— Колин, — задыхаясь, пробормотала она, смотря на то, как он сжимает ее руку.
Но он просто не мог отпустить ее. Он знал, что причиняет ей сильную боль, он знал, что это было ужасно нехорошо, что он ей причиняет боль. Но он был так чертовски разъярен в тот момент, что он мог либо сжимать ее руку, либо потерять над собой контроль, и попросту взорваться перед пятью сотнями самых близких и дорогих его знакомых.
В целом, подумал он, он сделал правильный выбор.
Он собирался прибить ее. Как только он отыщет способ, как вытащить ее из этого переполненного зала, он был абсолютно уверен, что прибьет ее.
Они пришли к соглашению, что леди Уислдаун должна остаться в прошлом, и что пусть ложь Крессиды останется на поверхности. Этого не должно было случиться.
Она просто стихийное бедствие.
Погублена.
— Это невероятно! — воскликнула Элоиза, поймав листок в воздухе.
— Абсолютно сногсшибательно. Я готова поспорить, она вернулась, чтобы отпраздновать вашу помолвку.
— Это просто чудесно, разве не так? — медленно растягивая слова, проговорил Колин.
Пенелопа ничего не сказала, она выглядела очень, очень бледной.
— О, Небеса!
Колин резко повернулся к сестре, рот у нее был широко открыт от изумления, поскольку в этот момент она читала листок.
— Поймайте и мне один листок, Бриджертон, живо! — приказала леди Данбери, стукнув его по ноге своей тростью.
— Не могу поверить, что она выпустила свою колонку в эту субботу. Должно быть довольно неплохо.
Колин наклонился и поднял два листка бумаги с пола, один протянул леди Данбери, и посмотрел на оставшийся в его руках листок, хотя, был уверен в том, что он достоверно знает, что там написано.
Он оказался прав.
Нет, ничего, что я презираю больше, чем джентльмена, который, думая, что это забавно, снисходительно погладит леди по руке, и скажет: “Прерогатива женщины — менять свое решение”.
На самом деле, поскольку я чувствую, что нужно всегда подтверждать слова делом, я стараюсь сохранять свои мнения и решения устойчивыми и неизменными.
Вот почему, Дорогой читатель, когда я писала мою колонку от 19 Апреля, я действительно намеривалась сделать ее последней. Однако, произошедшие события, полностью вне моего контроля (или точнее вне моего одобрения) вынудили меня взять мои перо и лист бумаги еще один последний раз.
Леди и Джентльмены, Ваш автор Не леди Крессида Туомбли. Она — не что иное, как коварный самозванец, и это разбило бы мое сердце, если годы моей трудной работы припишут такой как она.
Светская хроника Леди Уислдаун,24 апреля 1824
— Эта лучшая вещь, что я когда-либо видела, — ликующе прошептала Элоиза. — Возможно, я плохой человек, но еще никогда не испытывала такую радость при падении другого человека.
— Вздор! — проговорила леди Данбери, — Я прекрасно знаю, что я не плохой человек, и, тем не менее, нахожу это восхитительным.
Колин не сказала ничего. Он не доверял своему голосу. Он не доверял самому себе.
— Где Крессида? — спросила Элоиза, крутя шеей во все стороны. — Никто, не видит, где она? Я держу пари, что из ее окружения уже убегают. Она должно быть смертельно уязвлена. Я бы точно была смертельно уязвлена, если была на ее месте.
— Ты никогда бы не смогла быть на ее месте, — сказала леди Данбери, — Ты слишком порядочный человек.
Пенелопа молчал.
— Однако, — весело продолжала Элоиза, — Каждый почти чувствует жалость к ней.
— Но, только почти, — добавила леди Данбери.
— О, наверняка. Именно, только почти.
Колин продолжал стоять на своем месте и скрипеть зубами.
— И я получила возможность придержать мою тысячу фунтов! — проговорила леди Данбери.
— Пенелопа! — воскликнула Элоиза, пихая ее локтем, — Ты не сказала ни слова. Разве то, что случилось, не изумительно?
Пенелопа кивнула и пробормотала:
— Я не могу поверить в это.
Хватка Колина на ее руке напряглась.
— Твой брат приближается, — прошептала она
Колин посмотрел направо. Энтони шагал прямо к нему, Вайолет и Кейт наступали ему на пятки.
— Это отодвигает нас на задний план, — сказал Энтони, как только он встал рядом с Колином.
Он кивнул присутствующим дамам в знак приветствия.
— Элоиза. Леди Данбери. Пенелопа.
— Я не думаю, что сейчас кто-нибудь будет слушать объявление Энтони, — проговорила Вайолет, осматривая зал.
Гудение продолжалось неустанно. Листки, все еще кружили в воздухе, люди хватали их, или поднимали те, которые уже приземлились на пол. Шепчущий гул был постоянен, был такой резкий и раздражающий, что Колин почувствовал, как у него потихоньку сносит крышу.
Он должен выбраться отсюда. Прямо сейчас. Или как можно скорее.
