— Я приказываю схватить детоубийцу! — проговорила Изабелла.
Поклонившись королеве, адъютант отворил дверь и Франциско увидел блестящие шлемы и латы королевских алебардистов.
— Капитан де лас Розас, я приказываю вам отвести убийцу на улицу Фобурго, с тем чтобы она в монастыре доминиканцев призналась в том, что она сделала с ребенком. Этого требует справедливость.
Энрика провела рукой по глазам и по лбу. Ей казалось, что она видит все во сне. Она не могла найти ни слов, ни слез.
Когда же Франциско встал между ней и капитаном де лас Розасом, чтобы защитить ее до последней капли крови, она посмотрела на него немым, но трогательно-умоляющим взором, как будто хотела сказать: ты своим вмешательством погубишь нас обоих, а между тем, если ты будешь свободен, спасешь меня, может быть.
Королева же, заметив намерение Франциско, проговорила резким тоном:
— Господин главнокомандующий, я приказываю. Энрика боролась. Ей хотелось еще раз броситься к ногам королевы и просить о пощаде. Она так была измучена похищением ребенка. Но кто бы поверил ей, что у нее украли ее сокровище?
Изабелла сделала знак капитану де лас Розасу. Она, торжествуя, наслаждалась гневом и страданием Франциско. В последние дни она стала совсем другой.
Энрика, шатаясь, последовала за офицером алебардистов, который должен был ее вести на улицу Фобурго. Когда же массивные фигуры конвоя отделили ее в коридоре от Франциско, она упала от изнеможения. Солдаты схватили ее за платье и таким образом тащили, пока капитан не увидел это и, сжалившись, велел бездушным людям нести несчастную на руках.
Между тем Изабелла нашла время, чтобы шепнуть незаметным образом герцогу де ла Торре:
— Я должна с вами переговорить, дон Серрано, и очень скоро, иначе я буду в состоянии и вас погубить.
— Для королевы это будет нетрудно, — ответил вполголоса Франциско, который уже составлял в уме планы для спасения Энрики, — поступите, ваше величество, так, как вам скажет ваше сердце.
Когда стража и факельщики вышли из дворца, Изабелла с маркизой села в свой экипаж и воротилась в замок.
Франциско Серрано, закутавшись в плащ, пошел по тому же направлению. Он торопился в замок, желая тотчас же вызвать из залы королевы Прима и Топете, чтобы вместе с ними освободить Энрику, как бы она ни была заточена, хотя бы ее бросили в подземелья Санта Мадре, куда не проникает никакой звук снаружи.
НОЧЬ УЖАСОВ
Между тем как совершалось все нами рассказанное во дворце Аццо, графиня генуэзская закуталась в длинный темный капюшон, надела на лицо маску и сверх нее опустила еще густую черную вуаль, и, не взяв провожатого, вышла из замка. Когда она убедилась, что никто ее не видел и не следит за ней, она двинулась в путь через множество улиц и переулков по направлению к Антиохской церкви. У нее было там назначено два свидания, и место, выбранное ею, было самое удобное.
Антиохская церковь стояла на площади, густо оттененной со всех сторон оливковыми и каштановыми деревьями. Эту площадь пересекали две дороги, по которым вечером очень мало кто проходил. Одна из них вела к главному входу церкви. Под тенью его высоких колонн можно было незаметно наблюдать за приближающимися. Другая дорога вела к более низкому, но также темному боковому входу. Ая ждала своего доверенного Иоакима, которого она послала за похищенным ребенком, дав ему в руки кольцо с изображением королевской короны над буквой G.
Она шла по дороге, устланной мелкими камнями наподобие мозаики, и, приближаясь к колоннам, вдруг остановилась. Ей показалось, что она слышит легкий шум шагов, и мгновенно перешла из-под тени каштанов в тень колонн. Она не ошиблась. По улице шел, тихо выступая, какой-то человек. Сердце графини генуэзской сильно билось. Вдруг у нее вырвался крик радости.
— Как глупо, что я испугалась. Я ведь должна была знать, что это Иоаким. Но он ничего не несет, во имя всех святых, у него ничего нет в руках! Нетерпение сводит меня с ума. Где ребенок? — проговорила ужасная женщина, сверкая глазами.
Доверенный слуга поспешно приближался. Наконец он дошел до колонн.
— Что случилось, ты один?
— Простите, ваша светлость.
— Несчастный, где ребенок? — проговорила Ая в смертельном страхе.
— Хотя вы сказали, ваша светлость, что Мария Непардо отдаст мне ребенка взамен кольца, но она этого не сделала! — сказал Иоаким.
Ая грозно выпрямилась.
— Она отказалась дать тебе ребенка? Разве эта гиена не прочла письма, которое я тебе отдала вместе с кольцом?
— Я ей отдал кольцо, но письмо…
— Что — письмо — говори, что случилось с письмом? Ты видишь, что нетерпение и страх меня с ума сводят.
— Простите, ваша светлость, я уронил письмо в воду и не мог его достать. Его сперва унесло течением, а потом оно затонуло.
