Ее усилия увенчались успехом! Находясь у самого трона, она могла или с помощью короля, или с помощью патеров привести в исполнение все свои темные планы: завладеть Аццо, к которому рвалось ее сердце, в то время как она лицемерно уверяла Франциско в своей любви, покрыть Энрику унижением и позором, погубить ее! Глаза ее радостно засверкали. Она рассчитывала еще, кроме того, что ей легко будет взять в свои руки королеву. Она не помнила себя от восторга, но лицо ее выражало тревожную думу. После долгого колебания она, наконец, согласилась, прошептав:
— Пусть будет по-вашему, на вас будет лежать вся вина и все последствия!
Супруг Изабеллы расстался с пышной графиней генуэзской. Она очутилась одна в монастырском саду, где вокруг нее в сырой тени росли пурпуровые цветы арбулы, такие же ядовитые как коварная Ая.
Злобный смех раздался позади увлеченного, очарованного Франциско, который удалялся по колоннаде, — так смеются демоны, когда попадает под их власть безвозвратно еще одна человеческая душа и они, скрежеща зубами, запускают в нее свои когти.
Возвратимся теперь во дворец, освещенный лишь местами. Королева, желая провести весь день в уединении и в тиши, чтобы отдохнуть от вчерашней усталости, приказала осветить залы и коридоры не с обычным блеском. Караульные расставлены были только внизу на перекрестках и у подъездов, статс-дамы и адъютанты ушли в свои комнаты. Отдано было приказание ни под каким предлогом не тревожить королеву, потому что она не желала кого бы то ни было принимать.
Об этом приказании было сообщено герцогу Валенсии, как и обо всем, что происходило во дворце, как бы оно ни было маловажно.
— Были сегодня гости у ее величества? — спросил Нарваэц адъютанта лаконически и сухо.
— Только его преподобие, патер Фульдженчио, который по желанию его величества спрашивал о здоровье королевы.
Нарваэц дал знак адъютанту уйти.
— Иезуиты опять берут верх! — прошептал герцог, в раздумье глядя на карты, развернутые перед ним.
Когда соборные часы пробили двенадцать, он надел свою военную шапку и вышел че рез маленькую, завешенную дверь из своей комнаты.
Он очутился в темном коридоре, ведшем в картинную галерею дворца, а галерея примыкала к широкому проходу, устроенному в виде залы, который соединялся и с Филипповой залой и проходил между двумя половинками раковинной ротонды.
Этот широкий проход, с множеством углов, ниш и портьер, был покрыт коврами, заглушавшими шаги герцога и так слабо освещен, что он несколько раз останавливался: ему чудились в полусвете какие-то человеческие фигуры в стороне от ниш. Герцог не был боязлив, но ему не хотелось выдавать свое присутствие громким криком «Кто идет?», так как он имел намерение пройти через все комнаты дворца.
Нарваэц и между войском был известен своей привычкой внезапно, неожиданно появляться там, где его менее всего ожидали и где менее всего было приятно его присутствие.
Он приблизился к тому месту, которое отделяло обе половинки раковинной ротонды, плотно закрытые портьерами.
Какой-то непонятный шум долетел до его уха. Герцог в изумлении прислушался, откуда шел этот странный шелест. Фонтаны пускались только при торжественных случаях, когда гости собирались в зале Филиппа, да к тому же дрожащий звук, невнятно доносившийся до него, был слишком слаб, чтобы его можно было принять за плеск и журчание воды — откуда же мог он раздаваться?
Нарваэц, полагая, что его обманул далекий говор, слабо доходивший до него через стены, уже хотел продолжать свой путь, но вдруг, повинуясь какому-то внутреннему голосу, обернулся назад, приподнял одну из портьер и вошел в слабо освещенную раковинную ротонду.
Нарваэц остолбенел: он узнал теперь, откуда происходил шорох. Он услышал два голоса, которые разговаривали в другом гроте, хотя шепотом, но все же настолько громко, что слова могли долетать до него.
Герцог Валенсии нахмурил брови — его предчувствие сбылось. Серрано, который был ему ненавистен и который сам ненавидел его, разговаривал с юной королевой.
— Ведь я не получила известия от вас, мой Франциско! Сердце у меня болело. Я боялась, уж не забыли ли вы меня, хотя я послала вам знак моей привязанности вскоре после вашего отъезда.
— Я тысячу раз прижимал его к своим губам, ваше величество, но что я выстрадал, когда узнал, что вы обмениваетесь кольцами! — прошептал Серрано. — Что я выстрадал вчера, когда я подошел к алтарю и увидел…
— Молчите, Франциско! Забудьте все, этого не было, это вам приснилось! Вы герой, генерал Серрано, вы были ранены, защищая меня! Знаете ли вы, что когда вчера я вдруг увидела вас перед собою, когда я посмотрела на ваше милое лицо, на котором еще не зажил глубокий рубец вашей раны, то я непреодолимо пожелала видеть вас на том месте, где стоял мой двоюродный брат, которого я не люблю! Если б вы были на этом месте, то я громко ответила бы на вопрос архиепископа, — да, ему я останусь верна всю жизнь, ручаюсь в этом клятвою! Но все мое желание было тщетно. С тем, кого я люблю, я могу видеться лишь украдкой, да и то ненадолго. Едва насладясь свиданием, я уже должна готовиться к разлуке. Прощайте, мой Франциско! Изабелла не забудет вас!
