После отмены сухого закона он легализовал свои пивоварни и теперь наблюдал со стороны, как его собственная организация и политические деятели, которые участвовали в ее создании, понемногу разворовывают весь бизнес. То же происходило и в ассоциации электроподрядчиков. Без политических деятелей ему не обойтись, за какое бы дело он в будущем ни взялся, и хорошо иметь такое средство, чтобы держать их на привязи, — Тэккер это хорошо понимал. Таксомоторные предприятия и союз пекарей достанутся их собственной администрации. Тэккер все еще получал доходы от всех этих предприятий и все еще номинально числился их главой, и пока что, если бы захотел, мог бы и фактически занять прежнее место.
И Тэккеру и Уилоку лотерея казалась превосходным бизнесом. Как раз в это время группа крупных налогоплательщиков и некоторые газеты подняли кампанию за легализацию лотерей, надеясь этим путем снизить налоги. Тэккер рассчитывал, что, утвердившись в лотерейном бизнесе, он заставит своих политических деятелей поддержать эту кампанию и протащить закон.
А кроме всего прочего, лотерея была таким бизнесом, которым можно было заниматься, не боясь столкнуться с сильным конкурентом и не прибегая к услугам бывших подручных Тэккера. Администраторы, необходимые для управления банками, уже имелись — это были сами владельцы банков. Они отойдут к синдикату вместе со своим активом. Джо был единственный из старых администраторов, которого Тэккер решил сохранить.
Уилок был против того, чтобы брать Джо. Он считал, что к деловым отношениям нечего припутывать родственные. От одного из братьев, убеждал он Тэккера, надо отказаться. А так как банк Лео — один из самых крупных и синдикат много потеряет, если оставит его в стороне, значит, должен уйти Джо. Тэккер не соглашался с Уилоком. У него самого братьев не было, и на работу братьев в одном и том же деле он смотрел так же, как Джо. Кроме того, Тэккер уже сталкивался с Лео и знал, что тот не захочет вступить в объединение и тут может пригодиться Джо, чтобы его уговорить. В конце концов Тэккер сделал по-своему. Хозяин-то как-никак был он.
— И вы думаете, что все на самом деле получится так, как вы говорите? — спросил Тэккер. — Я хочу сказать, впоследствии, когда лотереи станут легальными? Вы думаете, что мне и тогда позволят вести этот бизнес?
— Я на многое нагляделся и могу сказать вам одно, — ответил Уилок. — Если у вас хватает денег, чтобы занимать должность господа бога, можно быть каким угодно сукиным сыном. Все равно останетесь господом богом для всех, кто идет в счет.
Тэккер одобрительно ухмыльнулся. «Мальчишка, — подумал он. — Смышленый, но все же мальчишка. Что он понимает в жизни?»
Однако до сих пор ничего такого не случилось, что заставило бы Уилока изменить свое мнение. Все происходило в точности так, как он предполагал, вплоть до мельчайших подробностей: он действительно напился в среду, в канун праздника Благодарения, Джо и Лео действительно рано ушли домой, а Тэккер, Эдна и Макгинес действительно остались ужинать. Только он не думал, что ему потребуется столько времени, чтобы напиться. Нервничал он больше, чем ожидал.
2
Как только Джо и Лео ушли, вошел слуга с подносом. Он подал яичницу с ветчиной, сыр, печенье, булочки, варенье двух сортов и кофе. Пока он все это расставлял на столе, зазвонил телефон. Уилок сказал, что подойдет сам, и пошел в спальню. Стакан виски с содовой он захватил с собой.
С его уходом воцарилось молчание. Тэккер и Эдна поглядывали на беззвучного филиппинца. Они проголодались. Глаза Эдны путешествовали от подноса к столу вслед за губчатой дымящейся яичницей, за розовато-желтым сыром, и она прикидывала, в чем ей лучше завтра себя урезать: в утреннем кофе, обеде или ужине. Она чувствовала себя утомленной и решила, что лучше урезать завтрак. Она встанет поздно и выпьет только чашку кофе до традиционного праздничного обеда, который они устраивали для детей.
— Давайте разговаривать, — вдруг нарушил молчание Макгинес, — не то еще Эдна услышит.
Эдна отвела взгляд от кофейника, который филиппинец ставил на стол.
— Что я услышу? — Она откинулась на спинку стула и разгладила юбку, словно готовясь опять принять на себя обязанность души общества.
— А то, что мальчики говорят девочкам, — Макгинес кивнул в сторону спальни.
Эдна изобразила на лице удивление, а Тэккер спросил:
— А почему ты решил, что это девушка?
Макгинес выставил вперед руку и указал на браслетку с часами; было около трех.
— Одно из двух: либо девушка, либо разносчик молока, — сказал он.
— Этого я за вами что-то не замечала, — сказала Эдна. — Раньше вы никогда ни о ком не злословили.
— Я и не злословлю, а только говорю. — Восковое лицо Макгинеса покрылось красными пятнами. Голос звучал несколько натянуто. — Это же типичный шалопай с Бродвея. Все повадки у него оттуда. Я только и говорю, что он шалопай с Бродвея, а такие не очень-то стесняются в выражениях, когда разговаривают с девушками по ночам.