— Мошенник, и ты отдал Марии Непардо одно кольцо? — вскрикнула Ая, в высшей степени взволнованная.
— Она сделала вид, что ей этот знак известен, и я подумал, что и вы так поступили бы, ваша светлость.
— Что она сказала? Говори скорее!
— Когда я потребовал ребенка, то одноглазая отвратительно засмеялась. «Скажите вашей барыне, что дитя в сохранности, — крикнула она мне. — Прежде чем вы принесли кольцо, о нем уже позаботились, ваша барыня знает как. Вы только передайте ей мою благодарность за подарок и скажите ей, что дитя давно и хорошо
упрятано!»
— Она, значит, его убила против моей воли, — проговорила Ая вполголоса, — теперь пропала вся польза, которую мог мне принести этот ребенок. И надо же было поручить это дело тебе, презренному мошеннику!
— Я разве не служил вам всегда верно, ваша светлость?
— Это видно по сегодняшней твоей службе, подлый льстец! Зачем ты не бросился за письмом, когда ты знал его важность?
— Мне казалось, что кольцо важнее письма и что достаточно будет его одного. Да чему бы оно послужило, ваша светлость, если бы я бросился за ним? «Дитя давно и хорошо упрятано», — вот собственные слова Марии
Непардо.
— Эта одноглазая гиена не успокоилась, пока не принесла и этого ребенка в жертву, как она сделала со всеми другими, и думала мне этим угодить! — проговорила Ая, отослав от себя Иоакима презрительным движением руки. — Производство в ангелы, вероятно, нравится ей. Я непременно хочу к ней пойти, как только мне можно будет это сделать незаметным образом. Не Аццо ли это приближается, наконец, в тени деревьев к главному входу? Это он!
Старые часы Антиохской церкви глухо пробили половину десятого. Аццо был аккуратен. Не предчувствуя ничего, что происходило в его дворце, он отправился на таинственное свидание, от которого должен был узнать, как ему обещало письмо, важную новость. Подойдя к колоннам, он остановился и, чтобы лучше осмотреться, приподнял свою испанскую шляпу, между тем как правой рукой взялся за пистолет. Так как никто не шел ему навстречу, то он побоялся, не попал ли в какую-нибудь западню. В этот самый момент вышла из тени деревьев донна, тщательно закрытая густой вуалью. Аццо поманила белая прекрасная ручка и он, улыбаясь, выпустил из рук пистолет. Он последовал за незнакомкой в тень, бросаемую колоннами, желая узнать, для какого дела она его призвала.
Сердце Аи страстно и горячо ликовало, потому что Аццо, которому она так желала принадлежать, был около нее.
— Кто ты, прекрасная донна, что пригласила менядля сообщения какой-то тайны? — спросил он тихо. — Густая вуаль скрывает твое лицо.
— Я твоя тень, дикий Аццо, ж повсюду следую за тобой без твоего ведома, и ты не подозреваешь о моей невыразимой страсти.
— Ты знаешь мое имя, так скажи же мне свое.
— Ты его узнаешь, только выслушай меня прежде: ты должен быть моим, хотя бы это стоило жизни тебе и мне! Так любит тебя женщина, которая до сих пор смеялась над любовью других. Забудь Энрику!
— Что ты говоришь, загадочная женщина? Я только и живу для Энрики, — сказал Аццо, с удивлением глядя на закрытую вуалью женщину.
— Забудь Энрику, она более не принадлежит тебе.
— Энрика в моем дворце.
— Была, но в эту минуту ее уже там нет. Пораженный Аццо отступил назад.
— Следуй за мной и ты увидишь, где она находится! — проговорила Ая и, выступив из тени колонн, пошла по дороге, ведущей к улице, — тогда ты поверишь моим словам и клятве, что ты будешь мне принадлежать, живым или мертвым.
В высшей степени возбужденный и заинтересованный, Аццо невольно последовал за таинственной женщиной, которую он счел за сумасшедшую. Ая взяла его за руку и повела на улицу. Она рассчитала верно.
По ближайшему переулку, ведущему на улицу Фобурго, шла отвратительная процессия. Впереди ехал на лошади капитан де лас Розас, за ним следовали, также верхом, алебардисты гигантского роста. Сзади шла почти изнемогающая Энрика, которую поддерживали и дразнили служители инквизиции. Затем шли три патера, а по сторонам шесть фамилиаров с факелами, бросавшими во все стороны красноватый цвет. Алебардисты заключали шествие.
Ая показала рукой на страшную процессию. Народ, встречающийся на улице, боязливо сходил с ее дороги. Аццо пристально смотрел на отвратительное зрелище, которое, как бы по приказанию загадочной женщины, явилось перед его глазами. Он думал, что находится под влиянием страшной галлюцинации, он никак не мог поверить в возможность того, что видел.
— Забудь Энрику, она тебе больше не принадлежат! — говорила закрытая вуалью женщина, указывая да шествие.
