— Я могла бы сказать, что я затаила дыхание в ожидании, но вы уже сказали мне, что вы думаете, будто я леди Уислдаун.
— А вы леди Уислдаун?
Леди Данбери лукаво улыбнулась. — Может быть и я.
Фелиция и Элоиза громко перевели дыхание.
Живот Пенелопы скрутило.
— Вы признаетесь в этом? — прошептала Элоиза.
— Ну, конечно, я не признаюсь в этом, — буквально рявкнула в ответ леди Данбери, выпрямляясь и ударяя своей тростью об пол с такой силой, что на мгновение остановила игру четверых незадачливых музыкантов.
— Даже, если бы это было верно — но я не говорю, действительно, ли это так — я что, по-твоему, достаточно глупа, чтобы признаться в этом?
— Тогда почему вы сказали —
— Потому, что ты просто простофиля, а я пытаюсь отстоять свою точку зрения, — она начала потихоньку затихать.
Но тут Пенелопа спросила ее: — Какую?
Леди Данбери одарила их всех крайне сердитым взглядом.
— То, что любой человек может оказаться леди Уислдаун, — воскликнула она, энергично постукивая тростью об пол. — Вообще любой.
— Ну, кроме меня, — вставила Фелиция, — Я совершенно уверена, что это не я.
Леди Данбери даже не удостоила Фелицию взглядом.
— Позвольте мне сказать еще кое-что.
— Разве можем мы остановить вас, — Пенелопа проговорила это настолько сладко, что это выглядело, как комплимент.
По-правде говоря, это и был комплимент. Она всегда восхищалась леди Данбери. Она восхищалась любым человеком, кто был способен, по ее мнению, светски разговаривать.
Леди Данбери усмехнулась.
— Роль леди Уислдаун подходит тебе, Пенелопа Физеренгтон, гораздо больше, чем это кажется на первый взгляд.
— Это верно, — сказала Фелиция с улыбкой, — Она может быть довольно жестока. Никто в это не поверил бы, но когда мы были маленькими —
Пенелопа толкнула ее в бок.
— Видели? — проговорила Фелиция.
— Что я собиралась сказать, — продолжала леди Данбери, — Так это то, что высший свет собирающийся принять мой вызов, абсолютно неправ.
— Вы предполагаете, что мы тоже можем быть леди Уислдаун? — спросила Элоиза.
Леди Данбери отрицательно махнула рукой в сторону Элоизы.
— Я вынуждена объяснить, с самого начала думают неправильно, — сказала она. — Они продолжают присматриваться к очевидным людям. Таким людям, как ваша мать, — сказала она, повернувшись к Пенелопе и Фелиции.
— Мама? — эхом откликнулись обе.
— Вот вам, пожалуйста, — сказала леди Данбери, насмехаясь, — Более назойливого человека, этот город еще не видел. Она совершенно точно именно такой человек, которого все будут подозревать.
У Пенелопы совсем не было мыслей, что сказать на это. Ее мать была печально известной сплетницей, но было довольно трудно представить ее в роли леди Уислдаун.
— Которая почему-то, — продолжала леди Данбери, проницательно посмотрев на Пенелопу, — Не может быть леди Уислдаун.
— Хорошо, тогда, — проговорила Пенелопа с сарказмом, — Фелиция и Я могли бы с уверенностью сказать вам, что это точно она.
— Пиф-ф, — фыркнула леди Данбери, — Если бы ваша мать была леди Уислдаун, она нашла бы способ скрыть от вас это.
— Моя мама? — сомнением переспросила Фелиция, — Я так не думаю.
— Что я пыталась сказать, — рявкнула леди Данбери, — До всех этих прерываний —
Пенелопе показалось, будто она услышала смешок Элоизы.
— что если бы леди Уислдаун была бы кем-то очевидным, то вы не думаете, что ее бы вычислили к настоящему моменту?
Последующая тишина требовала от них ответа, и поэтому все три девушки кивнули с соответствующей энергией и задумчивостью.
— Она должна быть кем-то, кого никто не подозревает, — сказала леди Данбери, — Она просто обязана быть таким человеком.
Пенелопа снова кивнула. Точка зрения леди Данбери действительно имела смысл.
— Вот, почему, — продолжала старая леди с торжеством в голосе, — Я не самая вероятная кандидатка!
Пенелопа моргнула, совсем не поняв такой логики.
— Прошу прощения?
— Вот, — леди Данбери одарила Пенелопу своим самым презрительным взглядом. — Ты думаешь, ты первая, кто подозревал меня?
Пенелопа лишь покачала головой в ответ.
— Я все еще думаю, что это вы.
Это повысило уважение старой леди к ней. Леди Данбери одобрительно кивнула и сказала:
— Ты гораздо нахальнее, чем это может показаться на первый взгляд.
Фелиция наклонилась вперед, и произнесла довольно заговорщицким тоном: — Это правда.
Пенелопа шлепнула по плечу сестры: — Фелиция!
— Я думаю, музыка сейчас вот-вот начнется, — произнесла Элоиза.
— Небеса нам помогут выдержать это, — возвестила леди Данбери, — Не знаю почему я —
— Мистер Бриджертон!
