— заключил Топете.
Все трое внимательно стали рассматривать местность, где предполагали найти «Черное море». Оно лежало в стороне от большой дороги, окруженное небольшой рощей. Это озеро было так мрачно и так страшно, вода же так черна и глубока, что его прозвали «Черным морем». Ни зверей, ни птиц не водилось вокруг него, а потому сложилось поверье, что вода этого моря ядовита.
Гвардейцы остановились на перекрестке, от которого шла тропинка с большой дороги к видневшейся вдали пиновой роще. Ночь была неприятная и темная, холодный ветер дул с гор, в феврале всегда покрытых снегом.
Серрано ехал впереди, за ним следовал Прим, а Топете замыкал шествие. Каждый из них держал в руке заряженный пистолет. Они были окружены темнотой и каждую минуту могли подвергнуться нападению. Наконец, они увидали справа от тропинки черную воду. Их обдало гнилыми испарениями болота.
— Остановитесь, господа! — шепнул Топете своим друзьям. — Я не могу ехать дальше, пока не зажгу сигару, — эта вонь невыносима!
— Сигары выдадут нас, если против нас затевают недоброе, — заметил Прим.
— Черт возьми всех мошенников, они во всяком случае отведают наших кинжалов! — отвечал Топете, подъехав к ним и передав свои сигары.
Затем он вынул из жилета богатую золотую огнивицу и зажег трут. Огонь, добытый таким образом, не может потухнуть, даже если бы ветер и непогода будут бушевать над ним.
— Господа, я практичен как и всегда! — шепнул он с неподражаемым добродушием. Он своим хладнокровием всегда придавал бодрость и спокойствие окружающим его.
Но в ту самую минуту, когда Топете выбивал из кремня искру для сигары, в двадцати шагах от них щелкнули курки нескольких ружей. Этот звук был знаком нашим гвардейцам, они мгновенно притянули поводья.
— Кто там? — громким голосом закричал Серрано.
— Дон Рамиро! — отвечала какая-то фигура, неясно отделявшаяся в темноте, если не ошибаюсь, я говорю с маршалом Серрано?
— Вы правы, здесь Серрано, маршал Прим и контр-адмирал Топете, явились по вашему приглашению, хотя оно звучало довольно таинственно! — воскликнул Франциско.
Он, подобно своим друзьям, не очень доверял незнакомцу, стоявшему во тьме, а потому держал в руке заряженный пистолет.
— Зажгите огни, — приказал неизвестный голос. Через несколько минут, несмотря на сильный ветер, разгорелись три светлых факела. Это были бенгальские огни. Они сопротивлялись ветру и горели с треском, освещая окружающие предметы.
Только тогда Серрано разглядел господина, с ног до головы одетого в черное платье и с маленькой черной маской на лице. В нескольких шагах от него стояли три стройных, рослых испанца, державшие факелы. За ними стоял четвертый, слуга, который держал под уздцы нетерпеливых лошадей. У всех на острых шляпах были приколоты маленькие бантики. Франциско уже прежде, при имени дона Рамиро, подумал об этом тайном обществе, он повернулся к товарищам и шепнул им:
— Летучая петля! Смертельные враги Санта Мадре!
— Дон Рамиро приветствует гвардейцев королевы и созывает их на совет! — воскликнул замаскированный дон.
— Вы предводитель Летучей петли? — спросил Прим.
— К вашим услугам, маршал! — отвечал дон Рамиро. Серрано, Прим и Топете сошли с лошадей, один из слуг взял их под уздцы и отвел к остальным лошадям.
Надеюсь, господа, вы не рассердитесь, что я пригласил вас на такое странное и почти романтическое свидание, — сказал предводитель, голос которого глухо звучал из-под маски, — но дело идет о довольно рискованном предприятии, которое должно быть совершено в сегодняшнюю ночь, В Мадриде о подобном предприятии нельзя говорить, так как там даже и у стен есть уши!
— Скажите в чем дело? — спросил Прим, ближе подходя к таинственному незнакомцу.
— В час пополуночи королевский убийца Мерино будет освобожден фамилиарами инквизиции из государственной тюрьмы!
— Я это предчувствовал! — шепнул Франциско, сверкая глазами.
— Черт возьми! — воскликнул удивленный Топе-те. — Да как же это возможно? Ведь монаха стерегут со всех сторон, да вдобавок он еще закован по рукам и по ногам.
— Пока мы с вами тут рассуждаем, цепи вероятно уже распилены маленькими стальными пилочками.
— Но ведь этот мерзавец не может один совершить этой работы? — прибавил Прим.
— Исповедник государственных преступников, монах Кларет из Бургоса, слепо исполняет приказания Санта Мадре. Он распиливает цепи Мерино приготовленными заранее часовыми пилками. В час ночи Мерино убежит! — говорил черный дон. — Конечно, общество Летучей петли до того многочисленно, что в какой-нибудь час я мог бы собрать несколько сот самых отважных помощников, но я предпочел предоставить действовать в эту ночь тем доблестным донам, которые спасли королеву от кинжала этого подлеца!