— Как благодарен я вам за такую милость, королева!
Серрано нагнулся, чтоб поцеловать ее руку. Изабелла ласково улыбнулась, потом плотнее надвинула на плечи темный длинный плащ, который был на ней еще во время таинственной прогулки к алхимику Зантильо, закрыла свое хорошенькое лицо, и направилась к потаенной двери, ведшей из грота в ее комнаты. Эта дверь была устроена в раковинной стене почти совершенно незаметно для непосвященных.
Серрано еще несколько времени оставался в гроте, припоминая услышанные сегодня от королевы слова любви, потом в раздумье пошел к портьере, раздвинул ее и очутился в слабо освещенном проходе, чтобы через него отправиться в коридор, а оттуда спуститься вниз на перекресток дворцовых коридоров.
Но не успел он сделать несколько шагов в этом тихом и мрачном проходе, как вдруг увидел перед собой чью-то фигуру, покрытую тенью, которая, казалось, была высечена из камня. Это был живой человек, который нахально подслушал его разговор с королевой и теперь в тени уединенного прохода поджидал его.
— Кто идет? — окликнул Серрано, выдергивая шпагу.
— Отвечайте лучше вы: кто идет в такую пору? — сказал, дрожа от гнева, неподвижный человек.
— Так береги свою голову, шпион! — воскликнул Серрано, в высшей степени раздраженный, и начал наступать на своего противника.
Нарваэц, подвергавшийся опасности быть раненым или даже убитым, также вынул свою шпагу из ножен и отпарировал сильный удар Серрано, который не дал ему времени высказать какое-либо приказание, объясниться или хоть закричать ему свое имя. Шпаги громко зазвенели, удары наносились и отпарировались с удивительной ловкостью. Оба были искусные бойцы.
Громкий стук шпаг раздался по всем коридорам и дошел до караульного внизу, который тотчас же доложил о происшествии. Через несколько минут появились солдаты.
— Возьмите этого безумца под арест! — воскликнул Нарваэц изумленным караульным, — Герцог Валенсии приказывает обезоружить и взять под арест этого мятежного генерала!
— Берегись тот, кто первый подойдет ко мне, я воткну ему свою шпагу в грудь! — воскликнул Серрано. Он теперь считал все потерянным и, по крайней мере, без борьбы не хотел сдаться сильному врагу.
В эту минуту вбежали Прим и Топете.
— Ради Бога, Франциско! — воскликнул Прим. — Так это действительно правда, несчастный!
— Шпионов и доносчиков я наказываю всегда, кто бы они ни были! — отвечал Серрано громким, твердым Голосом.
— Генерал Прим, во имя королевы Испании, возьмите этого бунтовщика! — приказал Нарваэц, бледный от бешенства.
— Генерал Прим может быть избавлен от этого неприятного поручения, потому что я сам отдаю себя под арест! — сказал Серрано и отправился мимо караульных, давших ему дорогу, прямо к королеве, чтоб попросить себе самого строгого наказания.
Изабелла уже знала о происшествии.
Вторичное подслушиванье герцога Валенсии и его систематическое шпионство до такой степени возмутили ее, что она немедленно послала своего адъютанта к королеве-матери, чтобы доложить о себе. Она желала поговорить с ней теперь же, ночью.
Мария Кристина сидела со своим супругом, герцогом Рианцаресом, за шахматной игрой.
Герцог проигрывал каждый раз, только не из любезности к своей супруге — бывший гвардейский солдат никогда не был любезен, а потому, что до сих пор никак не мог вникнуть во все тонкости игры. В эту минуту королеве-матери доложили, что вблизи раковинной ротонды генерал Серрано поднял шпагу против генерал-капитана войска Нарваэца.
Мария Кристина вскочила, глаза ее заблестели, она уже готова была сказать лишнее слово в припадке вспыльчивости, но потом опомнилась и обратилась к своему супругу.
— Случаи такого рода в высшей степени опасны, и нам бы следовало показать пример над молодым генералом, — прошептала она.
— Действительно, это неслыханно! Если бы я был на месте герцога Валенсии, то я бы этого генерала…
Бывший гвардейский солдат Мунноц не успел докончить. Адъютант доложил о королеве, и в ту же минуту Изабелла, чрезвычайно взволнованная, вошла в гостиную своей матери. Она остановилась при виде герцога Рианцареса, который вчера, в день ее свадьбы, был болен и вдруг совершенно выздоровел — никто лучше Изабеллы не умел одним взглядом выражать многое, и на этот раз даже супруг ее матери, не особенно проницательный, понял ее взгляд, вскочил и подошел к ней.
