– Опусти ружье. Разве мы выглядим опасными для тебя? – спросила она с насмешливым презрением. – Женщина, сумасшедший и почти забитый до смерти мужчина. – Солдат еще чуть-чуть расслабился. Элеонора посмотрела на пояс ножен, переброшенных через ее плечо, будто только что вспомнила о нем. – Это то, что тебя тревожит? Я сниму шпагу, как, а?
Солдат кивнул, и Элеонора преувеличенно неуклюжим движением сняла пояс через голову.
– Черт с ней! – Шпага стукнула, и Элеонора, борясь с поясом, сбросила его, оружие выскользнуло из ее рук и упало у ног, шпага наполовину выскочила из ножен. – Будь она проклята! – резко сказала Элеонора и потянулась к эфесу.
Позади нее выдохнул и грязно выругался Ахилл, после чего последовал звук хлопающей двери.
– Отлично сыграно, моя дорогая, – произнесла из дверей мадам Д'Ажене. – Но не тянись дальше. Этот дурак, может, и не догадается, что такая хрупкая женщина, как ты, умеет пользоваться этой штукой, но мне это хорошо известно. – Элеонора встретилась с ее веселым взглядом. – Так ведь!
Глава 22
– Я хотел бы я узнать, не ты ли нашла нас? – спросил Ахилл.
– Конечно, – ответила его мать. – Остальные – глупцы. Они думают, что ты все еще болтаешься в лесу за воротами монастыря. Но я встречалась с твоей Элеонорой, как видишь. Было нетрудно предположить, что ты постараешься подобраться как можно ближе, чем эти болваны могли себе представить, к месту своего назначения.
Указав подбородком на шпагу, мадам Д'Ажене приказала солдату:
– Забери это.
– Нет, – сказали одновременно Элеонора и Ахилл. Элеонора переступила через ножны и почувствовала, что сзади к ней подошел Ахилл.
Солдат сделал два шага вперед и остановился. Элеонора подала Эрве еще один сигнал рукой.
Широн встал на дыбы. Лошадиные копыта нависли в воздухе над головой солдата. Тот закричал и бросил ружье. Эрве сразу же оказался рядом и одним ударом ноги отбросил гвардейца.
Еще через секунду Элеонора стояла перед Лиз Д'Ажене с направленной на нее шпагой Ахилла. Лиз уперла руки в бока и подняла одну бровь жестом, до боли похожим на жест Ахилла.
– Ты знаешь, снаружи еще солдаты. Один на лошади, еще двое в моей карете.
– Но окажутся ли они здесь вовремя? – спросила Элеонора.
Лиз вошла и закрыла за собой дверь.
– А мы подождем и увидим, так ведь? – Она подошла поближе, не глядя переступив через безжизненно лежащего солдата. Ее глаза враждебно смотрели на Элеонору, к тому же пожилая женщина старалась находиться вне досягаемости смертельного оружия.
Мать направилась к сыну.
– Не заблуждайся на мой счет, – сказала Лиз Ахиллу, и Элеонора увидела, как скрестились взоры двух противников, хорошо знавших друг друга и уже встречавшихся в сражениях.
– Не хочу, чтобы она пострадала, – заявил Ахилл, встречая прямой взгляд матери.
– Почему? – спросила Лиз. – Ты любишь ее?
Элеонора удивленно открыла рот и начала дрожать, а Лиз повернулась к ней. Ахилл, ничего не говоря, спокойно стоял.
– А ты, Элеонора, любишь моего сына?
Элеонора приложила дрожащие пальцы к своим губам.
– Элеонора, я спросила тебя, ты любишь моего сына?
– Господи, помоги мне… да, – чуть слышно промолвила Элеонора.
– Эл… – начал Ахилл, и она повернулась к нему.
– Но этого недостаточно.
– Недостаточно, чтобы спасти его от меня? – задала вопрос мать Ахилла. – Правильно. – Лицо Лиз вытянулось и стало отрешенным. – Этого никогда не будет достаточно, – с горечью сказала она. – Мне жаль вас. В конце концов, любовь – это острые колючки, если они впились в вас, вы плачете и плачете, вытаскивая их.