— Мы чистосердечно благодарим вас за ваше доверие и докажем вам, что заслуживаем его! — сказал Серрано. — Позвольте нам, хотя мы ничего о вас не знаем, разве только то, что вас зовут дон Рамиро, с благодарностью пожать вашу руку. Вы благородный человек, вы мужественны и неустрашимы, так как пошли против позорных действий улицы Фобурго!
— Надо остановить бегство этого мерзавца. Мы сочувствуем вам и готовы служить делу своими кинжалами!
Три гвардейца пожали руку незнакомца.
— Нам нечего медлить, желаю вам счастья, господа!
Через час мы опять сойдемся у ворот Толедо, — сказал дон Рамиро.
— Отлично, ей-богу! — воскликнул Прим. — Вот будет славная ночь! Досадно только, что нашего четвертого товарища, Олоцаги, не будет с нами.
— На лошадей! — сдерживая смех, закричал предводитель Летучей петли. — До свидания, господа, не забудьте — у ворот Толедо!
Один из стройных испанцев подвел Серрано, Приму и Топете лошадей, они вскочили на них, факелы разом потухли, и новые союзники в темноте помчались по различным дорогам к отдаленной столице. Мадрид был так пуст, словно вымер, даже сторожа в эту ночь не возвещали жителям часов: ведь и они тоже на славу пировали в трактирах; изредка только раздавался невнятный голос, да шел, шатаясь, запоздалый гуляка. Не прошло еще и получаса, как три гвардейца с доном Рамиро и его приближенными уже съехались на мосту у самых Толедских ворот. Этот удивительный мост с высокими сводами красиво переброшен через Мансанарес. В одной из его арок безмолвным слугам Летучей петли удалось скрыть Энрику с кривой Непардо, а оттуда спасти по лестнице, спускавшейся до самой воды. Совещание длилось недолго. Серрано, Прим и Топете вошли в гондолу, привязанную к лестнице. Одному из слуг отдали лошадей, а предводитель с двумя остальными поспешно направились по темным улицам к площади Изабеллы и, убедившись, что никто не видал их, завернули на улицу Мунеро. Они поспешили к открытым площадям, примыкающим к Мансанаресу и отделенным стеной от государственной тюрьмы. Они поспели вовремя.
Прежде чем продолжать наш рассказ, заглянем в камеру Мерино. Монах почти не дотронулся до скудной пищи, которую обыкновенно просовывали через отверстие в двери. Но это было, конечно, не от мучений совести, на которые не был способен инквизитор из Санта Мадре. Лихорадочное ожидание и волнение отняли у него всякий аппетит. В маленькой четырехугольной камере монаха был только мешок с сеном и скамейка. В одной из холодных, каменных стен было небольшое окно два фута вышиной и в два шириной, без рам, но с толстой решеткой. Всю ночь просидел Мерино на скамейке, глядя в пол и упершись локтями в колена. С рассветом явился к нему исповедник государственных преступников. Мерино давно поджидал его, ведь Кларет был обязан ему как великому инквизитору своим местом.
Кларет выждал, пока сторож удалился, и замкнул за собой дверь, затем он низко склонился перед закованным патером.
— Да помогут тебе все святые, благочестивый великий брат, — сказал он вполголоса, — перенести испытание, которое наложила на тебя земная власть!
— Был ли ты в Санта Мадре? — прошептал Мери— , но. Он уже заранее рассчитывал на помощь инквизиции.
— Я только ночью вернулся оттуда, великий брат, и принес хорошие известия, — отвечал Кларет, подходя к бледному неподвижному монаху, страшно и мрачно глядевшему на него.
— Говори, на чем порешили благочестивые братья? Кларет нагнулся к Мерино, который нетерпеливо ожидал ответа.
— Ты должен сделать вид, что беспрекословно и терпеливо переносишь свою долю, а ночью лечь спать, чтобы подумали, что ты покорился. Завтра поутру сторож принесет тебе кружку со свежей водой. Как и сегодня он войдет в камеру и осмотрит твои цепи, скамейку и железную решетку твоего окна — он обязан пересмотреть все это. После того он завтра больше не вернется к тебе. Ведь он подает утром обед, а вечером хлеб через отверстие в двери, значит, он не будет мешать тебе исполнить то, что я сейчас сообщу тебе. Но будь осторожен, чтобы никто тебя не слыхал, и поглядывай почаще на окошечко в двери. Если сторож приподымет его немного, он все может видеть, что делается у тебя.
— Все это мне известно, брат Кларет. Что же я должен скрывать от сторожей? — нетерпеливо спросил монах.