Пенелопа обернулась, чтобы посмотреть на небольшую сцену, но услышав это восклицание, она резко обернулась назад, и увидела как Колин пробирается по ряду к свободному месту, рядом с леди Данбери, по пути добродушно извиняясь перед людьми.
Его извинения, конечно, сопровождались одной из его смертельных улыбок, и в результате, не меньше трех молодых леди положительно растаяли на своих местах.
Пенелопа нахмурилась. Это было отвратительно.
— Пенелопа, — тихо прошептала Фелиция, — Ты ворчишь?
— Колин, — сказала Элоиза, — Я и не знала, что ты сюда придешь.
Он пожал плечами и хитро улыбнулся.
— Я передумал буквально в самый последний момент. В конце концов, я всегда был большим любителем музыки.
— Что объясняет твое присутствие здесь, — произнесла Элоиза исключительно сухим тоном.
Колин согласился с ее утверждением слегка кивнув, и повернулся к Пенелопе.
— Добрый вечер, мисс Физеренгтон, — он повернулся к Фелиции, и тоже кивнул, — Мисс Физеренгтон.
Это время потребовалось Пенелопе, чтобы собраться с мыслями, днем они расстались довольно неловко, а теперь он здесь с дружеской улыбкой.
— Добрый вечер, мистер Бриджертон, — наконец-то справилась она сама с собой.
— Кто-нибудь знает, что будет в сегодняшней программе? — спросил он, выглядя при этом ужасно заинтересованным.
Пенелопа вынуждена была восхититься им. Колин умел смотреть на вас так, словно ничего в мире не могло заинтересовать его больше, чем ваше следующее предложение. Это был талант. Особенно сейчас, когда они все знали, что он просто не может быть заинтересованным в том, что же будут играть девушки Смитти-Смит в этот вечер.
— Я думаю, это должно быть Моцарт, — задумчиво произнесла Фелиция, — Они почти всегда играют Моцарта.
— Прекрасно, — ответил Колин, откидываясь назад на своем стуле так, словно он только что приятно покушал, — Я большой поклонник Моцарта.
— В таком случае, — фыркнула леди Данбери, тыча его под ребро пальцем, — Ты должен хотеть успеть сделать от сюда ноги, до тех пор, пока еще открыты двери.
— Не глупите, — сказал он, — Я уверен, девушки сделают все от них зависящее, чтобы играть хорошо.
— Ох, вопрос вовсе не в том, будут ли они стараться или нет, — зловеще проговорила Элоиза.
— Ш-ш, — зашипела на них Пенелопа, — Я думаю, они готовы начать.
Она призналась самой себе, что у нее не было особого стремления услышать музыку Eine Kleine Nacht в исполнении девочек Смитти-Смит.
Она чувствовала себя очень неловко с Колином. Она не была уверена, что ей следует сказать ему — за исключением того, что независимо от того, что она должна сказать ему, это определенно не должно быть сказано перед Элоизой, Фелицией и леди Данбери.
Пришел дворецкий и задул несколько свечей, что служило знаком того, что девочки готовы начать.
Пенелопа приготовилась, и сглотнула таким образом, чтобы забить внутренние ушные канала (правда это не сработало), а затем пытка началась. И продолжалась … продолжалась … продолжалась. Пенелопа не была уверена, что больше заставляло ее мучиться эта музыка или знание того, что Колин сидит прямо позади нее. Ее затылок закололо пониманием, она сидела, волнуясь, и как безумная неустанно мяла пальцами голубой бархат своих юбок.
Когда квартет Смитти-Смит наконец-то закончил, трое девушек просто сияли в ответ на вежливые аплодисменты, и лишь четвертая — виолончелистка — выглядела так, словно хотела провалиться сквозь землю.
Пенелопа вздохнула. Ее, по крайней мере, во всех ее неудачных Сезонах, не вынуждали выставлять напоказ свои недостатки перед высшим светом, как этих бедных девочек. Ей всегда позволялось стоять в тени, спокойно парить у периметра комнаты, наблюдая, как других девушек приглашают на танцы. О, ее мать, конечно, тянула ее туда или сюда, стараясь разместить ее на пути любого приемлемого джентльмена, но это было ерунда — ничто! — по сравнению с тем, что заставляли делать бедных девочек Смитти-Смит.
Хотя, сказать по правде, три из этих четырех девушек, казались блаженно не сознающими свою музыкальную неуместность. Пенелопа лишь улыбнулась и захлопала в ладоши. Она, конечно, не собиралась уничтожать их коллективное заблуждение.
И если теория леди Данбери была верна, леди Уислдаун не напишет ни слова об этом музыкальном вечере.
Аплодисменты прекратились довольно быстро, и скоро все вокруг вежливо беседовали со своими соседями, периодически глазея на скудно заставленный стол с освежающими напитками, стоящий в конце зала.
— Лимонад, — пробормотала Пенелопа сама себе.
Превосходно. Ей было ужасно жарко — что она думала, когда одевала такой толстый бархат этим теплым вечером? — и к тому же прохладный напиток охладил бы не только ее, но и ее разгоряченные чувства.
