауера. От испуга он чуть не выронил Лео, обернулся и увидел на полу скорчившееся тело.
— Уйди к черту с дороги, — сказал он.
Бауер медленно раскачивался из стороны в сторону. Он, казалось, не слышал.
— Вставай, сволочь! Живо!
Гангстер лягнул ногой и угодил Бауеру в голову. Каблук глухо щелкнул по черепу. Бауер повалился на бок, но тут же, скользя и хватаясь руками за пол, стал подниматься. Он был похож на собаку, у которой лапы разъезжаются на льду. Его колени и пальцы скользили по полу, он дышал тяжело и хрипло.
Встав на ноги, он начал визжать. Он визжал очень громко, широко раскрыв рот. Вытянувшись во весь рост и вздрагивая, словно его дергали за ниточку, он визжал и визжал, а потом вдруг пустился бежать. Он стоял лицом к двери и побежал прямо на нее, на цыпочках, повизгивая, как животное.
Гангстер, стоявший в дверях, испугался. Он отступил в сторону и пропустил Бауера. Бауер с разбегу налетел на лестницу. Он споткнулся о ступеньку, тяжело рухнул и так и остался лежать, растянувшись во всю длину. Очки его разбились, и оправа глубоко врезалась в надбровье.
Гангстеры пронесли Лео мимо него. Бауер стонал. Стоны непроизвольно вырывались из его широко открытого рта. Третий гангстер подобрал обрезы с пола и, пятясь, вышел из ресторана. Автомобиль стоял наготове с открытой дверцей и включенным мотором. Уолли, далеко высунувшись из автомобиля, смотрел на Бауера.
— Пристрелите его! — крикнул он гангстерам.
Гангстеры запихнули Лео в машину. Они свалили его на пол и перешагнули через него. Уолли повернулся к ним.
— Он спятил, — сказал Уолли. Вытянутой рукой он указывал на Бауера. — Вы что, не видите, что он спятил? Мы влипнем из-за него.
Полисмен за углом слышал, как завизжал Бауер. Полисмен стоял в подъезде и, когда услышал крики, побежал в ту сторону, откуда они неслись. Добежав до угла, он приостановился, потом медленно обогнул угол и увидел автомобиль, стоявший перед рестораном, и двоих гангстеров, тащивших Лео по лестнице. На улице было Несколько прохожих. Они не смотрели на полисмена. Они смотрели на автомобиль, на гангстеров и на Лео, который покачивался между ними, неестественно подогнув ноги. Полисмен повернулся, юркнул за угол и побежал к телефону на следующем перекрестке, чтобы вызвать подкрепление.
Третий гангстер, пятясь, поднялся по лестнице, держа два обреза под мышкой и сжимая третий в руке. Уолли выскочил из машины.
— Пристрели его! — крикнул он. — Он знает меня.
Гангстер обернулся и увидел Уолли, который стоял на тротуаре и указывал на Бауера.
— Ты что, не видишь, он все расскажет! — крикнул Уолли.
Гангстер быстро шагнул к автомобилю, и когда он поравнялся с Уолли, тот выхватил у него из под мышки обрез и сбежал по лестнице. Глухие низкие стоны вырывались из открытого рта Бауера. Уолли приставил ему дуло обреза к уху, зажмурился, нажал на спуск и разнес Бауеру голову.

Отдачей Уолли слегка отбросило назад. Он открыл глаза и увидел, как то, что осталось от Бауера, запрыгало вниз, словно хлопая хвостом по ступенькам. Уолли бросился вверх по лестнице и вскочил на подножку уже трогавшейся машины.
Нагнув голову, он рванулся в открытую дверцу и упал ничком на переднее сиденье. Автомобиль, набирая скорость, огибал угол. Уолли долго лежал, вцепившись в обивку сиденья и, наконец, медленно подобрал ноги, приподнялся, захлопнул за собой дверцу и сел.
Его мутило. Он ни о чем не думал, ничего не видел, кроме улиц, которые неслись ему навстречу в ветровом стекле. Потом внезапно вспомнил о записной книжке Бауера, в которой был номер телефона Фикко.
Такой пустяк! Может быть, книжка лежала у Бауера в кармане. Может, он не вырвал страницы, как ему было сказано. Может, он забыл ее вырвать или не захотел, и страница осталась в книжке, и полиция ее найдет.
Такой пустяк! Ведь все шло гладко, и вдруг такой пустяк! Все остальное сошло превосходно. Бауер ни слова не сказал о Лео, когда звонил по телефону. Дело было сделано в ресторане — не в конторе у Лео и не на дому. У Фикко не было никаких оснований предполагать, что Уолли знает о том, что лотерейщик, которого они захватили, не кто иной, как брат Джо-Фазана Минча.