— Вот тебе пилки. Ты должен завтра в продолжение дня тихо и осторожно распилить ими колодки на руках и ногах. Надеюсь, что к вечеру ты окончишь свою работу. Если одна пилка притупится или сломается, то возьми другую, — шепотом говорил толстый исповедник государственных преступников, боязливо и торопливо передавая закованному великому инквизитору две острые стальные пилки.
— Хорошо, — тихо отвечал Мерино, — а затем?
— Когда совсем наступит ночь, я приду к тебе, великий брат, под предлогом наставлять и утешать тебя, в сущности же, чтобы освободить тебя!
— Если это тебе удастся, благочестивый брат Кларет, то будь уверен в моей вечной благодарности, — ты останешься мною доволен! — многозначительно взглянув на него, шепнул закованный узник.
— Не говори о благодарности, я исполняю только свою обязанность, великий, благочестивый брат, — униженно кланяясь отвечал хитрый Кларет, — исполни только то, что я сказал тебе, тогда все удастся, и Санта Мадре восторжествует!
Мерино простился с ревностным слугой инквизиции. Кларет постучал в дверь. Сторож отворил ее, и он благочестиво и смиренно вышел из камеры.
Заключенный монах в точности исполнил предписания Кларета.
Вечером он в цепях улегся на кровать, как будто предаваясь воле судьбы. На другое утро он дождался осмотра сторожа, который и не подозревал, что за пазухой у монаха были спрятаны две пилочки. Когда сторож удалился, Мерино принялся за работу.
Работа была опасна и утомительна. Опасна потому, что если бы сторож услыхал неизбежный скрип, который производила пила своим трением по железным кандалам, и вошел к нему, то бегство было или невозможно, или отложено на неопределенное время, а утомительна потому, что он только с трудом мог пропускать через толстые кандалы маленькую стальную пилочку.
К полудню он распилил кольца на левой руке и ноге. Он попробовал пропустить руку через немного увеличившееся отверстие, но железо было так толсто, что почти совсем не распиливалось. К великому изумлению, Мерино увидел, что принужден распиливать каждое кольцо с двух сторон. Это его. страшно взволновало и испугало, потому что одна из пилок уже притупилась и испортилась, следовательно, вторая может тоже распилить только два кольца. К вечеру он успеет только подпилить кольца на первой ноге и руке, но все-таки будет в цепях, освобождение придется отложить до другого раза. Он сильно надеялся, что Кларет ему как-нибудь поможет. Он осторожно распилил все кольца по разу и только окончил работу, как заскрипел ключ в замке. Дрожь пробежала по всему его телу.
Вошел сторож, который в потемках не разглядел его смущения. Он пришел объявить ему, что на следующий день его поведут на допрос. Для того чтобы сторож не подходил к нему, Мерино с живостью отвечал, что он готов на все и ничего не страшится. В эту минуту с поникшей головой вошел духовный отец.
Сторож удалился, с почтением кланяясь отцу Кларету.
— Я до глубокой ночи буду молиться и утешать несчастного, — сказал исповедник, — не мешайте нам!
Сторож вышел из камеры и замкнул дверь. Кларет выждал, пока шум его удаляющихся шагов не замолк в коридоре.
— Ну, как идет твоя работа, великий, благочестивый брат? — спросил он.
Мерино показал ему, что он окончил только половину работы.
— В таком случае надо торопиться, но мы еще поспеем! — шепотом сказал благочестивый брат, вынимая из-под капюшона крепко сплетенную веревочную лестницу и кладя ее под окном. Дай мне испорченные пилки, — продолжал он.
Мерино подал их. Кларет ловко швырнул их через окошко в волны Мансанареса. Потом он подошел к сидевшему на скамейке преступнику, вынул из-за пазухи две новые стальные пилки, передал одну из них Мерино, и они вдвоем усердно принялись распиливать железные кольца.
— Ведь ты не побоишься, — шептал Кларет, — если тебе придется спуститься по веревочной лестнице из окна к Мансанаресу?
— Я приучил себя переносить все, что должно совершиться, а потому я без страха и замешательства вступлю на опасный путь. Я уже понял, что меня ожидает, когда увидал веревочную лестницу! — тихо и спокойно говорил пленный монах.
— В таком случае все удастся. Слушай, когда мы освободим тебя из оков, нам придется еще распилить один из железных прутьев решетки. К двум остальным прутьям я крепко и осторожно привяжу веревочную лестницу. Когда старые тюремные часы мерно пробьют полночь, тогда мы примемся за твое освобождение.
— Разве внизу нет караульного? — спросил Мерино, торопливо распиливая кольцо.
— Нет, великий брат, на этом пути ты не подвергаешься никакой внешней опасности. Ты только благополучно спустись по лестнице, внизу будут ожидать тебя в гондолах наши фамилиары. Я уверен, что твое мужество и твоя ловкость не покинут тебя в такую решительную минуту.
Мерино улыбнулся. Он радовался тому, что освободился от своих судей, и в его мстительной душе уже складывался план, как он будет мстить и мучить своих ненавистных врагов, через которых он попал в эту темницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89