— Нет уж, теперь давай говори, — сказал Тэккер. — Осточертело мне видеть, как вы с Джо ходите и бормочете себе что-то под нос про Уилока, все норовите подковырнуть его, только он отвернется.
— Я же…
— Говори прямо, начистоту. Что ты имеешь против Уилока?
— Кто, я? С чего ты взял? Я только сказал, что у него бродвейские замашки. А ты сам знаешь, не хуже меня, как такие франты разговаривают с женщинами.
Тэккер по-прежнему хмурился и ждал. Макгинес кивнул на столик, на котором выстроились бутылки с виски, потом опустил взгляд на огонь.
— Если на то пошло, Бен, — сказал он, — я скажу тебе прямо. Мне кажется, что этот юристик становится, как бы это выразиться, немножко того… словом, он какой-то взвинченный весь.
Тэккер вскочил и начал беспокойно шагать по комнате.
— Уилок и всегда-то был комок нервов, — сказал он.
Макгинес продолжал смотреть в пламя, а Эдна следила взглядом за мужем.
— Не думаю, чтобы это звонила девушка, — сказал Тэккер.
Он быстро вышел из комнаты, пересек коридор и остановился на пороге спальни. Генри сидел сгорбившись на краю постели; перед ним на маленьком столике у стены стоял телефон. Трубка была на месте. По всему было видно, что сидит он так уже довольно долго. Он опирался локтем о колено, голову уронил на руку, глаза были устремлены на телефон.
— Яичница стынет, — сказал Тэккер.
Генри вскочил. Улыбка запрыгала по его лицу.
— Простите, — сказал он.
Стакан виски с содовой стоял тут же на столике, возле телефона. Уилок взял его, отхлебнул и направился к двери медленными, заплетающимися короткими шагами. Тэккер двинулся было к нему навстречу.
— Я уж подумал, не стало ли вам дурно.
Генри остановился и взглянул на него с комическим возмущением.
— Мне — дурно? — переспросил он и широким жестом поднес стакан к груди.
Их разделяло несколько шагов, и они с минуту постояли, уставившись друг на друга. Деланная улыбка медленно сползла с лица Генри. Он казался усталым и озабоченным.
— Знаете что, Бен, — Холл приставил слухача к моему аппарату, — сказал он.
Холл был прокурор, которого губернатор недавно уполномочил провести основательную чистку местной администрации. Губернатор хотел убрать со всех постов сторонников оппозиции и на их место посадить своих людей.
— Откуда вы знаете? — спросил Тэккер.
— Кто же, как не он?
— Я спрашиваю, откуда вы знаете, что вас подслушивают?
— Слухач, должно быть, задремал. Я слышал, как он снял трубку.
Глаза Тэккера блуждали по лицу Уилока. Он ничего не выпытывал, он смотрел на Генри потому, что тот стоял перед ним. Он думал о Холле и о том, через кого бы добраться до Холла. У Тэккера были связи только в противоположном лагере.
— Кто вам звонил? — спросил он.
— Девушка одна, вы ее не знаете.
— Вы не сказали, что вас подслушивают?
— Ну уж знаете, Бен!
— Я только спрашиваю. С вашими нервами… А ведь говорят, что подслушанные разговоры не могут служить уликой. Что это противозаконно.
— В штате Нью-Йорк это допускается.
— Вы вообще-то этим телефоном пользовались?
— Я говорил с вами несколько раз.
— Отсюда? Ах да, припоминаю. Ну, это ничего.
— И один раз звонил Эду Бэнту.
— Ну вот. Теперь понятно. — Тэккер сердито посмотрел на телефон.
— Да разговор был самый безобидный. Просил для вас билеты на бокс.
— Все равно. Не следовало этого делать.
— Я же не знал, что меня подслушивают. Может, и подслушивать-то стали только с сегодняшнего вечера.
— С таким паршивцем и сукиным сыном, как Холл, надо быть осторожней. Почему когда я разговариваю по телефону, я всегда говорю так, как будто знаю, что меня подслушивают?
«А с чего ты взял, что я такой же, как ты, — думал Генри, — или должен быть, или могу быть таким?»
— Что Холл — сукин сын, это, конечно, правда. Но паршивцем его, к сожалению, назвать нельзя. — Уилок взглянул на стакан. Лед весь растаял. — Тут уже не виски, а одна вода, — сказал он и направился к двери.
Он прошел мимо Тэккера и благополучно добрался до порога, но потом ударился плечом о косяк, отшатнулся, неуверенно протянул руку и, покачнувшись, похлопал ладонью по косяку. Он, видимо, хотел поставить его на место.
— Странно, — засмеялся он. — Еще сегодня утром стоял и никому не мешал. — Он повернулся к Тэккеру и громко расхохотался. — Ну что, повелитель, отшучивайся! — Он поднял над головой руку и помахал ею, словно приветствуя Тэккера. — Одари нас своей лучезарной, чудодейственной золотой улыбкой!