Следует упомянуть, что Колин как раз попался в ловушку леди Данбери, и ему пришлось беседовать с ней, так что для Пенелопы это был идеальный момент, чтобы спастись бегством.
Но как только Пенелопа взяла стакан с лимонадом в руку, она услышала такой знакомый голос Колина позади себя, бормочущий ее имя.
Она обернулась, и прежде чем подумать, как ей следует вести себя с ним, она сказала:
— Я прошу прощения.
— Ты?
— Да, — заверила она его, — По крайней мере, я так думаю.
Его глаза весело блеснули.
— Беседа становиться все более интригующей.
— Колин!
Он протянул ей руку.
— Пройдешься со мной по комнате?
— Я не думаю —
Он придвинул свою руку поближе к ее руке на дюйм или около того, но намек был ясен.
— Пожалуйста, — произнес он.
Она кивнула, и допила свой лимонад.
— Ладно.
Они молча шли вместе почти в течение целой минуты, затем Колин сказал:
— Я хотел бы извиниться перед тобой.
— Это я грубо выскочила из комнаты, — указала Пенелопа.
Он наклонил голову к ней, и она увидела, как на его губах играла снисходительная улыбка.
— Я едва могу назвать это ‘грубо’, — сказал он.
Пенелопа нахмурилась. Она, вероятно, не должна была убегать в таком гневе, но теперь, когда она это сделала, она даже гордилась этим. Не каждый день женщина позволяет себе такой драматический выход.
— Ладно, я не должна была так сильно бушевать, — пробормотала она, сама не понимая, что бы это могло значить.
Он вопросительно выгнул бровь, но не стал спрашивать.
— Я хотел бы принести извинения, — повторил он, — Что был таким плаксивым маленьким сопляком.
От таких слов Пенелопа споткнулась и чуть было не упала. Она подхватил ее за руку, затем сказал:
— Я понимаю, что в моей жизни есть много, много всего, за что я должен быть благодарен. За что я всегда благодарен, — проговорил он, его лицо не улыбалось, выглядел он при этом немного робко.
— Было непростительно грубо жаловаться тебе на свою жизнь.
— Нет, — сказала она, — Я провела весь вечер, раздумывая над тем, что ты сказал, в то время, как Я…
Она сглотнула, облизнув губы, которые внезапно стали очень сухими. Она провела весь день, раздумывая над тем, что ему сказать, и как ей казалось нашла правильные слова, но сейчас, когда он стоял здесь рядом с ней, она не могла думать об их ужасно неудобном разговоре.
— Стакан лимонада? — вежливо спросил Колин.
Она покачала головой.
— Ты абсолютно прав в своих чувствах, — наконец выпалила она. — Возможно, они совсем не такие, какие ощущала бы я, будучи на твоем месте, но ты прав во всем. Но —
Внезапно она замолчала. Колин почувствовал, что отчаянно хотел бы узнать, что она собиралась сказать.
— Но, что, Пенелопа? — спросил он ее.
— Ничего.
— Для меня это не ничего, — ее рука была в его, и он легонько сжал ее, давая ей понять, что он хочет узнать, что она хотела сказать.
Сначала он не думал, что она отреагирует, а затем, когда он уже начинал думать, что его лицо треснет от вежливой улыбки, которую он так тщательно держал на лице — они все-таки были на публике, и ему не нужны были лишнее внимание — она вздохнула.
Это был чудесный звук, странно успокаивающий, спокойный и мудрый. И от этого он захотел узнать ее поближе, узнать о чем она думает, и услышать ее сердцебиение.
— Колин, — мягко сказала Пенелопа, — Если ты недоволен своей нынешней жизнью, ты должен сделать что-нибудь, чтобы ее изменить. Это, действительно, просто.
— Это то, что я и делаю, — сказал он, небрежно пожимая плечами, — Моя мать обвиняет в постоянных сборах и отъездах из Англии из-за прихоти, но правда в том —
— Ты уезжаешь, когда снова разочаровываешься в своей жизни, — закончила она за него.
Он кивнул. Она поняла его. Он не был уверен, как это произошло, или что это действительно было, но Пенелопа Физеренгтон поняла его.
— Я думаю, тебе стоит опубликовать свои дневники, — сказала он.
— Я не могу.
— Почему?
Он остановился, выпуская ее руку. У него не было нормального ответа, лишь небольшое странное покалывание в сердце.
— Кто захочет читать их? — в конце концов, спросил он.
— Я бы прочитала их, — ответила она искренне. — Элоиза, Фелиция…— добавила она, загибая свои пальцы на каждом имени. — Твоя мать, и, конечно же, леди Уислдаун, — добавила она с лукавой улыбкой. — Она так много пишет про тебя.
Ее светлый юмор был заразителен, и Колин не смог подавить улыбку.
— Пенелопа, если считать, что дневники будут читать лишь те люди, кого я знаю, то не стоит их издавать.
— Почему не стоит? — ее губы задрожали. — Ты знаешь много людей. К тому же, если подсчитать Бриджертонов —
Он схватил ее за руку. Он не знал откуда такой порыв, но он резко схватил ее за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47