Его голова разрывалась от криков, и ему стало слишком жарко. Это было почти как страсть, кроме того, что это не была страсть, это была ярость, это было возмущение, и ужасное темно чувство, что он был предан одним человеком, который сейчас стоял рядом с ним и молчал.
Это было странно. Он знал, что Пенелопа была этой тайной, что она больше всего теряет из-за заявления Крессиды. Но, так или иначе, это прекратило иметь значение. Теперь они были одной командой, а она начала действовать без него. Она не имела никакого права поставить себя в такое сомнительное положение, даже не поговорив с ним сначала. Он был ее мужем, или точнее будет, и его Господу данная клятва обязывала его защищать ее, желала она того или нет.
— Колин? — проговорила его мать, — С тобой все хорошо? Ты выглядишь довольно странно.
— Делай объявление, — сказал Колин, поворачиваясь к Энтони. — Пенелопа нехорошо себя чувствует, и мне необходимо отвезти ее домой.
— Тебе нехорошо? — спросила Элоиза у Пенелопы. — Что случилось? Ты все время молчишь.
К чести Пенелопы, она довольно сносно справилась.
— Я боюсь, небольшая головная боль.
— Да, да, Энтони, — сказала Вайолет, — Все же выступи вперед и сделай это объявление, чтобы после него Колин и Пенелопа могли вместе танцевать вальс. Она не может уехать, пока ты это не сделаешь.
Энтони кивнул, соглашаясь, затем двинулся вместе с Колином и Пенелопой в центр зала. Горнист издал громкий пронзительный звук на своей трубе, приказывая завсегдатаям вечеринок успокоится, и немного помолчать.
Все они повиновались, возможно, потому, что надеялись, следующее объявление будет о леди Уислдаун.
— Леди и Джентльмены, — начал Энтони громко, принимая бокал шампанского от лакея. — Я знаю, что вы все заинтригованы недавним вторжением леди Уислдаун на наш прием, но я должен попросить вас вспомнить нашу сегодняшнюю цель приема, для чего мы все здесь сегодня собрались
Это должно было быть совершенное мгновение, подумал Колин беспристрастно. Это должна была быть ночь триумфа Пенелопы, ее ночь, она должна сиять и сверкать, показывая всему миру, какой прекрасной, чудесной, и умной она на самом деле была.
Это должна была быть его ночь, чтобы его намерения стали хорошо и по-настоящему всем известны, чтобы он мог удостовериться в том, что каждый вокруг знает, он выбрал ее, и что тоже важно, она выбрала его.
А все, что он сейчас хочет, это схватить ее за плечи, и трясти ее до тех пор, пока у него хватит сил. Она подвергла себя опасности. Она сделала возможной будущую довольно большую опасность для себя.
— Как глава семьи Бриджертон, — продолжал Энтони, — Я испытываю большую радость всякий раз, когда мой брат или сестра выбирают себе невесту. Или жениха, — добавил он с улыбкой, кивая Дафне и Саймону.
Колин посмотрел на Пенелопу. Она держалась очень прямо и неподвижно в своем ледяного цвета атласном платье. Она не улыбалась, что, должно быть странно и непонятно сотням людей, которые уставились на нее.
Но возможно, они думали, что она просто нервничает. Сотни людей смотрели на нее. Любой бы занервничал. Хотя, если бы кто-нибудь стоял рядом с ней так близко, как Колин, он бы смог увидеть панику в ее глазах, частое вздымание и опускание ее груди, поскольку ее дыхание становилось все более частым и беспорядочным.
Она боялась.
Хорошо. Она и должна была бояться. Бояться того, что может случиться с ней, если ее тайна вырвется наружу. Бояться того, что случится с ней однажды, если у них появится шанс ее раскрыть.
— Поэтому, — закончил Энтони, — Мне доставляет огромное удовольствие поднять бокал и сказать тост в честь моего брата Колина и его будущей жены, Пенелопы Физеренгтон.
— За Колина и Пенелопу!
Колин опустил взгляд вниз, и осознал, что кто-то уже вложил в его руку бокал с шампанским. Он поднял свой бокал, и начал поднимать ко рту, как ему в голову пришла мысль получше, и он прикоснулся своим бокалом к губам Пенелопы.
Толпа дико их приветствовала, а он наблюдал, как она сделал глоток, затем еще и еще, продолжая пить, до тех пор пока, он не убрал стакан от ее губ, сделав это до того, как она закончила.
Затем он осознал, что его ребяческая демонстрация силы и власти оставила его без напитка, в котором он ужасно нуждался, поэтому он выдернул бокал Пенелопы из ее руки и осушил его одним большим глотком.
Крики толпы лишь усилились.
Он наклонился и прошептал в ее ухо:
— Сейчас мы собираемся пойти танцевать. Мы собираемся танцевать до тех пор, пока остальные не присоединятся к нам, и мы больше не будем в центре внимания. Тогда, ты и я выскользнем наружу. А затем мы поговорим.