Тэккер взял Уилока под руку и повел его в гостиную. Генри слегка дрожал. Даже сквозь рукав Тэккер чувствовал эту мелкую внутреннюю дрожь, такую частую, что, казалось, все нервы у него гудят, как телеграфные провода.

Уилок все продолжал пить. Он поставил стакан перед своей тарелкой и, съев яичницу, запил ее виски. Потом налил коньяку себе в кофе и зажег его. Все смотрели на маленькое голубое пламя. Эдна тоже захотела попробовать, она находила это очень изысканным, а за ней и Макгинес и Тэккер тоже попросили себе коньяку к кофе.
— В таком изысканном напитке, наверно, нет никаких калорий, — пошутила Эдна.
Но Макгинес все же решил выпить коньяк неразбавленным. Он сказал, что он человек простой, не любитель всяких модных смесей.
Потом Эдна стала уговаривать Генри жениться на какой-нибудь хорошей девушке. Она его уже не раз знакомила то с одной, то с другой, и у нее были еще новые на примете, но пока она о них молчала. Генри уверял, что, на его несчастье, ему только одна девушка нравится, но тут его опередил Бен.
— Я не шучу, — сказала она.
Генри ответил, что не будь здесь Бена, который и так уже на него косится, то и он бы не шутил. Тэккер громко расхохотался.
— Я уже вижу, как бы вы давали свидетельские показания, — сказал он Генри. — Из вас не так-то легко что-нибудь вытянуть.
Генри бросил на него быстрый испуганный взгляд. Вся веселость его разом исчезла, и он спросил:
— А к коммутатору они тоже могут присоединиться? — Он вспомнил о коммутаторе в своей конторе.
— Нет, не думаю, — ответил Тэккер. — Но все-таки надо будет разузнать.
— Травля началась, — сказал Генри. — Очевидно, охота на нас разрешена.
— Боюсь, что так.
Эдна сидела, наклонившись вперед, стараясь заглянуть мужу в глаза. Теперь она вдруг выпрямилась. Рука ее соскользнула со стола и упала на колени, лицо застыло.
— Я впервые попадаю в такой переплет, — сказал Генри. — Не знаю даже, что я должен теперь чувствовать. Злиться, что ли? Злиться, нервничать, лезть в драку или еще что-нибудь в этом роде?
— Как это — должен чувствовать? — сказал Макгинес. Его раздражала склонность людей, наделенных воображением, выдумывать себе чувства. — Вы должны чувствовать то, что чувствуете, вот и все.
Тэккер не слушал. Он смотрел на жену.
— По-моему, все уладится, — сказал он ей. — Мы просто напоролись на одного мальчишку, которому хочется выслужиться.
— Смышленый, сукин сын, молод и энергичен, карьеру делает, — сказал Генри.
Тэккер бросил на Уилока предостерегающий взгляд, Он не хотел, чтобы Эдна встревожилась.
— Почему это люди не могут по-хорошему заниматься своим делом и не мешать другим? — заметила Эдна.
Генри налил себе еще стакан коньяку. Остальные отказались. Он сразу, одним судорожным, жадным глотком, шумно отхлебнул чуть ли не треть стакана, а потом допивал уже не спеша, прислушиваясь к тому, как Тэккер поручал Макгинесу оповестить всех о Холле — чтобы остерегались, говоря по телефону, а для важных дел пользовались автоматом.
— На сделку с нами Холл ведь вряд ли пойдет? — спросил Тэккер, обращаясь к Генри.
— А что мы можем ему предложить? Холлу нужен Бэнт, наш милейший Эд. Вот что ему нужно. В этом его бизнес. Бэнт — это его капитал. Помните, что я вам говорил насчет монополии и положения в обществе?.
— Оставим это.
— Я только хочу сказать, что через вас Холл и рассчитывает сломить монополию Бэнта. Если это ему удастся, он сам сделается монополистом. А что мы можем предложить ему взамен? Вы же не можете выдать ему Бэнта, не выдав заодно и самого себя?
— Кто говорит о том, чтобы выдавать Бэнта?
Во всяком случае, подумал Тэккер, это идея. Он об этом и раньше уже думал. Но это опасно. Бэнт знает о нем больше, чем он знает о Бэнте. Если он предаст Бэнта, будет громкий процесс, и ему придется выступить в качестве свидетеля. Холл настоит на громком процессе. Для его политического бизнеса это лучшая из реклам. А кто может поручиться, что на процессе, вопреки всем заверениям, не выплывут какие-нибудь неприятные факты.
Занятый этими размышлениями, Тэккер одновременно наблюдал за Уилоком. Он старался понять, пьет ли Генри потому, что напуган, или потому, что пристрастился к вину. Но как бы то ни было, если он не перестанет, с ним придется расстаться. Слишком рискованно поручать пьянице вести такие важные дела. Иногда Тэккер твердо решал, что Генри пьет только со страху, но минуту спустя он опять начинал сомневаться.
— Эдна права, — сказал он. — Вам, Генри, пора остепениться; женитесь, будете иметь какой-то домашний уют.
— У меня и так слишком много домашнего уюта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71