Уолли знал, что Фикко не хочет трогать Лео, но почему — ему не было сказано. Уолли думал, что Фикко боится связываться с Лео, потому что тот крупный делец. Ну что ж, а вот мальчишка Уолли не побоялся. Мальчишка Уолли заполучил его, и это — большое, настоящее дело, и он уже не будет у них на побегушках. Он сам будет теперь важной птицей.
Если бы только не этот пустяк, не этот глупый пустяк, будь он проклят!
Розовощекий сидел на заднем сиденье, поставив ноги на Лео: другого места не было.
— Знаешь что, — сказал он, обращаясь к Уолли, — ты просто полоумный идиот.
— Нет! — воскликнул Уолли. — Ты сам видел, что с ним было. Он бы рассказал все, о чем бы его ни спросили.
— Ты просто помешан на мокром деле, вот что, — сказал розовощекий.
Слова «мокрое дело» доконали Уолли. Он почувствовал, как желудок у него выворачивается наизнанку, и, припав к окну, далеко высунул свое красивое, зеленовато-бледное лицо.
Женщина за столиком в «Румынском подвале» при звуке выстрела упала в обморок. Полисмен вышел из телефонной будки и, не спеша, боязливо, направился выполнять свой долг. Официант стоял неподвижно, отвернувшись от того, что лежало в дверях. Он боялся пошевельнуться. Подросток-кассир еще крепче прижался к полу за своей конторкой.
— Жаль, что ты заодно не прострелил голову и себе, — сказал розовощекий. — Все равно тебе от нее никакой пользы нет.
Уолли в изнеможении откинулся на спинку сиденья.
— Нет, — сказал он. — Он бы нам наделал хлопот.
— Каких хлопот? В суд бы нас потянули? Кто? Синдикат не посмел бы довести дело до суда. Нам нечего было бояться. Против нас не было ничего, понимаешь ты это, кретин, недоносок несчастный, — ничего, пока ты сам, своими руками не создал против нас дело.
Когда полиция обыскала труп Бауера, в кармане у него нашли записную книжку. Но листок с телефоном Фикко был вырван. Бауер был человек пунктуальный. Он постарался сделать все в точности так, как ему было указано, чтобы в случае неудачи его ни в чем нельзя было обвинить.
7
В тот же вечер, в четверг, Уилок снова встретился с Дорис и, проводив ее домой, зашел в кафе выпить чашку кофе и по дороге купил утренний выпуск бульварной газетки. Обычно он не читал бульварных газет, но иной раз проглядывал их — когда чувствовал себя очень усталым.
В отделе сплетен он нашел несколько строк о самом себе под следующим заголовком: «Судейский крючок попался на удочку». Заметка гласила: «Ай-яй! Ну и дела! Вчера под утро в одном из ночных ресторанов некий адвокат, бродвейский пижон, выложил на столик перед хористочкой пачку тысячедолларовых банкнот. С добрым утром, мадам? Но не тут-то было! Красотка прострекотала: „Ах, нет-нет!“, и наш законник чуть не окочурился от изумления (или виски?)».
Уилок рассмеялся. Однако заметка отбила у него вкус к газете. Правда, он купил ее с намерением почитать сплетни такого сорта, но только не о себе самом. Он отдал газету соседу и принялся за кофе, продолжая думать о заметке. Он решил, что репортер, видимо, выудил все это у официанта. Эта мысль неприятно взволновала его. Он никогда прежде не задумывался над тем, что официанты ночных ресторанов знают, кто он и чем занимается.
В кафе вошел газетчик с пачкой свежих газет, и Уилок купил вечерний выпуск солидной консервативной газеты. Взглянув мимоходом на заголовки, он развернул газету, однако ему показалось, что перед ним промелькнуло имя Минча. Но он слишком быстро просмотрел первую страницу, чтобы вовремя остановиться. Он перелистал газету с конца, но ничего не мог найти. Он не помнил, в каком столбце видел это имя и было ли оно в заголовке или в тексте. Быстро пробежав первую страницу глазами, он решил, что ему это просто померещилось, и уже хотел читать дальше, когда его взгляд упал на заголовок:
НАПАДЕНИЕ ГАНГСТЕРОВ
ПОХИЩЕНИЕ И УБИЙСТВО
Заголовок был на одну колонку, примерно на середине страницы. Имя Минча упоминалось в тексте:
«…Было найдено пальто, принадлежавшее, как выяснилось, похищенному. В одном из карманов полиция нашла автомобильное свидетельство, выданное на имя Лео Минча, проживающего в Бронксе, на Ист-проспект-бульвар, № 96—402. Некто Лео Минч, который проживал по этому адресу и местопребывание которого в данный момент не установлено, подвергался однажды аресту по обвинению в соучастии в бутлегерстве вместе с Беном Тэккером, знаменитым гангстером, весьма могущественным в свое время, когда он выступал под кличкой „Пивного Барона“. Полиция заявляет, что, покончив с бутлегерством, Минч держал в Гарлеме нелегальное лотерейное предприятие. Брат Минча „Джо-Фазан“, прозванный так за экстравагантную манеру одеваться, считался тоже членом тэккеровской шайки, но о его деятельности после отмены сухого закона ничего не известно».
