Что могло быть хуже для плохого настроения, чем постоянные вопросы:
— Почему ты в таком плохом настроении?
Его семья прекратила что-либо спрашивать у него, после того, как он фактически прорычал — прорычал! — на Гиацинту, когда она всего лишь попросила его сопровождать ее в театр на следующей неделе.
Колин никогда не думал, что он способен рычать.
Он оказался перед необходимостью принести свои извинения Гиацинте, что являлось довольно неприятной задачей, так как Гиацинта никогда не принимала извинения благосклонно, по крайней мере, не от своих братьев.
Но объяснение с Гиацинтой было самой маленькой проблемой. Ни одна его сестра заслуживала его извинений.
Именно поэтому его сердце забилось от странного возбуждения, и в немыслимым темпе, когда он вошел в зал Максфилдов. Пенелопа должна была быть здесь. Он знал, что Пенелопа должна была быть здесь, потому что она всегда посещает главные балы сезона, хотя и делает это в большинстве случаев в качестве дуэньи своей сестры.
Было что-то уничижительное в чувстве его беспокойства и взволнованности, которое возникло из-за предстоящей встречи с Пенелопой.
Пенелопа была … Пенелопой. Было такое ощущение, что она всегда стояла у периметра зала, вежливо улыбаясь. И он считал это, конечно, само собой разумеющимся. Некоторые люди не менялись, и Пенелопа была одной из них.
Кроме того, что она все-таки изменилась.
Колин не знал, когда это случилось, и вряд ли кто-нибудь другой, кроме него, мог заметить это, но Пенелопа не была больше той самой женщиной, которую он всегда знал.
Или, может быть, она все же была той самой женщиной, а изменился он.
Из-за чего он чувствовал себя еще хуже, потому что в этом случае, Пенелопа была интересной, чудесной и необычайно привлекательной все эти годы, а он был незрелым настолько, что не смог заметить ее красоту и изящество.
Нет, лучше думать, что изменилась сама Пенелопа. Колин никогда не был большим любителем самобичевания.
Но, независимо от этого, он должен перед ней извиниться, и извиниться как можно скорее. Он должен извиниться за поцелуй, потому что она была леди, а он был (по крайней мере, большую часть времени) джентльменом. И он должен извиниться за свое дурацкое поведение после поцелуя, потому что это было просто необходимо сделать.
Лишь Небеса могли знать, что могла подумать Пенелопа о том, что же он о ней думает.
Было нетрудно найти ее, после того, как он вошел в зал. Он даже не посмотрел на танцующие пары (что ужасно злило его — почему другие мужчины могли пригласить ее на танец?). Он сразу сфокусировал свое внимание вдоль стен, и скоро увидел ее, сидевшую на длинной скамье, рядом с —
о, Господи! — леди Данбери.
Ладно, не оставалось ничего другого, как прямо идти вперед. Пенелопа и эта назойливая старушка держали друг друга за руки, и нечего было даже думать, что леди Данбери исчезнет в ближайшее время.
Когда он подошел к двум леди, он склонился в изящном поклоне перед леди Данбери.
— Леди Данбери, — произнес он, возвращая свое внимание на Пенелопу. — Мисс Физеренгтон.
— Мистер Бриджертон, — сказала леди Данбери, с удивительным отсутствием колкости и резкости в своем голосе, — Как приятно видеть вас здесь.
Он кивнул, затем посмотрел на Пенелопу, задаваясь вопросом, о чем же она сейчас думает, и способен ли он прочесть это в ее глазах.
Но независимо оттого, что она думала — или чувствовала — все это было сокрыто под толстым слоем нервозности. Или, лишь нервозность, было то, что она чувствовала рядом с ним. Он не мог обвинять ее в этом. После того, как он вылетел из ее гостиной без объяснения … она была вынуждена чувствовать смущение. И весь его опыт говорил ему, что смущение неизменно ведет к опасениям и страхам.
— Мистер Бриджертон, — в конце концов, пробормотала она, ее голос был безупречно вежливым.
Он слегка откашлялся. Как вырвать ее из когтей леди Данбери? Он не собирался уничижаться под любопытным взглядом старой графини.
— Я надеялся …, — начал он, собираясь сказать, что надеялся на личную беседу с Пенелопой.
Леди Данбери была ужасно любопытной, но не было другого способа, избавиться от нее. Но как только он сформировал свою просьбу, он осознал, что происходит нечто странное в танцевальном зале Максфилдов. Люди шептались, и указывали на небольшое возвышение, где находился маленький оркестр, члены которого уже сложили свои инструменты. Кроме того, ни леди Данбери, ни даже Пенелопа не удостаивали его достаточным количеством внимания.
— На что это все смотрят? — спросил Колин.
Леди Данбери, даже не посмотрев на него, ответила:
— Крессида Туомбли собирается сделать какое-то объявление.