Аццо дрожал. Что, если у него действительно похитили его возлюбленную, если это ее ведут? Он подошел ближе к страшной процессии и увидел, что она состоит из людей и что это не галлюцинация: он узнал свою Энрику, которую они тащили. Он не мог более сомневаться в том, что это была она. Он вырвался из рук Аи и бросился на фамилиаров, на алебардистов и на патеров, громко зовя Энрику.
Алебардисты грубо загородили ему дорогу и шествие пошло скорее. Аццо не знал, что случилось и куда тащили Энрику. С прерывающимся дыханием и смертельным страхом вернулся он за объяснением к таинственной донне, которая, казалось, господствовала над всем.
— Кто ты такая, ужасная женщина? Зачем тащат Энрику, возлюбленную моего сердца? — вскрикнул он в отчаянии.
— Потому что она стояла на моей дороге! — ответила донна. — Она должна умереть, а ты должен быть моим.
— Так я хочу знать, кто ты, чудовище. Ты, верно, вышла из ада! — воскликнул взволнованный Аццо.
Одной рукой он обхватил стан таинственной донны, а другой быстро и ловко сдернул с ее лица вуаль и маску. Он отшатнулся в ужасе, увидев холодное как мрамор лицо, которое смотрело на него пожирающим и вместе с тем угрожающим взором.
— Ая! — прошептали его побелевшие губы.
— Она последует за тобой на край света, ты должен ей принадлежать живым или мертвым.
— И это похищение моей Энрики — дело твоего адского изобретения, фурия?
— Энрика умирает, потому что стоит на моей дороге.
— Так умри же и ты, дьявольская женщина! — воскликнул Аццо вне себя от гнева и, схватив пистолет, выстрелил.
— Вот первый признак любви, — воскликнул голос среди дыма, — возненавидь меня сперва, а потом научишься меня любить.
То был голос Аи. Она исчезла в темноте, между тем как Аццо, измученный страхом и горем, возвращался в свой дворец, думая найти там объяснение всему случившемуся. Но лакеи его и егеря ничего не знали кроме того, что Энрика была схвачена и уведена.
Куда ее увели и где эта Ая, которую он сегодня вдруг опять увидел? Он хотел ее разыскать, чтобы выманить у нее силой или. добрым словом спасение Энрики.
Все поиски его были тщетны, и его богатый дворец был для него в эту ночь темницей, потому что все напоминало ему о пропавшей возлюбленной, все тянуло к ней.
Теперь проследим за процессией, которая исчезла с Гранадской улицы. Энрика была так поражена всем случившимся и находилась в таком оцепенении, что ничего не чувствовала из всего происходившего вокруг нее. Она шла между сыщиками инквизиции, которые поддерживали несчастную, и вскоре ею овладел ужас, когда она подумала, что ничего не может возразить против ужасного обвинения в убийстве своего ребенка. Она только могла уверять, что его украли у нее. Ее чистая, невинная душа придала ей опять силу переносить все, что с ней делали.
Она находилась в полной власти страшных сыщиков и монахов, которые окружали ее, зло ругаясь и толкая ее. Наконец они дошли до ворот монастыря, у которых капитан де лас Розас должен был передать пленницу инквизиции для исследования подозрения в убийстве, возведенного на нее.
Была почти полночь, когда процессия подошла к стенам монастыря, в тени которых стоял сгорбленный человек, закутанный в темный плащ. Он отлично видел все, что происходило перед монастырем. Когда этот человек в плаще и шляпе увидел среди шествия Энрику, он оскалил зубы и дьявольская улыбка пробежала по его бледному лицу.
— Как голубка дрожит, — произнес он про себя так тихо, что капитан, приближавшийся к воротам, не мог его слышать. — Подожди только, дурочка, тебя тут скоро укротят! Не попробовать ли и мне пробраться в монастырь? Я бы насладился, глядя, как ее поведут к доброму Мутарро, который испробует на ней свое искусство. Нельзя! Проклятые факелы мешают!
Капитан позвонил в колокол и передал под воротами несчастную Энрику в руки патеров. Тело прекрасной женщины перешло в полную их власть. Они только и заботились о том, чтобы как можно скорее бросить свою жертву в подземелье Санта Мадре.
Но когда дверь затворилась за Энрикой, когда военный отряд удалился и она, испуганная, очутилась одна в ужасном монастыре, вдруг раздался благовест, призывавший всех к ночному богослужению. Патеры, монахи и фамилиары должны были все, без исключения, присоединиться к монастырской братии, чтобы идти к богослужению. Поэтому пленницу оставили во дворе монастыря вместе с сыщиками, которые потушили свои факелы и вели вполголоса разговор, приводивший Энрику в ужас.
— Что ты думаешь о развратнице, Эмилио? — сказал один из этих грубых людей, приглушая свой голос. — Отличное ведь жаркое будет для Маттео в день святого Франциско.
— Мне ничего не сделают, если я ее уведу, это уж не первая, которую отдавали на наше «попечение».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89