Тэккер не заметил, как заснул. Он помнил только, как ему начал сниться сон. Ему снилось, что ему на ноги навалилась какая-то тяжесть. Он пошевелил ногами, и тяжесть подползла ближе. Тэккер не мог разглядеть, что это такое, чувствовал только приближение чего-то темного и тяжелого. Он даже не видел, как оно двигается. Оно просто надвигалось на него, и все. Оно медленно ползло по его телу, он заворочался, голова беспокойно зашевелилась на подушке, и он глухо застонал.
— Эдди! — крикнул он. Так звал он свою жену наедине.
Тяжесть уже навалилась ему на грудь, и он забился под ней, грудь выпятилась, голова заметалась по подушке и вдруг сползла вниз, так что подбородок вдавился в грудь.
— Эдди! Эдди! — Голос его звучал сдавленно.
Теперь он увидел, что тяжесть имеет какое-то подобие головы и что она медленно наклоняется над ним, словно хочет нежно прильнуть лицом к его лицу. Тэккер дернул головой и, выпятив грудь, старался как можно дальше запрокинуть голову.
Тяжесть, медленно наклоняясь, приближалась, и Тэккер все глубже и глубже зарывался головой в подушку. В последнее мгновение он понял свою оплошность — он обнажил горло. Запрокидывая голову все дальше назад, он обнажил горло. У тяжести внезапно обнаружились зубы. Они обхватили кадык Тэккера и вонзились в него.
Тэккер видел, как блеснули зубы, и в ту же секунду услышал зловещий хруст, похожий на хруст разгрызаемого яблока. Он сел в постели. Глаза его были широко открыты. Он был весь в поту. Сон как рукой сняло. Осталось только ощущение кошмара.
Тэккер не знал, было ли у призрака лицо. Он не видел лица. Может быть, он просто не смотрел на него? Даже сейчас Тэккеру казалось, что он видит перед собой призрак, — как он сидит на его ногах, с головой и без лица… потому, что он не смог посмотреть в это лицо, он мог смотреть только выше или ниже того места, где было лицо. Тэккер почувствовал, как вся кожа у него съеживается от страха; он тряхнул головой, чтобы прогнать видение, все еще маячившее перед ним, и окинул взглядом комнату.
В глазах у него стоял мрак. Прошло несколько секунд, прежде чем он разглядел комнату. Она все так же тихо утопала в тусклом свете. Тэккер увидел, что одна нога у него запуталась в одеяле. Вот, должно быть, с чего все началось, подумал он и высвободил ногу. Спать он уже не мог. Не мог даже оставаться в постели. Он встал, надел ночные туфли и прошел мимо Эдны, не видя ее.
«Должно быть, это Фикко приснился мне», — подумал Тэккер, но знал, что это не Фикко. Будь это Фикко, он смог бы посмотреть ему в лицо. Тэккер не знал, кто приснился ему. Он не хотел признаться себе, что увидел бы Эдну, взгляни он в это лицо. «Вероятно, я вообразил, что итальяшка уже мертв и что дух его явился мне», — подумал Тэккер.
Он пошел в ванную и налил себе стакан воды. Он нарочно пошел в ту ванную, которая помещалась в конце коридора, а не в ту, что была рядом со спальней, потому что, как ему казалось, он боялся разбудить Эдну. На самом деле ему хотелось уйти подальше от нее и от своего сна о ней.
Он жадно пил воду, но страх, вызванный сном и тем, что это был сон про Эдну, не проходил. Тэккер все еще чувствовал себя разбитым. Он постоял с минуту в темноте, прислушиваясь. Он не знал, к чему он прислушивается, — что-то надвигалось, наползало на него. Он слышал, как далеко, на кухне, что-то щелкнуло и зажужжало в холодильнике. Тэккер покачал головой. «Я становлюсь форменным слюнтяем», — подумал он.