Как раздражающе. Ему никогда не нравилась Крессида. Она была злобной и мелочной, еще когда была Крессидой Купер, а стала еще более злобной и мелочной, будучи Крессидой Туомбли. Но она была довольно красива и умна, хотя и была жестокой, и ее все еще рассматривали лидером в некоторых кругах светского общества.
— Независимо, оттого, что она собирается сказать, я это не хочу слышать, — пробормотал Колин.
Он заметил, что Пенелопа пытается скрыть улыбку, и посмотрел на нее взглядом: “Я поймал тебя”.
Она встретила его взглядом “И я полностью согласна с этим ”.
— Добрый вечер! — раздался громкий голос графа Максфилда.
— Добрый вечер и тебе! — раздался чей-то глупый пьяный выкрик.
Колин повернулся, чтобы посмотреть, кто это был, но толпа была слишком большая.
Граф сказал еще немного, затем Крессида открыла рот, и в этот момент Колин перестал обращать внимание. Независимо оттого, что скажет Крессида, это не поможет ему решить его главную проблему: выяснить, как же ему принести свои извинения Пенелопе. Он попробовал отрепетировать в уме, но ему никак не удавалось подобрать нужных слов, так что он надеялся, что его знаменитый бойкий язык поможет ему, когда придет время. Конечно, она поняла бы —
— Леди Уислдаун!
Внимание Колина привлекло последнее слово из монолога Крессиды, но непонятно, как он мог пропустить глубокий коллективный вздох, который возможно предшествовал этому слову.
И после этого со всех сторон послышался резкий, быстрый шепот, который сливался в один гул, который обычно слышится, когда кто-то пойман в очень незавидном и компрометирующим положении.
— Что?! — выпалил он, поворачиваясь к Пенелопе, которая в этот момент была бледная, как мел. —Что она сказала?
Но Пенелопа безмолвствовала.
Он посмотрел на леди Данбери, но старая леди поднесла руку ко рту, и выглядел так, словно вот-вот грохнется в обморок. Что было очень тревожащим событием, поскольку Колин был готов держать пари на огромную сумму денег, что леди Данбери никогда не падала в обморок за все своих семьдесят или около того лет.
— Что? — потребовал он снова, надеясь, что хоть одна из них выйдет из своего оцепенения.
— Это не может быть правдой, — конце концов, еле слышно прошептала леди Данбери, — Я не верю в это.
— Во что?
Она указала на Крессиду, было хорошо видно в искусственном мерцающем свете свечей, как ее указательный палец дрожал.
— Эта женщина не может быть леди Уислдаун!
Голова Колина поворачивалась туда, затем сюда. К Крессиде. К леди Данбери. К Крессиде. К Пенелопе.
— Она — леди Уислдаун? — наконец, выпалил он.
— Так она говорит, — ответила леди Данбери, большое сомнение было написано у нее на лицо.
Колин был согласен с ней. Крессида Туомбли, будет последним человеком, которого он свяжет с именем леди Уислдаун.
Она была разумна; нельзя было отрицать это. Но она никогда не была по настоящему умна и проницательна, она не была ужасно остроумной, когда пыталась шутить, точнее, издеваться над другими.
Леди Уислдаун обладала довольно хорошим чувством юмора, но за исключением ее бесславных и позорных комментариев относительно моды, она никогда не выбирала в качестве жертвы наименее популярных членов общества.
После всего сказанного и сделанного, Колин должен был признать, что леди Уислдаун хорошо разбиралась в людях.
— Я не могу поверить в это, — произнесла леди Данбери, громко фыркая от возмущения. — Если бы я на миг представила бы, что может случиться такое, я бы не за что, не сделала бы тот дурацкий вызов.
— Это ужасно, — прошептала Пенелопа.
Ее голос сильно дрожал, и от этого Колину стало неловко.
— С тобой, все хорошо? — тихо спросил он.
Она покачала головой.
— Нет, я не думаю, что я в порядке. Фактически, я чувствую себя очень плохо.
— Ты хочешь уехать?
Пенелопа покачала головой снова.
— Нет, но я посижу здесь, если ты не возражаешь.
— Конечно, — сказал он, обеспокоено глядя на нее.
Она была ужасно бледной.
— Ох, ради Бога, только не это … — пробормотала леди Данбери, чем застала Колина врасплох.
Он никогда не думал, что такое возможно.
— Леди Данбери? — произнес Колин, изумленно уставившись на нее.
— Она идет сюда, — пробормотала она, резко поворачивая голову направо. — Я должна была догадаться, что мне следует бежать отсюда.
Колин посмотрел налево. Крессида прокладывала путь через толпу, направляясь, по-видимому, к леди Данбери, чтобы забрать свой приз. Она естественно останавливалась буквально на каждом шаге, чтобы пообщаться с другими людьми — ничего удивительного, Крессида все время была в центре внимания — но она выглядела настроенной скорее добраться до леди Данбери.
— Боюсь, нет никакого способа избежать ее, — сказал Колин леди Данбери.
— Я знаю, — проворчала она, — Я старалась избегать ее долгие годы, и всегда безуспешно. Я думала я поступала остроумно, — она обернулась к Колину, покачав головой от отвращения. — Я думала это будет так забавно вытащить леди Уислдаун на яркий свет.