— Хорошо, знаю, господин герцог! — прервала его Изабелла против правил этикета таким тоном, который выказывал ее сильное волнение и ее желание отныне управлять одной, не подчиняясь ничьей опеке, не находясь ни под чьим влиянием.
Мария Кристина с изумлением посмотрела на свою дочь.
— Я сегодня же пришла к вам, мать моя, не для того, чтоб пожаловаться, но только, чтоб узнать, кто поручал герцогу Валенсии ночью расхаживать по комнатам нашего дворца, — спросила молодая королева.
— Герцог Валенсии — опора трона и, кроме того, чрезвычайно опытный, тактичный дон! — сказала Мария Кристина. — И поэтому мы считаем необходимым сослать на несколько лет вспыльчивого молодого дворянина в какую-нибудь крепость на Пиренеях, где он может успокоиться.
— А я считаю еще полезнее удалить бессовестного герцога Валенсии от двора и отправить его в такую местность, где его систематическое шпионство будет гораздо нужнее, чем здесь! — сказала Изабелла с решительностью, что в высшей степени изумило королеву-мать и вызвало даже у герцога Рианцареса удивленный взгляд.
— Я не могу более выносить причуд бывшего генерал-капитана и снисходительно смотреть на них! — продолжала она. — Сегодня же ночью будут отданы нужные приказания.
— Можно ли предпочитать заслуженному Нарваэцу этого молодого, незначительного генерала, дочь моя? — сказала Мария Кристина с вынужденным спокойствием. — Во всяком случае, поднять шпагу против герцога, значит, нарушить всякую дисциплину!
— Генерал не мог ожидать, что когда он ночью будет проходить через раковинную ротонду, там спрячется герцог для подслушивания! — сказала с едкостью молодая королева. — Такого рода случаи сделались в последнее время довольно часты! Мы постараемся принять меры, чтобы высокие сановники нашего двора не исполняли обязанности презренных шпионов, иначе с ними легко может случиться несчастье за занавеской, где они будут спрятаны. Желаю нашей высокой матери и герцогу Рианцаресу покойной ночи!
Изабелла поклонилась своей матери, слегка кивнула ее супругу и поспешила в свои комнаты, где адъютанты сообщили ей, что генерал Серрано сам себя отдал под арест.
— Генерал ошибается! — воскликнула королева, подходя к своему письменному столу. — Как называется этот маленький мост, что лежит поблизости от города Бургоса, я забыла его симпатичное название?
— Мост де ла Торре! — подсказал, кланяясь, изумленный адъютант.
— Так, так, благодарю вас! Пусть генерал Серрано потрудится прийти в мою комнату. Генерала Прима тоже попросите ко мне. Я так обязана этим двум генералам за их неоценимые услуги, которые они оказали нам при Бургосе против карлистов, — сказала Изабелла задушевным голосом членам своей свиты, которые сейчас же ушли, чтобы исполнить ее приказания.
Через несколько минут дон Франциско Серрано и дон Жуан Прим вошли в комнату королевы. В то время Нарваэц, отправившись к Марии Кристине, узнал от нее такую дурную новость, что в ту же ночь решился уехать.
Серрано, которого королева называла теперь не иначе, как своим «красивым генералом», поклонился и прошептал несколько слов о заслуженном наказании.
— Я была крайне обрадована вчера вашим приездом, дон Серрано! — сказала королева. — Простите, что в радостных хлопотах вчерашнего дня я забыла исполнить одну из прекраснейших обязанностей: награждать великие деяния самых верных наших подданных! Я назначаю вас генерал-капитаном наших войск, так как герцога Валенсии неотлагаемые обстоятельства принудили уехать в свой замок. Ваша рана, еще не исцеленная, которую вы получили вблизи моста де ла Торре, будет украшением вашего сана, господин герцог де ла Торре, лучшим украшением, которое когда-либо может достаться в удел герою! Поздравляю вас, господин герцог!
— Ваше величество, я думал, что я обречен на казнь! — сказал Серрано дрожащим голосом, падая перед Изабеллой на колени и прижимая свою правую руку к сердцу. — Я думал, что я обречен на казнь, и вдруг вижу себя осыпанным всеми милостями, которые только может оказать монархиня своим верным слугам.
— Я надеюсь, что дону Мигуэлю Серрано, вашему достойному отцу, доставит некоторую радость ваша герцогская корона и то ничтожное отличие, которое мы даем его сыну в виде небольшого знака нашей признательности. Но и вас, генерал Прим, достойного товарища по оружию герцога де ла Торре и соучастника его победы, я должна отблагодарить за столь многие доказательства вашей преданности и храбрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89