– Разве любовь никогда не приносит радости? – спросила Элеонора, глядя в спокойное лицо Ахилла. – Поэты…
Лиз хмыкнула, обняв себя руками.
– Поэты – это глупцы, которые мало понимают в словах, еще меньше в страсти и совсем ничего в любви. Однако моя сестра заставила поверить, что любовь действительно приносит радость и удовлетворение, и счастье, и все те бесполезные слова поэтов.
Ахилл посмотрел на мать.
– Причем здесь тетушка Катье? Она и дядюшка Бекет не имеют никакого…
– Ты не рассказывала ему, так ведь? – спросила Лиз молчавшую Элеонору.
– Не рассказывала мне что? – потребовал Ахилл. Его мать обернулась к нему:
– Этот твой дядя, небезызвестный полковник Бекет Торн, лорд Торнвуд – человек, убивший твоего отца.
У Элеоноры перехватило дыхание от неприкрытой жестокости произнесенных слов. Потрясение мелькнуло в глазах Ахилла, а потом, не замечая боли в спине, он вырвал шпагу из рук Элеоноры и наставил ее на мать:
– Продолжай, дорогая матушка.
Лиз побледнела, но не двинулась с места.
– О любви или о твоем дядюшке Бекете?
Черная ярость появилась внезапно в глазах Ахилла.
– Ты представила себе своего любовника-язычника непобедимым. А теперь говоришь, что Эль-Мюзира победил Бекет. – Ахилл бросил упрек матери.
– Победил! – закричала Лиз. – Никогда, никогда! Но Бекет более чем желал иметь преимущество в случайной стычке. – Она прошипела ругательство. – Опять любовь. – Она посмотрела на сына. – Ты хочешь правды? По сей день я проклинаю свою сестру за смерть Эль-Мюзира. Бекет был пленником Эль-Мюзира и разыскал Катье, чтобы использовать ее и найти старого врага. И полюбил ее. – Горький взгляд Лиз скользнул по Элеоноре. – Любовь меняет человека, мадам Баттяни. Она ослабляет женщину, но придает сил мужчине. Поэтому Бекет стал человеком, которого Эль-Мюзир не смог победить.
Лиз снова посмотрела на Ахилла:
– Я однажды подумала, что жизнь твоей дорогой тетушки была, возможно, очень несчастной, пока не появился Бекет. Этот чертов англичанин. Она до этого была замужем, родила сына – твоего двоюродного брата Пьера.
– Его имя Пит, – поправил Ахилл.
– Моя сестра и эти фламандские имена… То, что я фламандка, а не француженка, я всегда хотела забыть, – сказала она и, глядя на Элеонору, добавила: – Пьер-Пит на семь лет старше Ахилла. Он служит тому вашему эрцгерцогу под именем шевалье де Сен-Бенуа…
– Тот самый Сен-Бенуа? Который служил под началом принца Евгения Савойского? Герой Пармы и Битонто? Мои братья часто рассказывали о нем.
Лиз посмотрела на Элеонору долгим взглядом.
– Ты знаешь, что французы не считают так. – Нотка гордости зазвучала в голосе Лиз. – У Ахилла такая же отвага в крови. Их дед был одним из первых гусаров. – Она скорчила презрительную гримасу отвращения. – И эта кровь течет в остальном выводке моей сестры. Такая кровь! Все семь ее детей выжили и выросли здоровыми, скажу так, чтобы быть вежливой. Я хочу сказать, что это цена любви, но без сомнений, моя дорогая сестра и зять посмеются и сердечно согласятся со мной. Они ослеплены любовью. Они действительно души не чают во всех своих отпрысках.
Элеонора отвернулась, пронзенная мыслью, что у нее никогда не будет возможности не чаять души в ребенке от Ахилла.
– Но к своему сыну вы относитесь по-другому.