— Н-да, это довольно забавно, — сказал Колин.
Леди Данбери стукнула его тростью по ноге.
— Это совсем не забавно, глупый мальчишка. Только посмотри, что я наделала! — она махнула тростью в сторону Крессиды, которая подбиралась все ближе. — Я даже не подумала, что буду иметь дело с людьми, подобными ей.
— Леди Данбери, — проговорила Крессида, останавливаясь напротив старой леди, — Как приятно видеть вас здесь.
Леди Данбери всегда была известна своими выходками и замечаниями, но сейчас она превзошла саму себя, пропуская приветствие, резко сказав:
— Я полагаю, ты здесь, чтобы забрать мои деньги?
Крессида изящно склонила голову.
— Вы говорили, что дадите тысячу фунтов любому, кто разоблачит леди Уислдаун, — она пожала плечами, затем изящно сложила руки в жесте фальшивого смирения. — Вы не оговаривали, что я не могу разоблачить себя сама.
Леди Данбери поднялась на ноги, затем посмотрела на Крессиду, сузив глаза, и сказала:
— Я не верю, что это ты.
Колину нравилось думать, что он всегда учтив и невозмутим, но даже он задохнулся от этих слов.
Голубые глаза Крессиды яростно сверкнули, но она быстро взяла себя в руки, и сказала:
— Я бы удивилась, если бы вы не вели себя с такой степенью скептицизма, леди Колючесть. В конце концов, не в вашем характере быть доверчивой и кроткой.
(lady Dan-burry, Dan — устар. сударыня; burry — грубый, колючий, — прим переводчика)
Леди Данбери улыбнулась. Хорошо, возможно, это было не улыбка, но ее губы сделали какое-то непонятно движение.
— Я воспринимаю это, как комплимент, — проговорила она, — И поэтому позволяю тебе так со мной разговаривать.
Колин наблюдал безвыходное положение с интересом — и с растущей долей тревоги — когда леди Данбери неожиданно повернулась к Пенелопе, которая тоже поднялась на ноги вслед за леди Данбери:
— Что, вы об этом думаете, мисс Физеренгтон? — вежливо спросила леди Данбери.
Пенелопа вздрогнула от неожиданности, и попыталась что-нибудь сказать:
— Что … Я … Прошу прощения?
— Что ты думаешь? — настаивала леди Данбери, — Является ли леди Туомбли и в самом деле леди Уислдаун.
— Я… Я-я не уверена…Не знаю.
— Ох, полноте, мисс Физеренгтон, — леди Данбери уперла руки в бока, и посмотрела на Пенелопу с выражением, граничившим с раздражением. — Конечно, у тебя есть собственное мнение по этому вопросу.
Колин почувствовал, как сделал быстрый шаг вперед. Леди Данбери не имела права обращаться с Пенелопой в такой манере. И, кроме того, ему не понравилось выражение лица Пенелопы. Она выглядела попавшей в ловушку, словно лиса, загнанная на охоте, ее глаза посмотрели на него с паникой, которую он никогда прежде у нее не видел.
Он видел Пенелопу, испытывающую неловкость, он видел Пенелопу, испытывающую страдание и боль, но никогда не видел ее, по-настоящему, в панике. И затем, ему пришло в голову — она испытывает крайне неприятное чувство, когда находиться в центре внимания. Она могла дразнить и шутить над своим статусом девочки, не пользующей успехом и старой девы, и вероятно, ей хотелось бы немного больше внимания со стороны общества, но такое внимание … когда каждый уставился на нее и ждет ее слов.
Она была несчастна.
— Мисс Физеренгтон, — сказал Колин, мягко пододвигаясь к ней, — Вы выглядите уставшей. — Не хотите ли, чтобы я отвез вас домой?
— Да, — ответила она, но тут случилось нечто странное.
Она изменилась. Он не знал, как это описать. Она просто изменилась. Здесь, на балу у Максфилдов, рядом с ним, Пенелопа Физеренгтон стала кем-то еще.
Ее спина выпрямилась, и он мог поклясться, что от нее начал исходит какой-то странный жар, и она поспешно провговорила:
— Нет-нет, у меня еще есть что сказать.
Леди Данбери улыбнулась. Пенелопа посмотрела прямо на старую графиню, и проговорила:
— Я не думаю, что она леди Уислдаун. Я думаю, она лжет.
Колин инстинктивно ткнул Пенелопу в бок, но это не помогло. Крессида выглядела так, словно у нее в горле что-то застряло.
— Мне всегда нравилась леди Уислдаун, — сказала Пенелопа, ее подбородок выдвинулся, а осанка стала по истине королевской.
Она посмотрела прямо в глаза Крессиде Туомбли и добавила:
— Это просто разобьет мое сердце, если она окажется женщиной, подобной леди Туомбли.
Колин схватил Пенелопу за руку, и ободряюще пожал. Он не мог ничего с собой поделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47