Его подмывало проверить замки, удостовериться, что двери заперты, но он не позволил себе этого. Он прошел в комнату дочери. Поправив на девочке одеяло, он стоял и смотрел на нее, все время думая о том, что, быть может, двери все-таки не заперты и следовало бы проверить это. Потом зашел в комнату сына и долго возился, поправляя на нем одеяло, а затем еще долго стоял у постели, стараясь прогнать от себя мысль о дверях.
«Кто станет грабить мой дом? — думал он. — Вот уж была бы сенсация для газет».
Он пошел в холл, постоял и там в темноте, прислушиваясь к чему-то, и, поймав себя на том, что прислушивается, вернулся в спальню. Но заставить себя лечь в постель он не мог. «Никто не стал бы спать после такого сна», — подумал он.
Он расправил постель, сделал себе из одеяла норку и решил, что сначала остынет как следует, а потом нырнет в эту теплую нору и заснет. Он прошел на кухню, достал бумагу и карандаш и написал горничной, чтобы дети утром не ходили в школу, а сидели бы дома. Ему не пришлось зажигать электричество, чтобы написать записку. Он писал у плиты при свете контрольного рожка. Потом взглянул на дверь, ведущую на черную лестницу. Дверь запиралась на щеколду, и, по-видимому, щеколда была опущена. Тэккеру хотелось проверить, заперта ли дверь, но он удержался. Возвращаясь в спальню, он прошел мимо парадной двери и тоже посмотрел на нее, но проверять не стал. По всей видимости, дверь была заперта.
Тэккер не лег в постель. Он долго стоял возле кровати и думал, потом решил, что еще недостаточно остыл, и пододвинул стул к окну. Он уже хотел сесть, как Эдна вдруг заговорила. Шум передвигаемого стула разбудил ее.
— Бен, — сказала она. — Это ты, Бен? — Голос у нее был сонный и безмятежный.
— Да, все в порядке. Спи.
Она не ответила. Тэккер стоял лицом к ее постели, когда пододвигал стул, и теперь продолжал стоять так, вглядываясь в ее лицо, стараясь понять, уснула она или нет.
Он долго стоял так и внезапно почувствовал, что его страх исчез. На душе стало спокойно. Это сделал звук ее голоса. Он мог теперь думать о том, как приснилась ему Эдна, и о том, какой это дурацкий сон, над которым можно только посмеяться. «Отпетого» Бена начинало уже даже клонить ко сну.
— Ты не можешь уснуть, Бен? — спросила Эдна сонно.
Он хотел было рассказать ей свой сон, и ему вдруг стало смешно. Ну кто поверит такой нелепости, даже если она только привиделась ему во сне.
— Да нет, — сказал он, — я сейчас ложусь. — Эдна лежала тихо, с полузакрытыми глазами.
— Может быть, дать тебе чего-нибудь выпить, — сказала она, — чтобы лучше спалось?
— Нет, ничего. Я теперь усну и так.
Он скользнул в теплую нору под одеяло, и тепло разлилось по его озябшему телу. Тэккер почувствовал, как на него пышет теплом из норы, которую он для себя устроил, и улыбнулся. Он уже забыл про свой страх, покинувший его при первых звуках сонного голоса Эдны, забыл даже, что Эдна говорила с ним. Он все время старался подавить в себе мысль о том, что любовь к Эдне и желание быть тем, кем она хотела его видеть, сделали его отпетым, и теперь он этого достиг.
«А ведь неплохо я придумал — устроить себе такую норку», — промелькнуло у него в уме, и больше уж он ни о чем не думал и через несколько секунд заснул.

Эдна встала раньше Бена. Узнав, что детей по его распоряжению не пустили в школу, она пошла в спальню и разбудила мужа, и он сказал, что ей придется уехать вместе с детьми. Он уже все решил.
— Да что случилось? — Вид у нее был встревоженный, но голос звучал спокойно.
— Ничего, просто один ублюдок, итальяшка один, сует свой нос куда не следует, а ты знаешь, каково иметь дело с этими итальяшками. Не хочу рисковать.