Далее в заметке говорилось:
«…бумаги, найденные в кармане человека, которого застрелили, когда он пытался убежать, дали возможность установить его имя — Фредерик И.Бауер, — но никаких указаний на его местожительство обнаружено не было. Очевидцы происшествия сообщают, что в момент появления гангстеров Бауер ужинал с человеком, который был затем похищен. Бауер поднял крик и сделал попытку спастись бегством. Гангстер, стороживший на тротуаре, выстрелом в голову уложил его на месте.
Постовой полисмен Х.Т.Уессел, привлеченный звуком выстрела, бросился на шум, но гангстеры скрылись на автомобиле вместе с похищенным, прежде чем он подоспел на помощь».
Уилок взял себя в руки. Он перечитал сообщение несколько раз подряд. Полиция и репортеры газеты, как видно, не были уверены в том, что похищенный действительно Лео Минч, но Уилок в этом не сомневался. Фамилия Бауер казалась ему знакомой, но он никак не мог припомнить, где ее слышал.
Человек за соседним столиком читал последний выпуск бульварной газетки. Он держал газету так, что Уилок мог прочесть заголовок на первой странице:
ВОЙНА МЕЖДУ ГАНГСТЕРАМИ РАЗГОРАЕТСЯ
БЕН ТЭККЕР ИСЧЕЗ
ОДИН УБИТ. ОДИН ПОХИЩЕН
Эта газета безоговорочно приняла версию о похищении Лео Минча, члена тэккеровской шайки. Редакция послала репортера к Тэккеру на квартиру. Репортер узнал, что Тэккер уехал вместе со своей семьей. Газета, захлебываясь, расписывала подробности преступления, в котором были замешаны такие лица, как Тэккер.
Уилок держал чашку обеими руками и не спеша пил кофе. Он понимал: нужно немедленно увидеться с Тэккером и обсудить, что им следует предпринять, но ему хотелось подготовиться к этому разговору.
Он старался предугадать, какой план действий изберет Тэккер, — и не мог. Не мог даже решить, чего бы он сам хотел от Тэккера. Остаться в стороне. Вот единственное, что он мог придумать, а сделать это, по-видимому, было невозможно. Что бы они ни предприняли, ничего хорошего их не ждет, а если они ничего не предпримут, тоже будет не лучше.
Уилок начал злиться на свою неспособность принять решение. «Я сам должен решать, — говорил он себе. — Я должен решать за себя, я, а не Тэккер». В конце концов, можно бросить лотереи. Никто не заставляет его оставаться в этом деле. Но если он откажется от лотерейного бизнеса, он должен отказаться от Тэккера. А если он откажется от Тэккера, у него не останется ничего. Его адвокатская контора обанкротится в один месяц. Он целиком зависит от Тэккера и тэккеровской шайки. Если же он не отстранится от Тэккера, его имя будут трепать по всем газетам, его расславят как адвоката бандитской шайки, тэккеровского подручного, а если еще в дело ввяжется Холл, который готов утопить любого, тогда, вероятно, Генри К.Уилоку суждено коротать свои дни в тюрьме.
Уилок долго обдумывал, как он создаст себе новую клиентуру, как снимет контору поменьше, отпустит своих служащих и начнет все сызнова. Ему не только придется начинать все сызнова и притом в какой-нибудь другой отрасли юриспруденции, но начинать с приклеенным к нему ярлыком: «тэккеровский подручный».
Тэккеровский подручный! Как можно давать ему такую нелепую кличку? Ничей он не подручный. Но отодрать от себя этот ярлык теперь уже невозможно.
Внезапно Уилок понял, что ему нечего решать — выбора нет. Он слишком глубоко увяз в тэккеровских делах. Если бы даже он захотел, ему все равно не вырваться. Слишком много лотерейщиков знали его как доверенное лицо Тэккера — не просто как тэккеровского адвоката, но как доверенное лицо, облеченное правом говорить: да или нет — оставить ли человека в деле или выбросить вон. Тэккер должен будет решать, что дальше делать, и как Тэккер решит, так оно и будет — и для них обоих, и для всех, кто связан с Тэккером.
Итак, что же может решить Тэккер? Что? Драться. Да, конечно, драться. Этого дьявола ничем не проймешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71