– Я любила его отца. – Лиз отвернулась от Ахилла, как будто забыв о его присутствии. – Я любила Эль-Мюзира, – сказала она Элеоноре, хотя и не смотрела на нее. – Полюбила, как только увидела его. Словно у моей души выросли крылья, которые подняли меня, чтобы угнездиться на его ладони. После Эль-Мюзира у меня не было мужчины. Ни одного. Кто мог сравниться с ним? С его силой, его глазами, голосом. Боже, спаси меня, с его ласками. Я любила его больше жизни. Любила больше, чем себя. Больше, чем свою сестру, хотя это было нетрудно. Как я ненавидела ее – и ее англичанина! Я по-прежнему ношу епитимью за это.
Элеонора взяла женщину за руку, К ее удивлению, мать Ахилла крепко схватилась за нее, почти причинив боль, и ее темные глаза вонзились в Элеонору.
– Ты когда-нибудь пробовала мужчину? А? Пробовала его там, где он мужчина? Доставляла ему удовольствие своими губами и языком…
– Мадам, позвольте! Вы смущаете меня. Вы…
– Монахиня? Но когда-то я была женщиной, Элеонора, и я не давала обетов забыть прошлое. Ответь мне. Да или нет?
– Прошу прощения, – сказала Элеонора, ее лицо горело, – но это не ваше…
– Да или нет?
– Нет! Нет, черт вас подери, нет! Но я хотела. Бог – свидетель, хотела, – закричала Элеонора с горящим от стыда лицом. – Зачем вы это делаете?
– Потому что Эль-Мюзир знал меня физически всеми способами, какими мужчина знает женщину. Он научил меня такому, что священники и представить себе не могут. Человек в удовольствии может делать все. Взгляд, злость, даже ненависть заставляют возбуждаться твою кровь. Мужчина может делать это, ты ничто, ни ты не принадлежишь себе, ни даже твоя душа. Ты сомневаешься. Ты предаешь. И ты не можешь иметь другого. Подумай об этом, когда будешь в постели моего сына.
– Ахилл – не Эль-Мюзир! – воскликнула Элеонора, сердце у нее колотилось. – Не путайте отца с сыном.
Лиз повернулась к ней, глаза ее сверкали.
– Правда, мадам Баттяни? Разве вы их спутали? Почему вы тогда носите портрет отца, а спите с сыном?
– Нет, – отвергла навет Элеонора, находясь в холодном смертельном ужасе от произнесенных слов. – Нет, это не так… Не так.
Элеонора замолчала. Силы тьмы, в которых она обвиняла Ахилла, в действительности находились в ней, в той несправедливости, что ее семья хотела осуществить по отношению к нему.
От двери донесся прерывистый кашель. Эрве выглядел оправдывающимся, показывая на дверь.
– Сюда идут еще два гвардейца.
– Пора уходить, – сказал Ахилл, отталкивая мать, чтобы подвести Элеонору к лошади.
– Нет, – закричала Лиз, но в горло ей уперлась шпага, лишив ее мужества продолжать кричать.
– Эрве, – позвал Ахилл. – Встань сюда. Я справа. Эл посередине. Подождем, пока охрана подойдет к двери с той стороны, а потом вырвемся отсюда, как последние всадники Апокалипсиса.
– Сюда, – позвала Элеонора, отвела назад лошадь, чтобы быть на одной линии с Лиз, и протянула руку к шпаге.
Ахилл усмехнулся, но дал ей эфес, потом позволил Эрве подсадить себя на коня. Взбираясь на него, он крякнул от боли. Выпрямился в седле и обернулся к женщине в монашеском одеянии, высокомерно стоящей рядом.
– Попомни меня, мама, однажды ты за это окажешься в аду. Но сейчас – я предлагаю компромисс.
– Никаких компромиссов, – ответила Лиз. Ахилл продолжал, словно не слышал ее.