— Я думала, что мы уже покончили с этими делами.
— Я тоже так думал. — Тэккер пожал плечами. — Из-за таких вот итальяшек и нельзя стареть.
Эдна несколько раз тряхнула головой, словно стараясь отогнать какую-то мысль.
— Не забудь, — сказала она, — что теперь, когда здесь Холл и всякие интриги, все обстоит по-иному.
— Знаю.
— Я знаю, что ты знаешь, но хочу напомнить тебе.
— Я все обдумал, — сказал он, — и тебе совершенно нечего беспокоиться. Я приложу все усилия, чтобы дело обошлось мирно. Пойду на соглашение или еще что-нибудь, ну, ты понимаешь. Может быть, тем все и кончится, но я не желаю рисковать детьми, не желаю оставлять для него такую приманку, давать ему козырь в руки.
— Ты хочешь сказать… ты думаешь, что он… что он… посмеет… вот сволочь!
— Я не говорю, что он это сделает, но ведь ты знаешь… Словом, когда придет время действовать, я хочу быть свободен, не хочу, чтобы у меня руки были связаны.
Они стали обсуждать, куда Эдне лучше поехать, и Тэккер предложил поехать на юг. Эдна возразила, что это слишком далеко, но Тэккер сказал, что там приятный теплый климат и вполне безопасно, если только не жить во Флориде. Во Флориде Эдну знает слишком много народу, оттуда могут сообщить в Нью-Йорк о ее приезде. В конце концов они остановились на Байлокси, потому что никто из их знакомых в жизни не слышал о таком городе, и Тэккер позвонил по телефону и узнал, когда идет поезд. Ближайший поезд отходил в начале первого. Эдна тотчас принялась укладывать вещи, но Тэккер прервал сборы и позвал ее назад в спальню.
— Как ты думаешь — детям надо сказать, что вы едете отдохнуть или что-нибудь в этом роде? — спросил он.
— А зачем?
— То есть как это — зачем? А что, по-твоему, они должны думать? Они начнут гадать и, того гляди, в самом деле догадаются.
— А ты думаешь, они и так не знают?
— Нет, не знают.
— Нет, знают. До каких пор, как ты полагаешь, можно скрывать от них тайну о твоих делах? Они не дураки.
— Да нет, они не знают. Откуда ты знаешь, что они знают?
— Знаю и все.
— Ладно, к черту, — сказал Тэккер. — Ступай и скажи им, что эта поездка необходима для твоего здоровья. Ты больна. Плевал я на то, что они знают, пока они не знают о том, что я знаю, что они знают. Так, по крайней мере, я могу держать себя с ними, как должно, — как они вправе от меня ждать.
Макгинес и горничная тоже получили распоряжение собираться в дорогу. Макгинеса послали за деньгами и за машиной. Больше Тэккер никого не хотел выпускать из дому, пока не придет время ехать на вокзал.
— Ты купишь все, что тебе нужно, на месте или в пути, — сказал он Эдне.
— Я вернусь, как только устрою детей.
— Ты не будешь знать, где меня найти.
— Но ты же обещал позвонить мне.
— Да, но я не скажу тебе ничего, если ты будешь делать глупости. Я считаю, что ты должна остаться с детьми.

Тэккер попрощался с женой и детьми у дверей и вернулся в гостиную дожидаться Джонстона. Джонстону было поручено снять для Тэккера меблированную квартиру где-нибудь поблизости. Тэккеру не хотелось слишком долго показываться в городе среди бела дня. Людей своих рассылать он не боялся. Он знал, что Фикко их не тронет. Фикко понимал, что он не принудит Тэккера к сделке тем, что захватит кого-нибудь из его подручных. Тэккер просто скажет Фикко, что он может оставить их себе, раз они ему так нужны.