Ее подбородок дернулся в едва заметном кивке.
Он взял ее за руку и повел ее танцевать, положив другую руку на ее талию, поскольку оркестр заиграл начало мелодии вальса.
— Колин, — прошептала она, — Я не хотела, чтобы это случилось.
Он прикрепил фальшивую улыбку к своему лицу. В конце концов, это был первый его официальный танец с ней, показывающий его намерения.
— Не сейчас, — приказал он.
— Но —
— Через десять минут, у меня появится много чего, что необходимо будет сказать тебе, но сейчас мы просто танцуем.
— Я просто хотела сказать —
Его рука напряглась, и предостерегающе сжала ее руку. Она сжала губы, и быстро взглянула на его лицо, затем посмотрела через его плечо.
— Я должна улыбаться, — пробормотала она, все еще не глядя на него.
— Тогда улыбайся.
— Ты тоже должен улыбаться.
— Ты права, — произнес он, — Я должен улыбаться.
Но на самом деле он не улыбался.
Пенелопа испытывала сильное желание нахмуриться. Она испытывала сильное желание заплакать, но к ее чести, надо сказать, она так или иначе сумела приподнять уголки рта в слабой улыбке.
Весь мир наблюдал за ней — по крайней мере, ее весь мир — она знала, что они следят за каждым ее движением, запоминают малейшее изменение в выражение ее лица.
Она провела годы, ощущая себя невидимкой в обществе, и ненавидела это чувство. Сейчас она бы отдала все на свете, чтобы на несколько коротких мгновений, снова стать анонимной и невидимой.
Нет, не все. Она ни за что не отдала бы Колина. Даже если обладание им будет означать, что она всю оставшуюся жизнь будет находиться под тщательным изучением света, это будет стоит того. И даже если придется выносить его гнев и презрение в такие моменты, как этот, что может оказаться частью ее брака, это тоже будет стоить того.
Она знала, что он будет просто в ярости, из-за публикации ее последней колонки сплетен. Ее руки дрожали, когда она переписывала колонку заново, и она все время дрожала от страха, когда находилась в церкви Святой Невесты (так же как во время поездки к ней и от нее), уверенная в том, что он может в любой момент запрыгнуть к ней в экипаж, и откажется от свадьбы, поскольку он не перенесет, если окажется женатым на леди Уислдаун.
Но она все же сделала это.
Она знала, что он будет думать, что он совершила ошибку, она просто не могла позволить Крессиде Туомбли присвоить себе ее имя и репутацию. Но может, стоило попросить Колина еще раз, по крайней мере, сделать попытку взглянуть на это с ее точки зрения?
Ей было достаточно трудно позволить какому-нибудь простому человеку притвориться леди Уислдаун, но мысль позволить это Крессиде Туомбли была просто невыносима. Пенелопа заработала себе репутацию таким тяжелым трудом, слишком тяжелым, чтобы отдать ее в руки Крессиды.
Плюс к этому, она знала, что Колин никогда не покинет ее — помолвка будет публичной. Это было частью того, почему она специально проинструктировала своего издателя, чтобы бумаги были доставлены в понедельник на бал у леди Мотрам. Хорошо, откровенно говоря, ей казалось слишком ужасным сделать это на своем собственном балу по случаю помолвки, особенно, когда Колин был так категорически настроен против этой идеи.
Проклятый мистер Лаций!
Он, конечно, специально это сделал, чтобы максимизировать тираж и воздействие на аудиторию. Он достаточно знал про высшее общество из чтения леди Уислдаун, чтобы понять, что приглашение на бал мистера Бриджертона будет самым желанным приглашением этого Сезона. Почему это должно было иметь значение, она не знала, потому что повышение интереса к леди Уислдаун не принесет ему дополнительных денег в карман. Леди Уислдаун была и так достаточно хороша, но время ее прошло, и уже ни и Пенелопа, ни мистер Лаций не получат лишний фунт за его увеличенный тираж.
Если только…
Пенелопа нахмурилась и вздохнула. Мистер Лаций должно быть надеялся, что она изменит свое решение.
Рука Колина напряглась на ее талии, и она подняла взгляд вверх. Его глаза смотрели прямо на нее, поразительно зеленые глаза, странно поблескивающие при свете свечей.
Или может быть, это оттого, что она знала, что они зеленые. Она бы наверно все равно считала бы их изумрудными, даже в полной темноте. Он кивнул, глядя в сторону других танцующих, которыми начался заполняться танцевальный зал.
— Настало время сбежать отсюда, — пробормотал он.
Она кивнула в ответ. Они уже сообщили его семье, что ей нехорошо, и что она хочет побыстрее отправиться домой, так что никто не подумает ничего плохого об их уходе.
Это было de rigeur, и давало им возможность побыть наедине в его экипаже, обычно правила довольно снисходительны к помолвленным парам, особенно на таких романтических вечерах.
(de rigeur — фр. по существу — прим. переводчика)
Взрыв нелепого и панического смеха, чуть было не сорвался с ее губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47