– Я не могу больше по праву претендовать на земли Д'Ажене, но других наследников нет. Однако, если ты прекратишь преследование и позволишь мне сопровождать мадам Баттяни до Вены, я не буду публично заявлять о своих правах. Я подпишу все земли и доходы сестрам монастыря Святой Валерии. Таким образом, король не сможет отдать их кому-либо еще – Рашану, например, – и есть надежда, что следующая настоятельница действительно будет заслуживать их.
На мгновение в глазах его матери вспыхнула жадность, но потом она отрицательно покачала головой:
– Никаких компромиссов. Возникает вопрос, почему вы уехали.
Эрве свистнул со своего места от двери, его лошадь стала нетерпеливо перебирать ногами, почувствовав внезапный рывок поводьев.
– Подумай об этом, мама, – сказал Ахилл, когда все три лошади заняли свои позиции. – Без сомнения, любовница величественного и замечательного бывшего султана Темешвара может найти объяснение, которое удовлетворит спрашивающих.
– Нет!
Ахилл протянул руку и быстро пожал руку Элеоноры. Эрве, смотревший через щель в двери, резко кивнул. Они распахнули дверь и услышали сопение.
– Пора.
В сумерках снаружи обычного постоялого двора Ахилл оттолкнулся от стены и посмотрел на Эрве.
– Это место не подходит для мадам Баттяни, – проворчал он своему кучеру. – Поищи другое, или мы продолжим путь вниз по реке.
– Ахилл, – мягко сказала Элеонора, убирая ему волосы с лица и стараясь не выдать свою тревогу, – ты не в том состоянии, чтобы продолжать путь. Это место прекрасно подойдет. Эрве говорит, что здесь чисто.
Шаркая, подошел Эрве:
– Это так, месье. Хозяйка двора поддерживает его в чистоте и порядке. На мой взгляд, и кухня неплоха. И здесь будет спокойно. Базарный день был вчера у причалов, до следующего еще шесть дней без всего этого гвалта. Но мадам будет говорить с хозяйкой по-немецки. Вдова Трабен не знает французского.
– Ты, оказывается, подыскал его специально, – саркастически заметил Ахилл.
– Да, именно так, – отозвалась Элеонора, – и спасибо Господу за это, а то он не смог бы привезти нас сюда и те оставшиеся гвардейцы догнали бы нас.
В ее голосе звучала нотка раздраженной мольбы.
– Мы не останавливаемся на постоялых дворах у реки в два утра, потому что нам не до веселья. Ты ранен, черт подери. Тебе нужен отдых и уход. Мы должны остановиться здесь. Никто больше нас не настигает. За нами гонится помешанный на политике иезуит, думающий, что ты в союзе с баварцами, и, если ты помнишь, некая известная настоятельница, которая всего лишь, может быть, разозлилась, что ты так грубо нарушил ее планы. Не будем упоминать монастырь, полный свихнувшихся монахов, желающих покарать своего последнего новообращенного. – Элеонора положила ладонь на перевязанную руку Ахилла, который напряг мускулы, чтобы сопротивляться боли.
– Тебе нужно отдохнуть. Пусть Эрве скажет вдове Трабен, что нам нужна комната. В конце концов, насколько менее приличной может она оказаться по сравнению с резиденцией жены племянника последнего епископа?
– Хорошо, – согласился Ахилл, его голос был даже слабее, чем ожидала Элеонора. – Хотя я потеряю лебедя.
Элеонора покраснела от самой шеи, так и оставаясь пунцовой, когда Эрве знакомил их с приятной полной женщиной, вдовой хозяина постоялого двора. Бросая лукавые улыбки на кучера, хозяйка лениво провела их наверх и открыла дверь в плохо обставленную, но вылизанную до блеска комнату.
– Тут светло, солнечно и много воздуха, – заверила она их на чистом немецком языке. Она зажгла масляную лампу на туалетном столике, где также находились зеркало и экзотический гребень из слоновой кости – свидетельства пребывания постояльцев, останавливавшихся здесь прежде.
Вдова подошла к огромной простой дубовой кровати, похлопала ладонью по обычному полотняному стеганому покрывалу и, улыбнувшись Эрве, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49