Все тэккеровские подручные понимали это, но они никогда над этим не задумывались. Они не находили странным и никогда не задумывались над тем, что Тэккер сам сидит, спрятавшись в нору, а их гоняет по городу, предоставив им самим защищать себя, причем единственной их защитой было то соображение, что Фикко нет никакого смысла их трогать, ибо Тэккер и пальцем не пошевельнет, если с ними что случится.
Макгинес должен был отвезти Эдну с детьми на вокзал и оставить там машину, а Джонстон должен был вернуться с машиной и переправить Тэккера на его новую квартиру.
«Придется долго сидеть в пустом доме, — подумал Тэккер. — Час, а то и два, и три».
Когда Тэккер отошел от входной двери и вернулся в гостиную, тишина пустой квартиры зазвенела у него в ушах, и он прислушался. Он вспомнил, как стоял ночью в темноте один, прислушиваясь, и, покачав головой, подумал: «Сдавать начинаю».
Тэккер знал, что может подойти к окну и посмотреть, как Эдна и дети садятся в машину, но не подошел. Он думал о том, что он сдает, и Джо сдает тоже, а Уилок и всегда был тряпкой, никогда не умел держать себя в руках.
«Теперь они уже спустились с лестницы», — подумал он.
Тэккер через всю комнату посмотрел в окно и увидел небо. Он представлял себе, как Эдна и дети идут сейчас через вестибюль, как они выходят на улицу, садятся в машину и уезжают. Окно притягивало его, но он не двинулся с места. Он хотел побороть себя. Проверить — годится ли он еще на то, что ему предстояло выдержать.
Он стоял неподвижно, борясь с желанием подойти к окну, и вдруг сказал себе: «Какого черта я ломаю эту дурацкую комедию перед самим собой?» — и, подойдя к окну, поглядел вниз. Автомобиль уже уехал. Тэккер посмотрел на пустую улицу, ощутил пустую квартиру у себя за спиной, и ощущение пустоты проникло в него, зазвенело в нем и заполнило его всего.
«Я распустился, как последний сопляк», — подумал Тэккер.
3
На новой квартире Тэккера в спальне было две кровати. Их разделял только ночной столик. На столике стоял телефон и лежал револьвер.
Во время совещания, во вторник вечером, Тэккер сидел на одной кровати, а Джо и Уилок — напротив него, на другой. На кроватях были бледно-лиловые покрывала, которые очень нравились Тэккеру, и он сказал, что ему до смерти жалко пачкать их, но ничего не поделаешь, в другой комнате разговаривать нельзя, — их голоса будут слышны в холле.
Бэнт все не появлялся. Они давно послали за ним Джонстона и посмеивались, что старик, как видно, стал весьма осторожен и оттого так долго не едет.
Уилок не мог заставить себя не глядеть на револьвер. Когда Уилок говорил что-нибудь, а Тэккер или Джо отвечали, он слушал их с минуту, а потом взгляд его снова устремлялся на револьвер, чтобы тут же от него отскочить. Уилок смотрел на Джо, потом снова на револьвер и поспешно отводил взгляд, — он видел, что Тэккер наблюдает за ним. Тогда он улыбался Тэккеру, слегка пожимая плечами, и снова принимался слушать. А потом взгляд его опять начинал блуждать. Он поднимал глаза к потолку или оглядывал стены, или смотрел на бледно-лиловые покрывала или на свои ногти. Его взгляд перебегал с предмета на предмет, потом наталкивался на револьвер и тут же отскакивал от него, и снова начинал блуждать по комнате, и снова возвращался к револьверу.
— Я достал еще один, для вас, — сказал Тэккер.
— Для меня? — Уилок, казалось, не испугался, а только насторожился.
Тэккер полагал, что с револьвером в кармане Уилок будет чувствовать себя увереннее и это поможет ему держать себя в руках.
— Фикко хитер, — сказал он Уилоку, — но он считает себя хитрее, чем он есть, а когда человек считает себя хитрее, чем он есть, никогда нельзя сказать заранее, что он может выкинуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71